- В укрытия! - кричал майор. - Кончай беготню!
Хлопцы, у кого гранаты? Пять человек сюда!
Присев у дерева, он сказал Андрею:
- Будешь тут, лейтенант. А я на фланге. Их тактика знакома. Обходить станут. Как тебя? Фамилия какая? Громче!
- Жарковой, - ответил Андрей.
- Ну а я Борисов, начштаба полка. Теперь и командир и начштаба.
Махнув рукой, он побежал в рощу.
- Болит? - спросила Ольга, глазами указывая на плечо Андрея.
- Ничего, - ответил Андрей. - Теперь не до этого.
Бухала пушка самоходки. Разрывы плескались около танков. И вдруг обе машины поползли назад.
- Во, черти, - громко сказал какой-то боец - Под огнем на буксир взяли.
Десяток снарядов, коротко взвизгнув, обрушились на рощу. Андрей понял, что немцы установили в селе артиллерию. И не видимые за хатами орудия били прямой наводкой. В дыму кружились сорванные листья.
Андрей обхватил здоровой рукой плечи Ольги. Снаряд ударил в дерево, позади них. Ее тело дернулось, и он решил, что она хотела придвинуться ближе.
- Ничего, - сказал он. - Ты не бойся.
И вдруг левее тоже ударили пушки. В грохоте боя он различил и шум танковых моторов.
"Обошли, - думал он. - Теперь раздавят".
Возле него звякнули шпоры. Седоусый казак упал, тяжело переводя дыхание.
- Танки прорвались, лейтенант! - крикнул он в ухо Андрею. - Четыре наших танка здесь. Отходить велено.
- Наши? - переспросил Андрей. - Где майор?
- Убит майор. Я до вас. Отходите!
Над селом поднимались клубы дыма Огонь лизал там соломенные крыши. Дымилась и самоходка Потом он увидел, как из нее выскочил Лютиков, а следом и матрос.
- Ольга! Это наши танки.
Она даже не шевельнулась.
- Что с тобой, Ольга? - крикнул он.
- Переверни меня на спину.
Лицо ее было спокойным, а в уголках губ чуть пузырилась кровь.
- Ты ранена?
- Вот, - сказала она. - Я вижу тебя и небо. Это хорошо... Андрей... наверное, меня убили.
- Да нет... Нет! - И какой-то жесткий холод будто остановил его дыхание.
Андрей поднял ее. Кто-то из бойцов хотел помочь.
- Нет, - сказал он. - Я сам.
Боль, от которой темнело в глазах, резала плечо.
Он понес ее, обходя упавшие и расщепленные деревца, ничего не видя дальше перед собой, как будто на дорогу опустился густой, красноватый туман.
VII
Киев, точно больной после шока, оживал медленно и непривычно. Дымили еще развалины зданий, а из уцелевших кафе неслись бравурные марши. По Крещатику ходили немецкие офицеры, солдаты-регулировщики в касках стояли на перекрестках, суетились какие-то дельцы у магазинов.
Казалось, немцы уже забыли о Волкове, пристроив к адвокату, работавшему в городской управе. Садовский достал ему аусвайс [Аусвайс - документ, заменявший паспорт (нем.).], намекнул, что пора заняться делом. И Волков с утра бродил по городу, разглядывая объявления, приказы.
К Владимирской горке никого не пускали. Рядом с бронзовой фигурой князя, окрестившего десять веков назад в этом месте языческую Русь, торчали стволы немецких зениток. Старушки брели к лавре, где заунывно трезвонили колокола. Волков направился туда же.
Около храма был черный рынок: из-под полы здесь торговали немецкими сигаретами, водкой, а открыто - просвирками, свечами, маленькими иконами. У ворот лавры толкались мужчины, которые совсем не походили на богомольцев.
Возле дороги лежал когда-то могучий клен. Видно, повалила его не буря, а крохотные червячки, изъевшие сердцевину. Клен уже высох, и сами червячки, наверное, превратились в труху. А от корней буйно выбились молодые ростки. Волков невольно засмотрелся на упавшее дерево. Было что-то в зеленых ростках, окружающих погибшего исполина, символичное, как бы утверждающее непоколебимую, вечно обновляющую силу жизни.
В толпе шла бойкая торговля.
- Просвирочки освященные!
- За Михаила-угодника тридцать рублей? Да креста на тебе нет! Вон божью матерь и то за двадцатку отдают.
- Есть зажигалочки...
Два монаха-чернорясника с церковными кружками в руках собирали подаяния на ремонт храма. Около развесистой липы здоровенный малый выкрикивал пропитым басом:
- Убогому, пострадавшему невинно... истерзанному тюрьмами!
Жалостлив русский человек. В шапку ему бросали двугривенные, иногда смятые рубли Какая-то старушка вытащила было из узелка просвирку, но он, скорчив рожу, хохотнул:
- Это, мать, не едим.
Заглядевшись, Волков едва не наткнулся на толстого полицая, должно быть следившего за ним.
- Ты шо! Куда идешь?
- А никуда, - проговорил Волков.
- Як так? Шо за чоловик? - маленькие бычьи глазки полицая уткнулись в лицо Волкову. - Сдается, личность нездешняя. Куда идешь?
Волков достал аусвайс, заверенный немецкой печатью.
- Звиняйте, - сказал тот - Люди ж всякие ходят.
Диверсанта утром тут спиймалы. Хай им черт! Бачили, шо робят? Комендатуру з усими нимцямы взирвалы..
Полицай отошел и сел на упавший клен, внимательно разглядывая дорогу.
"Что ему надо? - подумал Волков с откипевшей злостью. - Гад.. Еще день-два, и уйду в лес. Только бы достать оружие"
Колокола лавры теперь звонили слитно и угрожающе. Старушки часто испуганно крестились.
- Шнапса не угодно? Высший сорт, - проговорил кто-то на ухо Волкову. Он резко обернулся и узнал коммерсанта, находившегося с ним в пакгаузе.
- О!.. Мы ведь знакомы, - вытаращил тот глаза - Рад... Очень рад. Честь имею!..
За эти дни коммерсант будто помолодел: аккуратно уложенные редкие волосы его блестели, из кармашка нового пиджака торчала гвоздика. Он был чуть ниже Волкова, задирал голову, и выступающий кадык яблоком перекатывался в отскобленных до лощеной синевы морщинах.
- Как говорится, с освобождением вас! И меня отпустили... учитывая обстоятельства. Хе-хе... Аполлон Витальевич Ковальский. Не забыли? Делом изволите заниматься?
- Гуляю.
- Хлеб-соль, однако, в трудах и поте лица нам достаются, - усмехнулся Ковальский, беря его за локоть. - Изволите служить?
- Вам-то что?
- Любопытствую. И разговор есть.
- Я коммерцией не занимаюсь, - буркнул Волков - О чем говорить?
- Коммерция - понятие широкое. Одни торгуют семечками, другие, можно выразиться, плодом ума своего, разными идеями. Людям все нужно. Если берут, отчего не торговать?.. Ах, звонарь-дьявол, то набатом гудит, то плясовую откаблучивает. Уметь же надо. Любой товар всучить надо уметь...
Говоря это, Ковальский уводил Волкова дальше по аллейке, засаженной столетними липами. Кое-где стволы были исцарапаны осколками, в кронах проглядывала желтизна, напоминая о скорой осени.
- И опять набат, - хохотнул коммерсант. - Испокон веков таким звоном Русь на бой подымали. Ох, намылит звонарю холку благочинный. Есть это в русской душе. Святая отверженность, что ли? Я так полагаю: всяк себе хозяин. Кому нравится поп, а кому его дочка. - Он понизил голос: Некоторые и теперь в леса идут.
"Провокатор, - решил Волков, - но дурак".
Ход мыслей человека, противоречивых и разнообразных, всегда бывает загадкой для другого, - известен лишь результат, выраженный словами и понятый соответственно тому, что ждешь от него.
- Какого черта вам надо? - громко спросил Волков, отдергивая локоть.
- Есть разговор... без дураков. Очень интересный разговор. А выдержки мало у вас, лейтенант.
- Что?
- Но в главном Сорокин, кажется, не ошибся, - пальцы торговца, будто железные клещи, стиснули его локоть. - И тихо... тихо...
- Какой Сорокин? - растерянно и осевшим сразу голосом проговорил Волков.
- Полковник. Ночью у вас был в камере разговор насчет суеты человеческой.
- Кто же?.. Кто вы такой? - спросил Волков.
- Надеюсь, поняли, что узнать это я мог лишь от Сорокина? - засмеялся Ковальский. - А кто мы такие и чего стоим - выяснят после нас. Да, лейтенант, задали вы мне хлопот, думал, потеряю из виду. Ну, теперь все хорошо. Вам, лейтенант, приказано находиться в моей группе.
