- Наталья! Марш домой, где ты шлялась?! Ромка принес твои вещи, сказал, что ты потерялась на вокзале, хоть бы позвонила, мы бы знали, что ты жива.
Ну что пререкаться с бабушкой! Звонила раз пять и из Харькова, и из Москвы. То в Ленинград не прорвешься, то дома никого. Раньше бы в такой ситуации Ромке позвонила, но сейчас... Все. Вот я дома, вот я влезла под душ, вот умяла завтрак и отсыпаюсь. Во дворе зафыркало папино такси: Антон Осипович пожаловал на обед. Папа-таксист - это славно: каждый куст в городе знает и всех ленинградских знаменитостей хоть по разу, но возил. А я сплю. А меня, кажется, к телефону.
- Спасибо, Рома, у меня все в порядке.
- Молодчина. Мы так за тебя переживали. Представляешь, нам всунули тогда билеты эти на мурманский поезд за три минуты до отхода. Мы бросились все врассыпную по вокзалу, тебя нигде нет, а он уже гудок дает. И потом три дня от тебя ни слуху ни духу. Наташка, ну не спи на ходу, слышишь меня? Я ж посмотреть на тебя хочу, сегодня же, я уже забыл, как ты выглядишь!
- Можешь забыть совсем, Рома. Я замуж выхожу. Если по делу нужно будет, звони. А просто так больше не надо.
- Что ж ты наделала, Белка?
...Щелк-пик-пик-пик... Повесила трубку. Готов: больше не позвонит. Отец все слышал. Теперь не отшутишься и не отмолчишься: Антон Осипович - ленинградец старой закалки и до высшего образования не дошел только в силу разных грустных обстоятельств своей молодости. Что ж ты наделала, Белка? Занимай оборону: иди в свою комнату бренчать на гитаре. Отец пришел. Глаза грустные-грустные и улыбается через силу.
- Наташа, я не ослышался? Если ты всерьез, то хоть бы мне сказала, а в шутку - такими словами не бросаются...
- Я всерьез, папа.
- Насколько я понимаю, ты с НИМ знакома не больше четырех дней. Ты ведь только четыре дня путешествовала одна?
- Так, то есть не так. Уже не одна.
- Наташ, я ведь тебе говорил, что у тебя рано или поздно сдадут нервы?
- Говорил. Но при чем тут...
- Ладно, при том. Я ведь тебя просил не идти в хирургическую группу и не подрабатывать в реанимации? Говорил же, что девушке не сдюжить? Говорил, что ты себя измотаешь? Говорил, что я и так смогу тебя обеспечить?
- Было такое.
- Ну вот, видишь, я оказался прав. У тебя нервы действительно ни к черту. Только из-за элементарного недоразумения выкинуть на свалку старых друзей и вцепиться в первого встречного!
- Пап, ты о чем? Какое еще недоразумение?
- Да если бы ты отказала себе в удовольствии отоспаться на вокзале, ты уехала бы вместе со всеми! Ромка, между прочим, за твой билет из своего кармана платил. Я ему отдал, конечно, но ты понимаешь...
...Молодец, Роман Евгеньевич! Чуточку акценты переставил, и вот уже ситуация читается совсем по-другому!
- Пап, и ты считаешь, что Ромка прав?
...Господи, какие у отца глаза усталые!
- Ну а как не прав? Конечно, прав. Бросились бы они тебя искать по всем углам - может, до сих пор бы до Ленинграда добирались.
...Ай да Ромка! Ты, оказывается, еще и герой: оставив на вокзале чокнутую невесту, смог довезти домой из Крыма в разгар сезона четверых друзей! А то ведь померли бы твои друзья на Керченском вокзале во цвете лет... Но вы живы и здоровы, и я рада за вас, друзья мои. Вы одним махом отделались от двух неудобств, омрачавших ваш прекрасный южный отдых. От долгого сидения на вокзале и от меня. От неразумной девочки в очках по кличке Белка. До тебя не дошло, Рома, что не возьми ты тогда эти билеты на мурманский поезд - не перевернулся бы мир?! Как-нибудь все равно бы до Питера добрались. Нет. И не дойдет...
- Пап, а если я этого человека просто люблю? И Ромка тут ни при чем. Не думаешь же ты всерьез, что я могу назло замуж выйти?
- Не знаю. В гневе все бывает. И потом, если бы ты знала, Наташ, как я ненавижу все эти дорожные романы. Мне, что ли, тебе объяснять, что за четыре дня знакомства человек будет стараться выглядеть лучше, чем он есть, и вообще может про себя с три короба наврать. Он хоть кто?
- Врач "Скорой помощи". Родная душа. Звать Андреем.
- Господи, вы на что жить-то будете, если он такой же, как и ты? Два идеалиста в одной семье - не много ли? Если б ты за Ромку вышла, я б хоть был спокоен, что он семью прокормит. Ты ж на земле не стоишь! Он ленинградец?
- Казанец. Тебя пугает провинциальный зять?
- Не цепляйся к словам. Ему, конечно, очень хочется в Ленинград?
- Пап, как ты можешь? Он сказал, что заберет меня к себе.
- Вот как? И ты туда поедешь? Ты хоть раз в Казани была?
- Нет.
- Твое счастье. Старый город, и с продуктами вечная неразбериха... У нас же с бабкой, кроме тебя, никого нет. Как же мы? Уж ладно, гордость есть гордость, но перетаскивай его сюда. Стерплю.
- Пап, он не поедет. У него родители больные. И работа на кафедре, он ее не оставит. Он же без аспирантуры, на автопилоте.
- Если не врет.
- Не врет. Я уже с несколькими друзьями его знакома, он же их не подговаривал себя рекламировать?!
- Значит, уедешь? Тебя ж хотели в твоей реанимации оставить, место держат. Тебе плевать на их хлопоты? Я, конечно, тебя за Ромку силом замуж не гоню, но, мне кажется, хорошего человека можно и в Ленинграде найти, если Ромку считаешь плохим. Ну зачем уезжать-то?
- Знаешь, пап, если в ленинградца влюбиться можно, а в казанца запрещено, то это уже не любовь. Это черт знает что.
- Черт знает что... Выпороть бы тебя хорошенько, да больно взрослая уже стала. Ладно, делай как знаешь. Только меня потом виноватым не делай. Мое дело было предостеречь, дальше пеняй на себя.
...Антон Осипович надел свою столетнюю кожанку, тяпнул таблетку валидола и с порога бросил:
- Дал господь счастье - умную дочку. Лучше б нормальную подкинул...
...Андрей входил в свой двор. Из соседней пятиэтажки неслись гаммы. Вечная вам слава, гениальные питомцы музыкальных школ, маленькие жертвы большого родительского тщеславия! Вы наполняете музыкой наши дворы, и иногда из вас вырастают при этом настоящие музыканты. А ежели нет - то не беда. В Казани из музыкального недоучки завсегда может получиться хороший бард. Так, рюкзак снял - можно звонить в дверь.
Дверь открыл заспанный отец:
- Вынеси ведро!
...Приехали. Хоть бы поздоровкался сначала. Все, с ведром покончено.
- Ну, здорово! Как добрался?
- Хорошо, с ветерком. Ты чего дома? После дежурства?
- Да. Ну сегодня ночь спокойная была. Экстренный день, один перитонит, восемь аппендицитов. Ты уж за ведро извини, я после этой спокойной ночи на рогах пришел. Грей завтрак, я второй раз за компанию откушаю.
- Все шуточки шутим?
- А шо у тебя ышо в рюкзаке - кирпич?
- Керченские копчушки - ето рыба ихняя. И полтонны усяких конфет!
- И не лень было переть? Конфеты Лелька в два счета прикончит.
Лелька - это младшая сестра. Предпочитает откликаться на Ольгу Васильевну. Второй курс консерватории, конфеты обожает, фигуру не бережет. Колотит фоно с утра до ночи, по дому все делает и еще в диско-балете танцует. И лишний вес на таком режиме не наберешь, и пока что не до кавалеров. Но сейчас ее дома нет - умотала с подругами на Волгу, мать на работе - лечит деток. Вот так: почти вся семья врачебная, а что Лелька в музыканты подалась - так никто ж ее туда силком не тянул. Пианино старенькое, осталось от немецкого деда, звучит дай боже. Это Лелькины владения. Андрей себе тоже угол отгородил, шестиструнку и двенадцатиструнку на крючки повесил, прилепил к стенке битловский плакат...
Сейчас Андрей разберет рюкзак, потом отоспится, приведет себя в божеский вид и уедет в больницу выяснять, куда завтра прийти. Конфеты оставит на растерзание с запиской: "Лелька, имей совесть! Все о'кей..." Все о'кей? Неужели?..
- Ага, явился не запылился. Что-то ты в Крыму не загорел совсем?
Заведующая терапией была дама, знающая толк в жизни и в расцвете сил.
