- Познакомимся с этим дядькой, - сказал он Андрею. - и бойцы часок отдохнут.
"Интересный дядька" подошел через несколько минут. С черной бородой, укрывшей половину лица, весь какой-то волосатый, он напоминал замшелое, крепкое, низкорослое дерево, вросшее в землю двумя толстыми, короткими стволами. И топор за поясом торчал, словно обрубленный сук.
- Это Егорыч, - сказал Митька.
- Здравствуйте, Егорыч! - кивнул Солодяжников.
- И вы будьте здравы, - чуть колыхнув бородой, пробасил он. Маленькие глаза из-под нависших бровей внимательно ощупывали ротного, Андрея и курсантов, то ли с радушием, то ли с усмешкой.
- На войне без здоровья далеко не убегешь. А вам ишо сколь бегать, кто знает? Всю Россию сдавать немцу хотите, что ли?
- Надо понимать, - возразил Солодяжников. - Отступление часто предусматривается стратегическим замыслом...
Митька слушал, приоткрыв рот, а Егорыч тем же непонятным взглядом смотрел то на директора, сидевшего под охраной Лютикова, то на Солодяжникова.
- Может, оно и стратегией зовется, - проговорил он, - а я по себе знаю... чего бабе ни скажешь, когда на рассвете лишь домой заявишься...
- Да поймите! - ответил Солодяжников, уже горячась и пощипывая свой нос. - Дело идет против силы, захватившей Европу.
- Ну ладно, - согласился Егорыч. - Коль винтовочки обещаете, и на том спасибо. Еще бы хлопца знающего отрядили, покомандовать маленько... Листки вот бросали, чтоб которые из окружения не шли на восток.
Своя земля-то. - Он снова поглядел на директора: - Что, кум? Эко тебя колотит от страха. А громчей всех на собраниях выступал. Самый что ни есть правильный был и для начальства удобный. Теперь еще выше, значит, должность имеешь. Директорствуешь?
- А что я? - проговорил тот. - Я же для людей...
И назначили меня!
- Легкое, оно завсегда наверх плывет, - кивнул Егорыч. - Такова в ем порода... Вот и порешили люди, что висеть тебе на дубу.
- Какие люди? - злобно выкрикнул директор. - Нет у вас такого права!
- Народ порешил, обчим судом... Коровенок ты не дал в лес увести - раз, - Егорыч стал загибать огрубелые пальцы. - На прошлой неделе зашел боец раненый, а ты его сдал - два. Обираешь людей, чтоб выслужиться, - три. Не можно тебе доле ходить по земле, кум.
Суд и порешил.
- Какой суд?.. За что?.. Я для всех...
Подошли еще два мужика. У одного из них в руках была грязная веревка. И, увидев эту веревку, директор повалился на крыльцо, тонко завыл, мотая головой.
- Звиняйте, - повернулся Егорыч к Солодяжникову. - Это дело мы аккурат на сегодня назначили, а тут вы идете. Враз дело кончим и говорить будем. Народ уж собрался.
Партизан с веревкой молча завязал петлю, накинул ее на шею директору.
- Вставай! Не томи людей, - сказал Егорыч.
Тот не хотел вставать, цепляясь руками за крыльцо.
- Не имеете права! - выкрикивал он. - Товарищи...
- Раз надо, значит, надо, - подтолкнул его Лютиков. - Чего ты? Вежливо уговаривают. И эскорта для тебя готова...
- Это незаконно... Это... За что?
Двое подхватили упиравшегося директора и уволокли на улицу.
- Дрянь, конечно, - вздохнул Андрей. - Но...
- Да, - перебил Солодяжников. - Удивительный тип людей. Служат не делу, а пристраиваются в любой фарватер. Законно или незаконно, спрашиваете? Юриспруденцию, как и всякую науку, создают люди. Общим судом решили, будто новгородское вече. Экая глыбина тронулась... Подумайте, лейтенант. У противника вообще не окажется тыла.
К Днепру вышли ночью. Вода была черная, неподвижная, и по ней серебристым мостиком тянулась лунная дорога. На песке, у самой воды, лежали трупы, раздутые, почернелые; в темноте они казались бревнами, вынесенными рекой. Ниже по течению вспыхнула, описала дугу, скатилась к горизонту ракета.
Курсанты торопливо раздевались, увязывали одежду и перешептывались. Без гимнастерок, сапог, оружия теперь многие не узнавали друг друга. Младший лейтенант Крошка, оставленный здесь командовать партизанами, и трое проводников стояли тесной группкой поодаль. Крошка держал в руках немецкий пулемет. Андрею стало жаль младшего лейтенанта, остававшегося здесь, и, чтобы немного облегчить для Крошки минуту расставания, подойдя к нему, сказал:
- Наверное, скоро опять нас пошлют. Увидимся еще.
- Отчего ж не увидеться? - ответил Крошка.
- Будете в наших краях, заходите! - шепотом, но весело проговорил Митька.
- Насчет связи там обговорите, - добавил Крошка. - Здесь можно целый батальон собрать. Взрывчатку бы еще дали. Это совсем хорошо.
Тихонько чертыхаясь, Солодяжников прыгал на одной ноге, стягивая узкую штанину. Наконец раздевшись, облегченно вздохнул и, стыдливо закрывая брюками низ живота, позвал:
- Крошка! Если удастся, перебазируйте Звягина.
Мальчик ведь он еще.
- Ясно! - ответил Крошка. - Постараемся.
То, что Солодяжников говорил ему строго, повелительно, а сам на тоненьких, кривых ножках, узкобедрый, дрожавший от холода, напоминая ощипанного петушка, выглядел действительно крошкой по сравнению с младшим лейтенантом, развеселило Андрея. Он тихо засмеялся. И поняв, чем вызвано это веселье, Солодяжников резко оборвал:
- Что за смех? Прекратить! Бегом в воду! И вы тут, младший лейтенант, не задерживайтесь.
- Мы немного задержимся, - скрывая улыбку, возразил Крошка. - Если патруль набредет, огоньком прикроем.
Лютиков зашел в воду, подняв одной рукой автомат и одежду.
- Привяжи к голове, - сказал ему Андрей, - легче будет.
- Я ж Енисей переплывал, - хвастливо отозвался Лютиков. - А это что за река? Воробей не утонет... Двинулись?
Стоило окунуться, как вода уже не казалась холодной. Чернота ее раздалась, матово просвечивали белые тела. Лунная дорожка блестела, как усыпанная раздавленным стеклом мостовая. И по ней круглыми поплавками двигались головы.
Уже на середине реки, где ходили легкие волны, отфыркиваясь, Лютиков проговорил:
- Гран мерси. Житуха!
Солодяжников плыл рядом.
- Должны бы заметить наши, - сказал он.
- Блаженствуют черти... - отозвался Лютиков. - Спят. Ну и мы отоспимся...
Берег позади казался черным, изломанным массивом среди воды и неба. И эта чернота хлопком выдавила яркую ракету. Смутно обозначились головы плывущих, а затем высветились два силуэта в немецких касках у берега, и сразу там застучали автоматы.
- Э-эх! - пробормотал Лютиков и, выпустив из руки одежду, бурля ногами воду, чтобы удержаться на поверхности, вскинул автомат и длинной очередью как бы повалил эти силуэты. Ракета, шипя, угасла. В загустевшей тьме на берегу, отдаваясь эхом по реке, шла перестрелка. Гулко бил пулемет Крошки, рассыпалась дробь немецких автоматов. Несколько пуль шлепнулись, точно лягушки, в воду близко от Андрея. Плывший впереди курсант нырнул, остальные быстрее замахали руками.
- Стой! Кто идет? - донеслось с кручи берега.
- Свои, свои! - откликались курсанты.
- Стрелять буду, ложись!
- А в морду не хошь? Я те дам стрелять! Я те... - кто-то из курсантов длинно и смачно выругался.
- Ей-богу, свои! - обрадовались там, и прежний голос добавил: Подходи!..
В неглубоком окопчике, под кустом сидели два бойца. Один пожилой, с усами, второй - белобрысый, юный. Его каска, полная густого пшенника, лежала на бруствере.
- Э-э, да вас много! - удивился он. - Вон сколько...
Из окружения, что ль?
- Ходили туда, - пояснил Андрей.
- Ишь чего... Мы-то думали, опять его разведка.
А потом, как стрелять зачали, успокоились.
Курсанты прыгали, толкая друг друга, чтобы согреться, выкручивали мокрые гимнастерки и брюки, надевали их на себя. Только Лютиков, совершенно голый, поджав одну ногу, с автоматом на груди, растерянно поглядывал вокруг.
- Вот гад, - бормотал он. - Из-за него все утопил...
- Возьми хоть мою гимнастерку, - предложил Андрей.
