Мы стороной обежали охваченные огнем бараки. Ланка, прячась от горячего, обжигающего воздуха уткнулась лицом матери в грудь. Всю дорогу мать с тревогой посматривала вперед, в сторону Сорока домиков, за которыми находилась наша улица. Вблизи дома она облегченно вздохнула и замедлила шаги. Наша окраина была нетронута бомбежкой.
Но завтра налет мог повториться, а у нас не было никакого убежища. Поэтому, зайдя во двор, мы первым делом взяли лопаты и, выбрав место немного в стороне от дома, под акацией, принялись рыть щель.
Немного спустя прибежал Шурка. Он и Юля с Валеркой весь налет переждали в бомбоубежище на Нижнем поселке.
-А из моих никто не приходил? - спросил Шурка.
-Да нет пока, - сказала моя мать. - Отец-то, наверно, на заводе еще, он же там в каком-то отряде. А вот Настенке пора бы приехать. - Шуркина мать все лето работала на оборонительных рубежах и домой приезжала только по воскресеньям. - Да ты не беспокойся, придут они. Пойдемте, я покормлю вас чем-нибудь. Пойдем, Саня.
Съев по куску соленой брынзы с хлебом, мы снова взялись за щель. Шурей сходил к себе домой за лопатой и помогал нам копать. Над поселком уже нависла ночь, но от зарева пожаров на дворе было светло. Когда окоп углубился настолько, что в нем можно было спрятаться, присев на корточки, мы накрыли половину его снятой с петель дверью. От сарая и присыпали сверху землей. Другую половин накрыть было нечем.
-Ничего, от осколков укрыться можно, - сказал я.
-Конечно, - согласилась мать. - Все-таки укрытие. А от прямого попадания, видно, нигде не спрячешься.
-Прямое попадание бывает редко, - заметил Шура.
Ланка уже уснула, свернувшись у порога на материной фуфайке. Мать взяла ее на руки и унесла в дом, но скоро вернулась обратно и каким-то виноватым голосом спросила:
-Может, я постелю вам в сенцах на полу?
Я понял: она боялась, как бы ночью в доме нас не застала внезапная бомбежка, и ей казалось, что низком земляном полу в сенцах в таком случае будет менее опасно.
-Стели, - сказал я.
По одну сторону от меня положили Ланку, она и во сне продолжала держать зажатую кулачке пустую спичечную коробу с шуршащим в ней жуком. По другую сторону лег Шурка, его родители все не появились. Ланка мерно посапывала, а мы с Шуркой долго прислушивались к неясному гулу, доносившемуся с запада. По ночам мы слышали его уже вторую неделю.
Через открытую дверь был виден кусок неба, по которому, вспыхивая то в одном месте, то в другом, метались лучи прожекторов. Вот, словно нащупывая что-то, они собираются, перекрещиваются, и в месте пересечения вдруг четко обозначается летящий самолет.
-Смотри: поймали, - говорю я Шурке.
-А чего толку-то, - безразлично произносит мой друг.
И действительно, пойманный в пучок лучей самолет некоторое время продолжает лететь хорошо видимый, а потом по наклонной бросается вниз, и прожектора теряют его.
Наверно, я задремал, потому что не слышал, как Шурка встал, а сразу увидел его уже в проеме двери.
-Ты куда?
-Матуха пришла.
На дворе слышались голоса. Я вышел и сел на пороге. Тетя Настя рассказывала моей матери об ужасной бомбежке в центре города, куда она с оборонительных добралась на попутной машине, а потом чуть ли не через весь город шла домой пешком, потому что никакой транспорт в городе не ходит. Все трамвайные и железнодорожные линии разрушены. На улицах воронки и завалы. Везде пожары, которые нечем тушить.
-А сколько людей погибло"! С ума сойти! - со стоном продолжала тетя Настя. - Воскресенье ведь, кто в магазин, кто на базар пошел, на тревоги-то уж перестали и внимание обращать, а тут они вот тебе и налетели. Мы еще за городом видели, как они прямо тучей шли, стая за стаей. А к вокзалу подъехали - батюшки! Все порушено, все горит! В одном месте ребята какие-то, дружинники, наверно, вытаскивают из развалин мертвых и кладут их рядком на асфальт. Ты представляешь? Целые ряды мертвых! Ужас! Ужас! - восклицала тетя Настя.
-А у нас на фабрике старика убило, - сказала мать. - На эстакаде стоял, дежурил.
Женщины постояли еще, вздыхая и недоумевая, где же это Иван Андреевич. Затем перекинулись на моего отца.
-Нет ли от него каких известий? - спросила тетя Настя.
- Нет ничего. Уж не знаю, что и думать, - сказала мать.
Прожектора опять поймали немецкого разведчика. И опять освещенный крестообразный силуэт его мелькнул и исчез в темноте.
Тетя Настя и Шурка ушли к себе, а мать еще долго сиротливо стояла посреди двора. Ее фигура в белой кофе и белой косынке на фоне багрового зарева казалась темной. И очень одинокой.
-Мам, - окликнул я ее. - Ты ложись спать.
-Спите, - не поворачиваясь ответила она. - Я подожду отбоя.
Но отбоя уже больше не было. На следующий день бомбежка началась с самого утра и без всяких сирен. Сирены, по-видимому, из-за отсутствия тока не действовали, а может, их и не включали, потому как состояние тревоги для города теперь стало постоянным.
Утром я еще сквозь сон слышу длинную пулеметную очередь. С короткими паузами очереди настойчиво повторяются. "Наверно, воздушный бой", окончательно проснувшись и чувствуя во всем теле боль после вчерашнего падения в колодец, я встал и вышел во двор. Но никакого воздушного боя не увидел. Стреляли где-то на севере, за поселком. В недоумении оглянулся на мать, которая, стоя у дома, тоже прислушивалась к этой непонятной стрельбе.
-Вот так с самого рассвета, - сказала она, - то застрекочут, то перестанут. Как будто перестреливаются. Может, учения какие.
Я посмотрел га двор Черенковых. Голубей сейчас на крыше не было. "Спит еще, что ль?" - подумал я о друге.
-На завод побежал, - перехватила мой взгляд мать.
-А чего? Нам же с ним в ночную сегодня.
-С Настенькой побежал, про отца узнать.
-А он так еще и не пришел?
-Нет. Ты посмотри тут за Ланкой, я тоже на нашу силикатку сбегаю. А то как бы опять под суд не попасть.
Мать направилась к калитке, и в это время за штакетником забора на улице появляются солдаты. С винтовками и вещмешками за плечами идут, растянувшись двумя цепочками вдоль забора.
-У вас что, ребята, ученья, что ль? - открыв калитку, спросила мать.
Но солдаты, бухая сапогами, молча проходят мимо.
