Витек помчался к шефу, чтобы сообщить ему о наглости конкурентов, замахнувшихся на их район. Вальяжно расположившись за рулем "лендровера" и грубо подрезая тихоходные "жигули", он двигался по направлению к офису, надеясь застать Бурого там. Наконец, застряв в какой-то пробке, он нетерпеливо выхватил из кармана мобильный телефон. В офисе шефа не оказалось, и Витек звякнул ему на сотовый.

- Разговор есть, Сергеич, - заорал он, как только услышал ответ. - Ты сейчас где? Хочу тебя увидеть, облобызать и передать привет от Груздя! Через десять минут буду в офисе, если этот парень с полосатой палкой мне наладит дорогу.

Витек сунул телефон в карман и, выехав на встречную полосу, махнул в объезд пробки под носом у озверевшего от машин гаишника.

Бурый считал себя вполне порядочным человеком и откликался не на погоняло, навешенное в зоне, а на фамилию Махров, хотя, наверное, он её сам себе выдумал, чтобы скрыть подлинную, давно засвеченную в органах. Он относился к Витьку Торопцеву, как к приемному сыну, поскольку родного когда-то имел, да бросил вместе с матерью и сейчас забыл уже, наверное, как его звали.

Еще в семидесятых он отсидел небольшой срок за квартирную аферу, влез в криминальные структуры, потом отсидел ещё один срок за групповой налет и организацию банды. Во время последней ходки он стал вором в законе и решил, что пора загребать жар чужими руками и забыть дорогу в места заключения. Выйдя на волю, он сколотил свою группировку и занялся рэкетом в первом подвернувшемся городишке, каким оказался Белокаменск. Тогда только повеяло рыночной свежестью, и он быстро сообразил, что можно вообще ни хрена не делать, а спокойно обирать запуганных предпринимателей, не нюхавших ещё волчьих законов рынка, оставаясь при этом в тени и даже не пачкая руки о кражи, грабежи и мокруху. Он набрал в свою команду двадцатилетних ребят, слоняющихся без дела и не знающих, куда применить силу, и поручил им простую задачу - шляться по фирмам с большой сумкой для дани. Но скоро желающих погреть руки на бедных предпринимателях стало больше, чем самих предпринимателей, и Бурому пришлось отстаивать свое право на дань в бесконечных разборках с другими бандами, возникающих в одночасье на пустом месте, как мухоморы после дождя. Вроде бы всю территорию города давно поделили и переделили, но раз от разу возникали недовольные выкрики обиженных, что вроде поделено не так, как хотелось бы, и начиналась дележка по новой. Кажется, и сейчас раздался чей-то недовольный возглас.

Звонок подручного заставил Махрова выбраться из постели. Он подхватил трусы и брюки, по-солдатски быстро натянул их на себя и, чертыхаясь, начал всовывать руки в рукава рубашки, не попадая и ещё больше раздражаясь. Статный мужчина лет пятидесяти с хвостиком, не смотря на возраст сохранивший здоровый цвет лица и фигуру легкоатлета, он имел успех у женщин, оставляя далеко позади обрюзгших и оплывших жирком тридцатилетних "новых".

Последняя его пассия, томная красавица с большими карими глазами, мягкими нежными губками и длинной шеей, возлежала сейчас в постели и равнодушно курила, пуская дым тонкой струйкой.

- Все, Люсьен, я побежал, - бросил он на ходу. - Поеду разбираться с моими охламонами. Наехал кто-то на нас, что ли...

У Люськи было скверное настроение, вызванное надоевшими обязанностями по обслуживанию Махрова. Он, конечно, неплохой любовник, но когда постельные отношения превращаются в работу, хочется от неё отлынивать. Она выпустила облако дыма в сторону и с сарказмом сказала:

- На тебя наедешь, пожалуй! Ты сам, на кого хочешь, наедешь... Вам бы только мордобой устроить? Все какие-то куски делите и грызетесь из-за них, как собаки.

Махров услышал непривычно дерзкую речь из уст женщины, и это ему не понравилось. Он затормозил на пороге, оглянулся на нее, сверкая черными глазами, возмущенно вздохнул и, вернувшись, надавил коленом на постель.

- Я что-то не пойму, чем ты недовольна? - еле сдерживая себя, проговорил он. - Тебе-то что за забота до наших дел? Наслаждайся жизнью и не лезь туда, куда ты не имеешь права совать свой длинный нос.

Люська направила на него взгляд карих глаз и скривила нежные губки.

- Да, ты прав. Мне нет никакого дела до ваших разборок. И поэтому я не сую в них свой длинный нос. Но почему-то до моего носа все время доносится запах крови? А мне хочется, чтобы доносился запах цветов. Или хотя бы свежий воздух.

Махров сжал губы. Недовольство возросло, и сдерживать себя приходилось все трудней.

- Если у тебя кончились духи, я тебе куплю. Облейся ими с головы до ног и будешь пахнуть, как чайная роза в розарии. Что я могу тебе ещё посоветовать?

Люська выпустила струю дыма ему в лицо, не отводя взгляда раскрытых глаз.

- Да, конечно, больше посоветовать нечего. Ты и так мне ни в чем не отказываешь, даришь дорогие подарки, водишь меня по ресторанам. Остается только радоваться жизни. Но знаешь, почему-то все это меня раздражает? Скажи мне, почему?

- Не знаю! - рявкнул он. - И знать не хочу!

Люська тоскливо смотрела ему в глаза.

- Наверное, потому, что все, что ты делаешь, отдает кровью и каким-то дерьмом. И мне кажется, что ты возишься в этом дерьме, а потом пачкаешь меня своими грязными руками.

Махров скрипнул зубами и навис над нею, даже не пытаясь скрыть свою злость.

- Знаешь, что я тебе скажу, милая? Зажралась ты! Это я тебя из дерьма вынул, отмыл и приодел. Только тогда ты так не тявкала. Ласкалась, как кошка, и в глаза заглядывала. А сейчас даже в постели отворачиваешься!

Люська выразила удивление. Может, искреннее, может, наигранное. Женщина, в принципе, может легко сыграть любые эмоции, не испытывая особых чувств.

- А тебе разве в постели мне в глаза смотреть нужно?

- И в глаза тоже! - рявкнул Махров, наливаясь кровью. - Меня надо услаждать по полной программе, а не только ноги раздвигать. Помимо твоей лохматушки мне ещё и ответные чувства нужны. Это, между прочим, любовь называется.

Люська хмыкнула и презрительно отвернулась, продолжая пускать тонкие струйки дыма. И этот человек говорит о любви. Да он даже понятия не имеет, что это такое. Наверное, он полагает, что это ласковые похлопывания по попке, льстивые улыбки и полный комплекс сексуальных услуг. Так он ошибается. Это совсем, совсем другое.