Его лицо напряглось.

— Да, это правда, — проговорил он глухо. — И как это я забыл?

Он прошел мимо ее стола и остановился перед огромным, во всю стену окном. Сунув одну руку в карман, он смотрел через стекло. Его взгляд медленно двигался от крыш домов и редких участков зелени французского квартала до дворов и изогнутой в виде полумесяца Миссисипи. Рива, тоже стоявшая недалеко от окна, увидела, как по воде медленно ползет контейнеровоз, груженный товарами для Африки, или Южной Америки, или еще какой-нибудь экзотической части света. С противоположной стороны шел небольшой экскурсионный кораблик, стилизованный под старину: он имел вид допотопного пароходика, с двумя красно-белыми трубами и задним гребным колесом. Оба судна сошлись на изгибе реки, слились в одно пятно и тут же стали удаляться один от другого, каждый в свою сторону. Рива подумала, что это могло быть удачной аллегорией на прошлое и настоящее.

За окном стоял солнечный и знойный день. Силуэт Ноэля четко вырисовывался на фоне солнцезащитного стекла. Его поза была расслабленной, плечи, поддерживавшие отлично пошитый костюм, — эти широкие, квадратные плечи спортсмена — были расправлены… И все же воздух в кабинете был сжат каким-то напряжением. Это беспокоило Риву, хотя и не было для нее новым ощущением. Напряжение всегда появлялось там, где вместе почему-либо оказывались она и Ноэль. Временами ей было интересно, а испытывает ли и он нечто похожее? Но он был всегда спокоен. Даже больше того. У него всегда такой холодный и отстраненный вид, что ее охватывало желание ударить его, толкнуть, напугать или сделать что-нибудь подобное, что могло бы сломать барьер, который многие годы был между ними.

Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, прежде чем сказала:

— Я обещаю тебе, что не наведу ни малейшей тени на корпорацию. Ты удовлетворен?

— Ты думаешь, меня только корпорация волнует? — не поворачиваясь, спросил он.

— Нет, конечно. Мне нужно было сказать сначала, что я не наведу ни малейшей тени на доброе имя Столетов.

Он как-то глухо засмеялся:

— Ах да! Фамилию не уронить!

— Твой отец придавал этому большое значение.

— Не сомневаюсь. Но я не мой отец и я никогда его не любил уж так…

— Это был замечательный человек.

— Можно мне этого и не говорить.

Разговор вплотную пододвинулся к боли недавней потери и к старой душевной ране. Рива демонстративно глянула на свои часики и твердо проговорила:

— Можно было. Мне надо идти, или я опоздаю.

Он быстро повернулся к ней лицом. В его темных глазах было какое-то странное, очень уж пристально-внимательное выражение.

— Ведь ты меня боишься, не так ли?

— Не говори чепухи! С какой стати мне тебя бояться?

Слова прозвучали звонко, четко, в душе же у Ривы было беспокойно. Ноэль к тому же был очень чувствительным к эмоциональному подтексту, который сквозил во всех разговорах, всех отношениях. Бывали времена — в прошлом, — когда он понимал все ее страхи и беспокойства лучше всех других. Теперь же она предпочла бы обойтись без этой его способности. Она крепче взялась за сумочку и взглядом измерила расстояние до двери, гадая: успеет ли она выскочить из кабинета, если он сделает попытку ее задержать?

— Не знаю почему, но ты боишься меня. Мое общество ты всегда выдерживаешь не более нескольких минут. Ты разговариваешь со мной как можно меньше. Ты всегда сидишь за столом как можно дальше от меня. Если я вхожу в комнату, ты тут же находишь предлог, чтобы из нее уйти. Вспомни: мы хоть раз сидели с тобой в одной машине? Правильно, не сидели, а кто в этом виноват? Короче, что такое?

— Ничего такого. У тебя просто взыграло воображение.

— Ну конечно! Еще скажи, что ты вовсе не прикидываешь сейчас, как бы смыться из своего кабинета.

— У меня назначена встреча!

— А тебе не приходит случайно в голову, что я могу сейчас наброситься на тебя и изнасиловать на полу?

Потрясенная, она взглянула ему в глаза. Она сказала первое, что пришло в голову:

— Нет. Никогда.

Он испустил какой-то глухой звук, призрачный смех. Его темно-серые глаза на какую-то долю секунды сверкнули странным выражением, которое исчезло так быстро, что Рива не успела сообразить, была ли это боль или страсть, или то и другое вместе.

Она быстро провела языком по пересохшим губам.

— Ты… Я думаю, что ты просто выискиваешь предлог для того, чтобы выместить на мне свою обиду. Ведь все это могло быть только твоим… И корпорация, и дом… Все.

— Ты прожила с моим отцом больше двадцати лет. Кому, как не мне, знать о том, что ты тяжким трудом заработала все, что имеешь?

В этой реплике ей послышалась насмешка. Она хорошо почувствовала это и едко ответила:

— Тяжкий труд здесь ни при чем.

— Ты права. Я знаю, что отец дал бы тебе все что угодно, просто так. Но факт остается фактом: ты стала его правой рукой, человеком, без которого он не мог обойтись.

Она вздернула подбородок:

— Я не навязывалась в совладельцы с тобой.

— Ага, значит, тебе хотелось получить сразу все?

— Я не такая дура. Всем известны законы Луизианы…

— Ты могла бы иметь все, если бы…

— Нет! Нет, я не это хотела сказать. Мне счастливо живется и с половинным доходом. Я богата в разумных пределах.

— Эти пределы разумны для тебя, — тихо произнес он.

Бесполезно что-то объяснять ему и рассчитывать на его понимание. Она должна это сразу уяснить. Если бы он не пришел сейчас!.. Разведя руками, она проговорила:

— Ну, разумеется, меня не привлекает идея жить на зарплату архитектора или продавца гаражей.

— Вместо этого ты стала президентом и совладелицей корпорации. Согласен, ты во многом помогла компании достичь сегодняшнего уровня.

— Если ты действительно так думаешь, — проговорила она, следя за малейшими изменениями выражения на его лице, — у тебя не может быть причин выживать меня отсюда.

— Именно.

— В таком случае чего тебе надо?! — взволнованно воскликнула она.

Он провел рукой по волосам, зачесывая их назад, и так и оставил ее за шеей, как будто потягивался.

— Просто я хотел прояснить все в наших отношениях. Если мы хотим научиться работать вместе, надо понять сразу одну вещь — между нами должно существовать доверие.

— Я думала, что мы и так неплохо работаем вместе вот уже полгода.

— Разве похоже это на те отношения, которые ты имела с моим отцом как с президентом? Разве мы многое обсуждаем, о многом договариваемся, многое даем друг другу? Разве между нами существует полное взаимопонимание в процессе принятия решений?

Она вынуждена была отрицательно покачать головой:

— Едва ли.

— В таком случае то, чем мы занимались последние полгода, никак не назовешь совместной работой.

— Ты думаешь, она невозможна между нами?

— Да, я так думаю, — жестко ответил он. — А если это так, то одному из нас придется уйти.

— Кому? — спросила она тут же, ибо не могла ждать.

Он подошел к двери, открыл ее и оглянулся. В его внимательном взгляде сквозила тень какого-то сожаления.

— Тебе решать, — сказал он и вышел из кабинета.

Рива несколько минут неподвижно стояла на месте, глядя на дверь, которую он за собой прикрыл. У нее дрожали руки. Она заметила это и не удивилась. В течение многих лет ей удавалось поддерживать себя в состоянии равновесия, и ни одному чувству было не под силу разрушить это состояние. Сегодня оно было разрушено Ноэлем, но она не удивилась. Она думала о его словах, последних словах. Что это было? Угроза или просьба? Она чувствовала, что не сможет найти ответа на вопрос. Она также не поняла, что будет для нее хуже: угроза или просьба с его стороны.

С приближением полудня стало жарче. Воздух был влажный, становилось труднее дышать. Одежда прилипала к телу. Лимузин был окутан плотным облаком из острых и едких паров бензина и пыли. Когда соседние машины и автобусы не загораживали лобовое стекло, солнце через него казалось ярким, но нечетким театральным прожектором. Она вошла в вестибюль «Коммандерс Пэлис» и почувствовала, что возвращается к жизни, здесь было райски прохладно. Как будто специально построили рай земной для тех, кто являлся из уличного знойного ада.