Казалось бы, что одного удара простой тяжести сабли, усиленной быстротой падения, было достаточно, чтобы перебить мальчику все суставы. Ничуть не бывало. По окончании операции, он весело вскочил на ноги, подпрыгнул и, лягнув ногами воздух, уселся на корточки в ожидании дальнейших приказаний.
Кашмирец попросил затем у одного из сикхов апельсин и, получив его, сделал знак мальчику; тот мгновенно исполнил требуемое, растянувшись снова на земле, на этот раз ничком, и упираясь подбородком в апельсин, подкаченный к нему ногой хозяина. Тогда старший индус снова пустился в «пляску смерти», повернувшись, как и прежде, спиной к лежачему. Его движения сделались еще быстрее, прыжки все выше и изумительнее, и перешли, наконец, в бешеную скачку на одном месте. Он уже не подбрасывал в воздух сабли, а, извиваясь как змея, то подаваясь всем телом вперед, то перегибаясь назад, пока голова его почти касалась земли, он махал острым лезвием по земле, словно брея ее, и буквально косил пожелтевшую траву налету. У меня кружилась голова, глядя на эти змееобразные, быстрые как молния движения. В продолжение нескольких секунд он описывал таким образом своим страшным оружием полукруг пред собою; но вдруг, не повертываясь, закинул далеко руку за спину и одним быстрым движением, вперив горящие глаза в стоявшего возле меня сикха, рассек апельсин под подбородком у мальчика одним ударом!.. Удар пришелся ровно посередине, и бритва не могла бы разрезать его удачнее…
Сикхи завыли от восхищения, а я, признаюсь, побледнела. Каким жалким показался в моем воображении Вильгельм Телль с его подвигом над яблоком; а голоногие шотландцы, крики тожества которых доносились до нас с их поляны, чем-то вроде пляшущих по деревням медведей. В сравнении со сверхъестественною ловкостью этого нищего кашмирца все доселе виданные мною подвиги фокусников и даже японцев бледнели и исчезали в пучине презрения.
Он повторил свой фокус не раз и не два, а двадцать раз в тот день и в последующие. Он рассекал своею околдованною саблей все, что мы ему ни давали: яблоки, орехи, даже яйца, и непременно или в руке мальчика, или под его подбородком. Мы пригласили на этот феномен всех друзей и знакомых – в том числе несколько англичан и моего долговязого приятеля майора, между прочим. С последним случилось следующее.
Заметив, что фокусник рассекает предметы непременно с помощью своего мальчика и так быстро, что являлось почти невозможным следить за молниеподобным движением стали, майор усомнился.
– Быть может, – говорил он, – мальчик подменяет уже готовыми и наперед разрезанными яблоками и апельсинами еще нетронутые плоды… Как знать?…
– Ну, а яйцо, – заспорила я с ним. – Разве возможно подменить целое рассеченным?… Ведь оно при малейшем движении вытечет…
– Гораздо легче предположить последнее, как оно ни трудно, нежели поверить, что фокусник, обернувшись к вам спиной, рассечет у вас яблоко, которое вы держите между двух пальцев, как он только что сделал это…
– Если вам угодно, то я готов держать выбранное вами яблоко, тотчас же, здесь и под вашим наблюдением, «майор Саиб», – предложил ему один из молодых сикхов. – Я вполне уверен в искусстве кашмирца…
– Не сомневаюсь, не сомневаюсь, мой добрый друг, – покровительственно процедил майор в ответ индусу, сыну богатого судьи, произнеся слово «друг» как бы сказав «болван», – вы, туземцы, все падки верить в сверхъестественное…
– Да в этом ничего нет сверхъестественного… кроме феноменальной ловкости этого человека…
– А… вы давно его знаете? – перебил майор презрительно, словно подозревал сикха в стачке с фокусником.
– Я вижу его со вчерашнего дня в первый раз в жизни! – с достоинством ответил оскорбленный туземец.
– Стойте!.. – вмешалась я. – Если вы, майор, думаете, что этот подвиг – просто ловкий фокус, и удар сабли проходит мимо, не задевая яйца, то оно и останется целым в ваших руках и риска вам нет никакого… Почему бы вам не сделать личного опыта?… Вот несколько дюжин яиц в корзине… Выбирайте и становитесь в позицию!.. Майор покраснел и видимо растерялся.
– Неужели вы боитесь? – продолжала я. – Полноте!.. Я женщина, а сию же минуту готова подвергнуть себя этому опыту!.. – поддразнивала я его.
И, взяв яйца между большим и указательным пальцами, я стала за индусом, продолжавшим все время нашего спора плясать, потрясая острою саблей.
Индусы разинули рот, а майор воспользовался этим случаем, чтобы совершить диверсию.
– Надеюсь, что вы не сделаете этой неосторожности!.. – воскликнул он, бросаясь ко мне с аффектированною поспешностью и отнимая яйцо.
– Ну, так держите его сами!..
– Позвольте, – спокойно заметил сын судьи. – Яйцо в ваших руках совершенно целое, господин майор, не так ли?
– Ну да, это целое!.. А почем я знаю, что у мальчишки в дотти[48] не лежит другое, приготовленное?… – отвечал майор, чувствуя себя не очень ловко.
– Так не угодно ли вам потрудиться подложить его мне под подбородок… – сказал сикх, бросаясь на землю ничком и заложив обе руки за спину. – Прошу вас, не спускайте с него глаз, доколе кашмирец не рассечет его…
Майор желчно рассмеялся, но сделал, как его просили. Он собственноручно положил яйцо под безбородый подбородок юного сикха.
– Ну, а теперь, – произнес он, грозно обращаясь к кашмирцу, дабы заявив свою верховную власть лучше скрыть свое замешательство под видом сугубой суровости, – если ты… либо промахнешься, либо порежешь саабу лицо, я тебя заставлю сгнить в тюрьме!..
В эту минуту, злясь на майора за его придирки, у меня родилась в голове мысль отомстить ему. Мне была известна его чрезвычайная скупость, а также и причина, почему он, несомненно храбрый человек, отказывался подвергнуть себя лично опыту.
– Стойте, господа!.. Одну минуту. Я желаю вам сделать одно предложение… вот вы, майор, безо всякой причины напустились на фокусника и, быть может, напрасно обругали и напугали его… ну, а что если он и не ранит сааба и не промахнется? Чем вы его вознаградите?… Обещаете ли вы ему, в случае успеха, двадцать пять рупий или же лично подчиниться тому же опыту…
– С какой стати желаете вы заставить меня дать этому шарлатану такую сумму?… – вскипятился скупой майор.
– Только в случае, если он окажется не шарлатаном… а не то так держите яйцо или яблоко сами и тем составьте ему громкую славу и репутацию. Это… те же деньги.
– И этого я не сделаю!.. Надо мною все товарищи стали бы смеяться…
– А не сделаете, так над вами еще хуже станут смеяться… – сказала я, отводя его в сторону: – потому что в таком случае… я сама подвергнусь этому риску, даю вам честное слово… И завтра же все в городе узнают, а между прочими и мистрис P., что там, где не побоялась опасности женщина, герой трансваальский и афганский, майор спасовал, если не струсил!..
Нервы у него разыгрались…
– Вы не сделаете этого!.. Все это пустая затея!..
– Нет, сделаю… а вы знаете, какого мнения мистрис Р. о нервных мужчинах и что она вчера говорила, что…
Майор побледнел. Мистрис Р. была молоденькая богатая вдова, и мой долговязый приятель был сильно влюблен в ее… приданое. Он поспешно перебил меня.
– Ну, перестаньте шутить… пожалуй, ради вашего каприза я дам этому дураку… ну, пять рупий.
– Двадцать пять… ни пенсом меньше. Не то я завтра же поведу моего Вильгельма Телля к мистрис Р. и подыму вас у нее на смех.
– Вы мстительны. Ну, так и быть… даю!..
– Господа! – громко заявила я – наш достойный майор, сознавая, что быть может, он напрасно обидел джадуваллу (фокусника), обещает ему 25 рупий, в случае успеха. Начинайте!
Мы находились в саду отеля, и тамаша (представление) привлекло много зрителей. Кашмирец попробовал лезвие на пальце и встал в позу, то есть, повернулся спиной к лежащему на земле добровольцу. У меня замерло сердце. Ну, что если он, в дурной час, промахнется! Пропал наш бедный сикх!..
