Солидные газеты "Время" и "Честь" были несколько умеренней по тону, но по содержанию не отставали от "Свободы". Что же касается "Горячих новостей" и "Рекорда сенсаций", то они требовали немедленного уничтожения Коммунистической державы.

Неожиданный поворот дела вызвал бурное ликование среди "королей", а также среди "рыцарей" и прочих "драконов XX века". Акции военной, металлургической, химической промышленности резко поднялись. "Депрессия - уже пройденный этап", - объявило по радио общество экономических последователей. Ванденкенроа и Брайфа называли спасителями отечества. Шансы турмана окончательно пали. В кругах крабов заявляли о возможности выдвижения на пост президента кандидатуры "железного генерала", который умеет рубить гордиевы узлы. Господин Уолтер Брайф также обеспечил свое положение. "Довольно сентиментальничать!" повторяли за ним деловые люди, переходя от страха к крайней отваге. Господин О'Квенти срочно переоборудовал свои заводы.

Но вдруг оказалось, что рабочие тоже не хотят "сентиментальничать". Весть о расстреле рабочих прокатилась по столице как сигнал тревоги. Повсюду на собраниях и митингах рабочие ораторы призывали к отпору. Из рук в руки передавались номера "Рабочего", выходившего теперь нелегально. Газета разъясняла, что под флагом борьбы с коммунизмом слуги монополистов, возглавляемые "величественной марионеткой" Ванденкенроа, начинают наступление против всего трудового люда. "Это они своим безрассудным хозяйничанием, писала газета, - довели страну до кризиса, а теперь не видят другого выхода из него, кроме войны. Вот почему генеральный прокурор Брайф не останавливается перед самой чудовищной провокацией. Она достаточно опровергается заявлением профессора Чьюза на собрании ученых о том, что его изобретение пытались похитить Докпуллер и Мак-Кенти. Именно монополистам оно нужно, чтобы ввергнуть мир в новую безумную войну, чтобы поддержать свою шатающуюся власть, чтобы обеспечить себе новые неслыханные прибыли. Вашу кровь, - кровь ваших детей докпуллеры готовятся превратить в свое золото. Долой поджигателей войны!"

Волнение продолжало нарастать. Огромная демонстрация прошла по центральным улицам столицы. "Мы не позволим себя расстреливать!" - было написано на плакатах и транспарантах. "Долой поджигателей войны!", "Долой тех, кто отказывает нам в мясе, а нас превращает в пушечное мясо!", "Мы хотим не войны, а мира и пищи!", "Нам нужны лучи жизни, а не лучи смерти!"."

Железный генерал", упоенный недавней победой, снова выслал в помощь полиции танки. Но на этот раз возмущенные демонстранты подожгли танки бутылками с горючей смесью. Среди рабочих снова были убитые и раненые.

Чаша терпения рабочих переполнилась. Заводы, еще продолжавшие работать, и предприятия общественного обслуживания останавливались. Профессиональные союзы один за другим объявляли забастовку. Организовался центральный стачечный комитет. По его разрешению в городе продолжали действовать лишь водопровод и канализация. Метро, автобусы, грузовые автомобили, воздушные поезда прекратили движение. Столица приняла необычный вид. Люди заполнили не только тротуары, но и проезды улиц. Изредка сквозь толпу, неистово гудя, медленно пробирался грузовик с плакатом: "С разрешения стачечного комитета".

Биржа ответила на события катастрофическим падением акций.

Президент Бурман выступил по радио с речью, в которой призывал к спокойствию, к разумной уступчивости, взаимопониманию и подчинению своих мелких эгоистических интересов общим интересам Великании. Проникнувшись сознанием новой для себя миссии примирителя враждующих социальных сил, господин президент мобилизовал все свое красноречие. Перед мысленным взором его колыхалось море голов - у репродукторов и лес рук, приветствующих своего президента-примирителя. Он чувствовал, как его шансы снова повышаются...

На самом патетическом месте в кабинет вошел личный секретарь президента. Он почтительно стал в стороне и, как показалось президенту, с умилением слушал. Это еще более вдохновило господина Бурмана.

Терпеливо дождавшись паузы, секретарь осторожно сказал:

- Простите, господин президент, вы можете передохнуть... Вышло недоразумение... Дело в том, что радиостанции уже полчаса бездействуют...

23. Феникс из пепла

Он родился в мире, где царил бизнес, превращенный в азартную игру; в этой игре выигрышем была нажива, а ставкой - человеческая жизнь.

Айра Уолферт. "Банда Тэккера"

Предстоящее свидание с Чьюзом не радовало Ношевского. Он ехал к профессору с тяжелым чувством. Его не покидало сознание того, что он сделал нечто непоправимое и Чьюз не может быть им доволен.

Старик поджидал его вдвоем с сыном. Как Ношевский и ожидал, после взаимных приветствий и поздравлений Чьюз сразу же заговорил о соглашении. Где оно, что с ним, почему оно не опубликовано? Его необходимо сейчас же опубликовать, чтобы разоблачить новую фальшивку Докпуллера.

- Соглашение уничтожено, - с трудом выговорил Ношевский.

- Кто его уничтожил?

- Я.

- Вы?

Ношевский сказал Чьюзу все те слова, которые столько раз говорил себе. Чьюз напряженно слушал, лицо его темнело.

Сын, подойдя к креслу, осторожно доложил руку на плечо старика.

- Спокойно, отец, спокойно.

- Как вы смели? - едва сдерживая себя, спросил старик. - Разве для этого я его у вас оставил?..

- Позвольте, профессор, - возразил адвокат, - если уж на то пошло, вы его мне не оставляли. Правильней сказать, что вы его потеряли. Я подобрал его и спрятал, когда вы упали в обморок. Если бы не я, оно непременно попало бы в лапы Докпуллеру. Этого не случилось - первый выигрыш. Второй выигрыш - я добился вашего освобождения.

- Я вернусь сию же минуту в тюрьму. Дайте договор! - воскликнул старик, вскакивая с кресла, как будто и впрямь порываясь бежать в тюрьму.

Сын удержал его за руку.

- Успокойся, отец! Возвращаться в тюрьму незачем. Хотя бы уже потому, что Ношевский здесь ни при чем. Неужели вы, господин Ношевский, в самом деле думаете, что это вы освободили отца? Неужели вы не понимаете, что они не стали бы долго держать его в тюрьме? Ведь это значило бы погубить секрет! Пустить же фальшивку против коммунистов вы им действительно помогли. Еще бы! Вы уничтожили документ, изобличающий Докпуллера!

Ношевский молчал. Молодой ученый говорил именно то, о чем он уже сам догадывался, но в чем не смел сознаться даже самому себе.

- Я не понимаю, почему вы вообще не выполнили моего поручения? раздраженно спросил Чьюз. - Почему вы не передали договор в редакцию "Рабочего"?

- Очевидно, господин Ношевский постеснялся иметь дело с коммунистами, сказал Чьюз-младший.

Ношевский вздрогнул, как от пощечины.

- Ничего удивительного, - спокойно продолжал Чьюз-младший. - Эта болезнь сильно распространена среди нашей интеллигенции. Но как бы там ни было, господа докпуллеровцы добились своего: они уничтожили компрометирующий документ и соорудили фальшивку против коммунистов.

- Положим, они добивались другого, - сказал Ношевский, чтобы хоть отчасти оправдаться. - Они вовсе не хотели уничтожить документ. Они хотели завладеть им. Не забывайте, что он подписан профессором Чьюзом. Мне предлагали за него миллион."

Зачем я это сказал?" - сейчас же пожалел он.

- Миллион? - переспросил Чьюз и прищурился. - Хорошая цена. Почему же вы не согласились?

Он повернулся к сыну:

- А впрочем, может быть, и согласились. Откуда мы знаем?..

У Ношевского задрожали губы. Он не мог произнести ни слова.

- Это ты уж напрасно, отец, - укоризненно сказал Чьюз-младший.

- Не знаю, не знаю... - недовольно проворчал старик. Видимо, он уже пожалел о сказанном. - Может быть, ошибаюсь. Прошу извинить. Но господин Ношевский огорчил меня не меньше.

Обида была так глубока, что Ношевский даже не стал оправдываться. Так и не сказав ни слова, он откланялся и ушел.

Дома он долго не мог прийти в себя. Как могло случиться, что его заподозрили в такой подлости?