Прочь безумные искушения! Прочь необдуманные порывы! Судьба крепко связала его с братом. А Никоарэ решил добыть молдавский престол. Потому-то они и спешат к запорожцам, где найдут друзей и помощь. Никоарэ наберет себе войско. И когда вдругорядь придет сюда походом, Молдова будет его. Недолго уж осталось, а до той поры Дэвидены никуда не денутся.

Тайное гнездышко у каменной гробницы Всадника, слова, сказанные там, отошли в тень и погасли во мраке, в тревожном шелесте леса.

- О чем думаешь, Александру?

- Думаю, что правильно мы поступили, батяня Никоарэ, ускорив отъезд. Быстрей к друзьям придем, быстрей воротимся.

- В ратных делах спешка чаще беду приносит, нежели пользу, - с горечью сказал старик Петря. - Взять, к примеру, хоть то, что приключилось с нами в Яссах. Кто тут виноват, я знаю, государь мой Никоарэ и ты, Александру: виноват безмозглый старик, поверивший слухам, будто в Ясском дворце денно и нощно обретается тайный советник господаря пыркэлаб Иримия. А все потому, что хотелось тому проклятому старику поскорее выполнить клятву, которую дал он себе, - не ведать покоя и мира, пока не снесет голову предателю.

- Все уж миновало, дед... - улыбнулся Младыш.

- Все еще будет, дед Петря, - успокоил Никоарэ своего верного слугу. - Не только старик, я и сам был неосторожен, зря подставил под удар свою жизнь. Погибни я - и навечно остались бы неисполненными заветы нашего брата Иона Водэ.

- Дела минувшие, батяня Никоарэ.

- А мы уж постараемся, чтоб будущие оказались удачнее, - пробормотал старик.

- Знаешь что, Александру? - проговорил Никоарэ, оборотясь к брату. Помиримся и послушаем, о чем шепчет лес.

До слез взволновали Младыша слова старшего брата. Вспомнилась ему та пора, когда он учился в Баре. Коротали, бывало, вместе вечера в соседнем местечке Беловце; спорили до одурения, защищая истины и философские откровения своих учителей, пока, в конце концов, батяня Никоарэ не скажет весело: "Помиримся и послушаем, о чем шепчет лес".

Как и в ту давнюю пору, он смежил веки, вслушиваясь в тишину ночи. Изредка по лесу разносился какой-то свист. И вдруг, усиливаясь, надвигался громкий шелест, словно вдали шумела вода у мельничного лотка. На мгновенье все замолкало, потом внезапно в глубине леса раздавалось зловещее уханье филина. И снова вокруг каменело безмолвие с неподвижными, широко раскрытыми очами.

Братья настороженно слушали, а в душе у обоих, как во сне, звучал в эти мгновенья тихий, еле слышный напев, песня сказок и воспоминаний, песня многих поколений безвестных людей, чей век увял, как цвет бесплодный, в немом рабстве, чья жизнь была безрадостна, а смерть немилосердна.

В сказках и дойнах, знакомых с детства, открывалась сердцу братьев и душа родного народа.

Вскоре сквозь листву пробились бледные лучи месяца, слегка осветившие дорогу; но завеса облаков то и дело закрывала его светлый серп.

- А что теперь скажет астрономия? - обратился дед к Младышу.

Никоарэ улыбнулся, оторвавшись от воспоминаний.

- Теперь, отче, астрономы станут гадать и рассчитывать, а потом будут ждать у моря погоды.

- А я свои расчеты тут же могу произвести, - ответил старик. - Мы, неучи, приглядываемся к нарисованному на небе кубку. И коль он так вот склонился - стало быть, воды не удержит, прольет. К дождю, выходит.

- Значит, погода не милостива к нам? Что мы станем делать?

- А то же, что и всегда делали. Укроемся под листвяным шатром векового бука и попросим: "Старина батюшка, пусти нас на привал". И он пустит. Дождь пройдет - мы опять в дорогу. Да пока еще соберутся тучи, пока будут они держать совет, бормоча громовыми голосами и подмигивая молниями, - мы доедем.

- Куда, - усмехнулся Александру. - Куда мы доедем в такой глуши?

- Доедем до получеловеков.

- Нынче ты все шутишь, капитан Петря.

- Шучу, ибо вижу веселым и крепким нашего повелителя. Получеловеки, Александру, высокими стенами огорожены, колокольным звоном подморожены. Это монахи монастыря Побраты, государь, - сказал Петря, оборотившись к Никоарэ. - Лиса знает туда путь. Нам заботы нет. Только споет во второй раз петух Иле, а мы уж на месте будем.

- Но до второго раза петух Иле должен спеть в первый раз.

- Так разве твоя милость Александру не знает порядков в лесу? В поле еще день с ночью повстречались, а в лесу будто полночь наступила. Вот придем к роднику, значит, началась долина Серета. Там напоим коней и сами утолим жажду. Тогда-то петух Иле отсчитает время в первый раз. Долго не будем отдыхать на травке. Попасутся кони, и опять сядем в седло.

Беседуя так, они все ехали и ехали, а тучи все мчались друг за другом на север, к месту своего сходбища у высокой горы.

- Гора та называется Делелеу, - пояснил Лиса. - А под облаками, которые там собираются, живет пустынник и молится. Только в зимние вьюги входит он в свою пещеру и дождями, молится за грешников всей земли.

- Хорошо делает, что молится за нас, - заметил дед Петря. - Да молился бы поусерднее за тех, на чьи головы дождем сыплются заботы и невзгоды, кто задыхается от барщины и всяких поборов. Пусть молился бы, чтоб сразили громы небесные не гору Делелеу, а Ясский дворец, где почивает теперь Петру Водэ Хромой. И прежде чем гром сразит Хромого, пусть молнии стрелами своими указывают неправедному владыке то место, где погиб его светлость Ион.

- Когда тучи доплывают до той горы, - продолжал объяснять Алекса Лиса, - они свиваются клубами, а ветер поворачивает вспять. Сперва он неторопко идет в одну сторону, а как натолкнется на преграду, сразу задует крепче, повернув по своему следу.

- Так поспешим, други, - приказал Никоарэ. - Ступай опять вперед, брат Алекса, с дьяком и указывай путь.

- Недолго осталось, государь. Спустимся в долину, а тут и монастырь на краю леса.

Ветер несся теперь с севера; уже доносился глухой шум приближающейся грозы; вдруг настало затишье, и как раз в это мгновенье они заметили в глубине серетской долины купола монастырского храма. Обитель была окружена высокой стеной, точно крепость.

Путники остановились у запертых ворот. Не сходя с коня, Алекса постучал в ворота рукоятью сабли. Дьяк закричал:

- Брат привратник, эй, брат привратник! Подойди, ваше преподобие, к бойнице.

Никто не отвечал. Алекса снова застучал, дьяк принялся неистово кричать. Можно было подумать, что монастырь вымер, если бы не светились огоньки свечей в оконцах башни.

- Кто там, люди добрые? - закричал у бойницы сердитый голос.

- Братья во Христе, приюта просящие, - так же сердито отвечал дед Петря. - Пусти нас, в долгу не останемся.

- А сколько вас? Слышу множество голосов и топот коней.

- Десятеро нас, не более, отец привратник, - мягче ответил старик.

- Господь с вами! Ступайте отсюда и поищите приюта в другом месте. Мы ратников не пускаем!

Алекса внимательно выслушал грозные слова. Движением руки он остановил деда, собиравшегося ответить, и крикнул:

- Послушай, что я скажу тебе, отец привратник.

- Это кто говорит? Уже другой?

- Другой, отец привратник. И спрашиваю я тебя, окаянный монах: как ты смеешь осквернять христову обитель? Господь заповедал призревать скитальцев. Так-то ты соблюдаешь заповеди господни! Ладно, пойдем искать приюта у мирян. Здесь вертеп сатанинский, вельзевулова берлога!

Монах, стоявший у бойницы, помолчал с минуту, охваченный, очевидно, великим изумлением. Дьяк в это время успел высечь огонь и зажечь жгут из сена. Но когда монах просунул в бойницу бородатую голову, чтобы посмотреть да ответить, огонь потух.

- Кто такой говорил? - спросил привратник совсем другим тоном. - Мне как будто знаком сей голос.

- Узнай его и устыдись, Агафангел! Это я, твой дэвиденский побратим. Мы с тобой лет десять тому назад бежали оттуда. А по каким причинам - сам знаешь. Ты тут в монастыре укрылся, и навестил я тебя однажды в Петров день.