- Что же, профессор так и сидит в этой железной коробке?
- Да, так и сидит вот уже неделю, - подтвердил старик.
Уипплю не удалось узнать больше ничего. Слуга уверял, что и сам больше ничего не знает. Все было непонятно, странно, таинственно, почти фантастично, - словом, как нельзя больше подходило для газеты.
В "Свободе" тотчас же появились захватывающие "шапки":
ЗАГАДКА УЧЕНОГО
Ппрофессор Чьюз-старший заключил себя в стальную коробку. Он никого не впускает, снял телефон и не выходит уже неделю.
Жив ли ученый?
В самом деле, - жив ли он? С каждым днем, по мере того как длилось таинственное заключение, все большее число людей задавало себе этот вопрос. Уиппль в двадцатый раз помещал в газете подробное описание лаборатории, причем с каждым разом странные аппараты приобретали все более таинственный вид. К дому профессора, расположенному за городом, приезжал уже не один Уиппль, и все осаждали старого Роберта. Слуга, в сущности, не мог рассказать ничего нового, но, уступая настойчивости репортеров (и, главное, имея в виду увеличение своих сбережений), в различных вариациях повторял уже известные всем сведения. На опасливые же вопросы репортеров, жив ли ученый, он отвечал с неизменной флегматичностью:
- А кто ж его знает? Велел не беспокоить!
Слуга свято выполнял это распоряжение: он сам не беспокоил хозяина и не позволял беспокоить его тем ретивым журналистам, которые собирались стучать в дверь лаборатории. Сам он, видимо, очень мало беспокоился о судьбе хозяина: может быть, многолетняя служба у Чьюза приучила его ко всему, а может быть, он попросту ничего не имел против того, чтобы заключение продлилось подольше для его сбережений это было бы очень полезно.
Он так никого и не подпустил бы к двери, если бы к концу второй недели общее беспокойство не достигло крайней степени. Газеты прямо писали, что трудно предположить, чтобы ученый столько времени провел в добровольном заключении. Он, несомненно, либо уже мертв, либо находится в тяжелом состоянии и не может ни выйти, ни позвать на помощь. При таких обстоятельствах ждать просто бесчеловечно. Необходимо во что бы то ни стало открыть дверь лаборатории.
В дело вмешалась полиция. Перед ней старому Роберту пришлось отступить. Полицейский чиновник в сопровождении журналистов и двух специально приглашенных ученых торжественно приблизился к двери. Он основательно постучал и потребовал, чтобы профессор открыл или, по крайней мере, отозвался. Но профессор молчал. Тогда по распоряжению чиновника замок был взломан и дверь открыта. Роберт оказался прав: за дверью была сплошная стена металла. Репортеры моментально запечатлели ее на фотопленках. Полицейский возобновил стук, но профессор по-прежнему молчал. Был вызван мастер по взлому сейфов. Он установил свой аппарат и приготовился, расплавив металл, прорезать в стене отверстие, достаточное для того, чтобы проникнуть в лабораторию.
Как вдруг...
3. "Лучи жизни"
Как наша прожила б планета,
Как люди жили бы на ней
Без теплоты, магнита, света
И электрических лучей?Что было бы? Пришла бы снова
Хаоса мрачная пора.
Лучам - приветственное слово.
А солнцу - громкое ура!
А. Мицкевич. "Четыре тоста"
Металлическая стена отодвинулась, и представший перед изумленными гостями профессор Чьюз спросил:
- Вы стучали? Что вам угодно?
- Профессор, вы живы? - в один голос воскликнули журналисты.
- Мне, кажется, жив, - сказал ученый. - Впрочем, со стороны виднее.
- Нам тоже кажется, - не очень решительно заметил чиновник. - Но только что мы в этом сомневались.
- Так смотрите внимательнее! - засмеялся Чьюз. - Может быть, я только призрак.
- Профессор, как я рад видеть вас живым и невредимым! - отстранив полицейского, бросился к Чьюзу Джордж Уиппль.
- А, молодой коллега из "Свободы"! Я, кажется, обещал вас вызвать. Почему же вы не дождались? Впрочем, на этот раз мне есть что сообщить. И уж если вы готовы были прогрызть стену, лишь бы навестить меня, попрошу вас в лабораторию.
Широким жестом гостеприимного хозяина Чьюз пригласил всех в большой светлый зал. Гости поспешили войти и в нетерпении окружили профессора.
Но Чьюз не торопился. Он затеял долгий разговор с коллегами об их работах, и, хотя те гораздо более интересовались работами Чьюза, его неоспоримый авторитет не позволял им обратиться к нему с расспросами.
Уиппль, не связанный этими условностями, улучил удобную минуту и взмолился:
- Профессор, не томите! Что значит ваше заключение? Что вы открыли? Ручаюсь, что-то очень важное!
Репортеры, уже давно признавшие бесспорное первенство Уиппля, как старого знакомого профессора, поддержали его одобрительным гулом.
- Я не намерен делать тайны из своего открытия, - ответил профессор. Боюсь, однако, что мои объяснения не всем будут понятны: я вижу здесь много журналистов. Постараюсь говорить по возможности популярно.
К какой области относится мое открытие (или изобретение - не знаю, какое слово сюда более подходит), вы в общем представляете. Как бактериолог, я ставил перед собой задачи борьбы с инфекционными болезнями, которые до сих пор представляют проклятие человеческого рода и уносят миллионы жизней.
Каким образом до сих пор шла эта борьба? Наиболее древний и вместе с тем наименее совершенный способ - введение в организм лекарственных веществ. Другой метод, теперь широко распространенный, - прививка. Сущность его вам известна: в организм вводятся либо убитые, либо настолько ослабленные микробы, что поражение их предопределено. Но они мобилизуют против себя все силы организма, создавая иммунитет - крепость, неприступную для микробов. Другой вариант прививок - введение сыворотки, то есть противоядия, выработанного организмом животного против искусственно же введенных микробов. Наконец мы пользуемся борьбой между микробами. В организм вводятся бактериофаги, эти пожиратели бактерий, и антибиотики - вещества, вырабатываемые одними бактериями в борьбе против других. Таков получивший уже широкую известность пенициллин. На помощь медицине пришла также химия. Эрлих искал и нашел химические вещества, непосредственно убивающие в организме спирохету. Трудность задачи, которую он преодолел, заключалась в том, что многие вещества убивают вместе с микробами и самого больного. Но вы знаете, что для уничтожения микробов применяются химические вещества, опасные и для человека. Конечно, они направлены против тех микробов, которые находятся вне человеческого организма. Вы понимаете, что я говорю о дезинфекции. Если бы удалось в профилактических целях периодически производить повсеместную дезинфекцию, возможно, инфекционные болезни уже были бы изгнаны. К сожалению, на базе химии это вряд ли возможно.
Как бы то ни было, болезни продолжают свирепствовать. Трудность борьбы с ними иллюстрирую одним ярким примером. До сих пор мы были бессильны против туберкулеза. Это бронированный враг: толстая жировосковая оболочка микроба предохраняет его от разрушающего действия самых сильных веществ. Было найдено лекарство в виде некоторых органических соединений, в состав которых входит золото. Но и золото не могло окончательно победить микроб - оседая на его восковой поверхности, оно лишь снижает жизнеспособность и тем помогает организму справиться с ним. Метод прививок, разработанный Кальметом, тоже не дал надежды на скорое исчезновение туберкулеза. Не буду сейчас говорить о других способах борьбы с туберкулезом - их много: и рентген, и хирургия, и "горное", и естественное солнце, и все же туберкулез снимает богатую жатву. Лишь найденный в последнее время антибиотик - стрептомицин - оказался наиболее эффективен.
Дело еще и в особом свойстве болезни. Часто больной сам не подозревает о ней. Нередко он носит в себе микробов с самого детства в течение десятилетий, пока вдруг болезнь не дает неожиданную вспышку. Только тогда он обращается к врачу, а лечиться уже поздно. Очевидно, необходимы более радикальные методы в смысле не только лечения, но и распознавания болезни, ее выявления. Нужно, чтобы каждый больной, независимо от того, знает он о своей болезни или нет, хочет или не хочет лечиться, имеет ли для этого средства или нет, может ли врач распознать его болезнь или это невозможно, - чтобы, независимо от всего этого, каждый больной подвергся радикальному лечению. Именно такую задачу я себе поставил и притом в отношении любой инфекции, а не только одного туберкулеза, который я тут привел лишь в качестве наиболее яркого примера.
