- Наблюдай, я скоро вернусь.

Ведерников остался один, теряясь в догадках, даже приблизительно не представляя себе, куда и зачем понесло Новикова. Темнота казалась ему еще гуще, чем была до недавнего времени, и он, до боли напрягая глаза, вглядывался в нее, но ни зрение, ни слух не помогали ему определить, где младший сержант.

Немцы молчали.

Новиков долго не возвращался, должно быть, с полчаса, если не больше, а когда Ведерников наконец услышал сзади себя тяжелое дыхание отделенного, опять же таки ползущего по-пластунски, с трудом сдержал желание выругаться так был зол на него - и пополз навстречу, к зарослям ольшаника, где тот, по-видимому, задержался передохнуть.

- Немцы... по всему берегу, - горячечно прошептал Новиков. - Беги на заставу... Доложи старшему лейтенанту. Скажешь, что я до самой часовни проверил... А ну, тихо... Слышишь?..

По реке, убывая, катилось эхо далекого грохота.

- Поезд на мосту, - догадался Ведерников. - На Брест.

- Беги, - опять заторопил Новиков.

12

"...Войну я встретил на ОКПП-"Брест". Она не явилась для нас

всех неожиданностью, потому что, общаясь с польскими

железнодорожниками, мы часто получали ту или иную информацию... Да

и сами видели, что фашисты готовятся к нападению на нашу страну...

Разумеется, все, что нам становилось известным, мы немедленно

докладывали по команде...

В ночь на 22 июня 1941 года, где-то часа за два до начала

войны, из-за рубежа пришел состав с польским углем. Я тогда был на

службе и, досматривая состав, естественно, общался с обслугой, в

том числе с машинистом Здиславом Камейшей. От него узнал, что

через два часа начнется война..."

(Свидетельство Г.Скоритовского)

В час сорок пять железнодорожный состав с силезским углем пересек мост через Буг, у блокпоста, замедлив ход, был взят под охрану советскими пограничниками и, медленно набирая скорость, отправился дальше. Паровоз, пыхтя и отфыркиваясь, тащил сорок четыре груженых вагона. Машинист Здислав Камейша нетерпеливо поглядывал на чумазого, лоснившегося от пота помощника, но тот добросовестно делал свое нехитрое трудное дело - бросал и бросал в ненасытное жерло уголь, шуровал ломом, и в топке гудело так сильно, что казалось, ее разорвет.

В два часа ночи поезд прибыл на станцию Брест, обслуга сошла на перрон, пограничный наряд приступил к проверке состава.

Здислав, как всегда, оставался на своем месте, ждал окончания процедуры, и когда пограничник, завершив ее, хотел спрыгнуть на землю, придержал его на пару минут.

В два пятнадцать в кабинете майора Кузнецова зазвонил телефон. Майор ждал звонка от командования округа и поспешно снял трубку. Докладывал начальник контрольно-пропускного пункта, чей наряд заканчивал досматривать прибывший из-за границы состав с силезским углем.

Майор слушал, заметно бледнея. Сидевшие по другую сторону стола комиссар и начальник штаба поднялись, ожидая окончания разговора.

- Еще одно подтверждение, - положив трубку, сказал Кузнецов изменившимся голосом. - Через час сорок пять минут немцы начнут. - Он взглянул на настенные часы и поправился: - Через час сорок две. Сведения не вызывают сомнений. - Он поднялся: - Немедленно вызывайте комендантов к прямому проводу!

В два часа сорок минут Здислав Камейша отправился в обратный путь, увозя немцам сорок пять вагонов отборной пшеницы - договор неукоснительно соблюдался до самой последней минуты. Здислав не брался судить, хорошо это или плохо, размышлять ему было некогда - паровоз, миновав станционные стрелки, свернул вправо, в тупик.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В три часа двадцать минут 22 июня 1941 года, слабо светясь, взошел узенький серп луны, обращенный к востоку своей вогнутой стороной.

До начала войны оставалось сорок минут.

13

"...Дурные предчувствия меня не обманули... То была наша

последняя встреча... В четыре утра началась война. Встретили мы

немца... Дали отсечку. Проще говоря, не допустили на своем участке

переправу... Но фашист накрыл заставу и комендатуру артогнем...

Побег я на помощь своим, потому как там горело и шел бой... Из боя

уже не вышел - оторвало руку... Что дальше было, вспоминать не

хочу..."

(Свидетельство С.Ведерникова)

Они снова лежали рядом впереди траншеи, оба уставшие от непрерывного ожидания, и у обоих не оставалось сомнений относительно того, что их ждет и к чему готовились в течение ночи.

Ведерников достал из сумки гранаты, положил их по правую сторону от себя, аккуратно - одна к одной - все три. Новиков изготовил к стрельбе пулемет, запасной диск пододвинул напарнику.

- Скоро светать начнет, - сказал Ведерников.

Новиков промолчал.

Воробьиная ночь была на исходе. В Дубице перекликались ранние петухи. Небо еще оставалось черным, но при слабом свечении народившегося месяца на той стороне проступали контуры кустов и деревьев, угадывался белесый туман над водой, проглядывались редкие облака, желтовато подкрашенные по округлым краям - как каймой.

- Надо в траншею, - громко проговорил Ведерников. - Слышишь?

Можно было разговаривать не таясь, не опасаясь, что немцы услышат гудом гудела земля, воздух наполнился лязгом и скрежетом; от невидного горизонта нарастал гул моторов - как будто железное чудище продиралось от леса, безжалостно ломая деревья и подминая под себя все живое; грохот усиливался, и не было нужды особенно напрягать слух, чтобы различить рокот десятков авиационных моторов, глушивший все остальное.

Предчувствие беды, охватившее Ведерникова на заставском дворе, у ограды, и исчезнувшее затем, возвратилось; еще вечером, перед уходом на службу, была надежда - авось обойдется: не посмеют немцы сунуться через реку.

Теперь бывалый воин Сергей Ведерников яснее ясного понимал: чему быть, того не миновать, и, поняв это, подумал, что живыми отсюда не выбраться ни ему, ни Новикову, как бы окаменевшему у своего пулемета, - никому из жидкой цепочки бойцов, рассредоточенных вдоль границы с винтовками, карабинами, автоматами. Не помогут и пулеметы. Что они против силищи, которая вот-вот надвинется и ударит из сотен орудий по окопчикам и траншеям.

Сознание неизбежности того, что должно случиться, вызвало в нем минутное замешательство. Он невольно оглянулся назад, где находилась застава и еще спали после службы бойцы, подчиняясь пока не отмененному распорядку. Будь его воля, подумал Ведерников, немедленно поднял бы спящих да держал их в готовности, при оружии... Хорошо бы кто догадался подать команду "в ружье!". А заодно и комендатурских поднять. Всех. С женами и детьми... Сами они там, что ли, не понимают?.. Приступ бессильной ярости охватил солдата, он привскочил, не сдержав гнева, и нечаянно задел Новикова рукой.

- Чего вы?.. Лежите тихо. - Новиков не повернул головы, пошире раздвинул ноги.

- Говорю - надо в траншею.

Новиков, будто не слыша, лежал в прежней позе, и Ведерников раздраженно подумал - красуется. Небось, даже слышать не приходилось орудийную пальбу, когда, кажется, от грома лопаются барабанные перепонки. Откуда! Учений с частями поддержки и тех ни разу не проводили.

"Ну, что он ломается? - отчаянно думал об отделенном Ведерников. Ждет - чего? Тут же каждый метр пристрелян!"

Но младший сержант сам почуял неладное и, вглядываясь в светлеющую на небосводе узкую полосу ранней зари, весь подобрался. Поза, в какой он, слегка подогнув ноги и опершись на согнутые в локтях руки, державшие "дегтяря", полулежал, напрягшись, говорила сама за себя.

"Сей момент сиганет в траншею", - подумал Ведерников и приготовился последовать за своим отделенным: положил в сумку гранаты, взял в руки запасной диск к ручнику.

- С пулеметом - в траншею! - резко обернувшись, приказал Новиков. Быстро!

Не дожидаясь, пока напарник выполнит команду, Новиков, загребая руками и ногами в росистой траве, быстро пополз вперед, к защищенному кустарником береговому откосу, и замер там, что-то высматривая. В редеющей синеве стало заметно, как он вертит головой то вправо, то влево, немного с опаской приподнимает ее над кустами, видно, силясь высмотреть нечто важное на вражеском берегу, где сейчас, слышно, возились немцы, не особенно прячась.