Трудно соотнести худенького мальчугана, родившегося в Южном Азербайджане, в Сарабе, сызмала вынужденного покинуть отчий кров, протопавшего босоногим по каменистым тропам от своего села в неведомое будущее, - с международно-известным писателем, одним из лидеров борьбы за мир писателей Азии и Африки, государственным деятелем... Когда я думаю об этом, испытываю возрастающее родство к тому мальчику, который шагал босиком, держась за руку отца, ведущего его в неизведанный мир, в большой город, в Баку, в город нефти. Чтобы понять Мирзу Ибрагимова, понять его человеческую личность, надо представить себе и его неласковое детство, и каменистые дороги, и ноющие от боли босые неокрепшие ноги...
* * *
Двадцать лет мы дружим с нашим старейшим ученым-литературоведом, поэтом-переводчиком Мамедагой Султановым. В самые мои неприкаянные дни, когда я мыкался без своего жилья, и приходилось жить квартирантом, когда порой не хватало денег на хлеб, Мамед-ага-муаллим был поддержкой для меня и опорой. Каждый раз при виде его и его спутницы жизни, чуткой и великодушной Бадисабы-ханум, я произносил про себя: "Слава богу, еще не перевелись на свете такие люди!".
Нашей интеллигенции хорошо известны заслуги Мамедаги-муаллима в деле изучения и пропаганды нашего классического наследия собирания древних рукописей.
Судьба ученого, который родился на Юге, у подножия горы Савалан, похожа на судьбы многих его сверстников, многих его друзей.
Мамедага-муаллим уже в Баку воспитал и поставил на ноги большую семью, И когда сегодня в его доме собираются семьями его братья, они так задорно веселятся, что, кажется, нет и не было у них никаких несчастий. А ведь каждый из них лично, на своей судьбе пережил бедствия Юга, и более всего сам Мамедага-муаллим. После смерти отца все бремя забот о семье легло на его плечи, причем в сложнейшие, тягчайшие годы, но они не сломили его.
Когда я смотрю на его братьев, азартно спорящих за шахматной доской доктора геолого-минералогических наук, профессора Гадира Султанова, известного востоковеда, переводчика, преподавателя АГУ Рагима Султанова, когда я слышу их воспоминания о садах у подножия горы Савалан, о том, сколь прекрасны были там фрукты, аромат которых до сих пор они не забыли, мне трудно поверить, что эти пожилые люди начинали свой жизненный путь с той страшной изгнаннической голгофы.
Неоднократно мне приходилось быть свидетелем того, как они вспоминали о Юге, размышляя, вновь и вновь возращались к его трагической судьбе, чувствовалось, что эта рана бередит их душу, не дает покоя - я слышал об этом и от академика Шафаята Мехтиева, переводчика-ученого Мубариза Ализаде, старейшего журналиста Насира Имангулиева и от многих и многих других, наших интеллигентов из Южного Азербайджана.
* * *
В своей поэме "Изгнанники" я попытался показать страницу судьбы эмигрантов из Южного Азербайджана и вообще сложные жизненные пути людей со схожими судьбами. Сама тема вела меня, подсказывала: я ясно увидел, что само это слово "эмиграция" не вчера родилось, сотни лет лучшие сыны отечества не находили себе места у родного очага, и чтобы утвердить свою волю, реализовать свои идеи, вынуждены были блуждать по миру, скитаться по дорогам. Мне вспомнилось, что Зороастр, родившийся в Азербайджане, начал свое пророчество не на родине, а за ее пределами. "Нет пророка в своем отечестве".
Вспомнил я, что и Хагани, и Насими, и тысячи умнейших людей Азербайджана нашептывали свои сокровенные мысли чужедальним дорогам, и смерть на чужбине настигала их в бесконечной тоске по отчему очагу.
Вспомнилось мне, что и великий Ленин, вождь революции, "пришелся не ко двору" в царской России. Сея семена великих идей, он вынужден был жить в эмиграции и из-за рубежа наблюдать, как прорастают семена, как начинают зеленеть побеги...
В поэме упоминаются эмигрировавшие из Южного Азербайджана Балаш Азероглу и Сохраб Тахир - признанные художники слова.
От отчизны вдали
наш язык - эмигрант.
На кладбищах чужих
эмигранткою - смерть!
Молодость - череда
расставаний, утрат...
Эмигрирует боль,
изгоняется свет!
Эмигранты - умы
и гонители тьмы.
Это - Хиябани.
Это - Пишевари
знаменосцы зари!
Всюду вражий оскал,
Вьется по ветру прах...
Пол-отчизны - в цвету.
Пол-отчизны - в слезах.
Сад в дыму
увядает, и вот
брат у брата в дому
эмигрантом слывет...
Смоль волос тронул снег,
Мой Сохраб, свет души!
Не спеши ты седеть,
Я прошу, не спеши...
Пусть замедлят свой бег
Нашей жизни года,
Чтоб сбылась наконец
дорогая мечта,
Ты не сир, не без сил.
Пусть вдали отчий кров,
Нас роднит наша кровь,
а не цвет паспортов,
Нашу память, наш дух
разделить не вольны
ворохами бумаг.
...Что же снег седины
все густеет у вас,
Азероглы?...
Ведь пока караван
не истопчет мосты
затравевшей мечты,
вам негоже седеть...
Ведь по сторону ту
ждать невмочь матерям
и невмочь - умереть...
Судьбы двух поэтов, драма двух патриотов! Поэзия Азероглы впитала в себя великое долготерпение, стойкость и мудрость. Кажется, свою энергию, свою силу он расходует очень бережно, опасается нескорого наступления чаемых дней и, медленно перебирая струны саза своего, ожидает, вглядываясь в пути-дороги истории.
Этим своим неистребимым долготерпением и верой он - в отца, который покинул мир в 1981 году девяностолетним старцем, разлученным с уже седым сыном...
Через два с половиной года после того, как я написал эти строки, в одной из иранских газет я прочел интервью с отцом Балаша Азероглы. Я убедился, что интуитивно угадал характер этого человека. Старик, которому перевалило за девяносто лет, сказал корреспонденту: "Пока Балаш не вернется, я не умру!". Позже мне пришлось побывать в доме Балаша Азероглы, на поминках его отца, умершего на Юге; поминальный обряд был совершен здесь, на Севере. Меня и поныне не покидает ощущение праведной веры старого отца. Ибо те, кто столь непоколебимо верит в идеалы, не могут уйти в небытие...
Наверно, именно эта вера и трагическая надежда не дает угаснуть жизни матери поэта, которая живет в Тегеране.
