Петер чувствовал в себе ту способность от всего отказаться, о которой говорил автор. Ради великой цели он способен на время во всем себе отказать это ведь не какое-то царство небесное за гробом и даже не будущий рай для неизвестных правнуков... Нет, Докпуллер устроил для себя рай на земле и при жизни. В противоположность разного рода проповедникам он мог показать товар лицом!

Петер сразу же взялся за дело. Прежде всего, он отказался от куренья. Никакие лекции о вреде куренья не могли дать такого молниеносного эффекта. Было жаркое лето, но Петер решительно отверг прохладительные напитки: ничего, кроме обыкновенной воды! Не следовало пренебрегать ничем: из песчинок складываются горы!

Но вскоре он был обескуражен: ему уже не от чего стало отказываться. Хотя питание его было далеко не блестящим, он решительно сократил его вдвое. Но через какие-нибудь две недели почувствовал, что его может свалить с ног самый легкий ветерок. Он понял, что таким образом он добьется не докпуллеровского богатства, а того самого царства небесного, которое с негодованием отвергал.

Как бы там ни было, Петер работал, старуха-мать тоже работала (отец Петера давно умер), и через несколько лет в банке лежали их крошечные сбережения. Петер служил уже старшим кассиром, но мечтал о том времени, когда на свои сбережения откроет собственное дело.

Однажды, зайдя в магазин за покупками, от которых он все-таки никак не мог отказаться, Петер обратил внимание на маленькую золотоволосую продавщику. Петеру было около двадцати пяти, а Эмме около двадцати; Петер, несмотря на легкую хромоту, был очень недурен собой, а у Эммы вообще не было недостатков. Словом, все обстояло точно так же, как в тысячах подобных случаев, и точно так же Петер и Эмма полюбили друг друга. Очевидно, Эмма и впрямь оказалась хорошей девушкой, потому что ее полюбила и мать Петера. Свадьба была решена. Петер чувствовал себя так, как будто в его сердце собрали всю любовь, какая существует в мире. Он любил Эмму, любил каждую нежно-голубую жилку на ее прозрачном лице. За эту жилку он готов был отдать жизнь.

Но странно: Петер таял от любви, свадьба была решена, а он все тянул... Какие-то сомнения еще останавливали его, хотя он не смел признаться в них даже самому себе.

Вскоре он узнал, что Эмма должна стать матерью. Теперь об отступлении нечего было и думать! Тем лучше, зачем тянуть? Петер представил себе карапуза с голубыми глазами Эммы и с ее золотыми волосами. Дитя обвивает ручонками его шею, рядом улыбается Эмма. Вот оно счастье!

Но как же тогда с его мечтой? "Как он стал Докпуллером"... Он зарабатывает немного, Эмма еще меньше... Пойдут дети... Так значит, Петер Гуд - один из тех многочисленных маленьких людишек, которые способны только мечтать? "Как он стал Докпуллером"... Уметь отказаться от всего!.. Не трудно отказаться от куренья, но и толку от этого мало! О, если бы дело ограничивалось только отказом от папирос и мороженого - кругом были бы одни миллионеры! Но отказаться от любви и счастья, от того, что дороже всего, отказаться от Эммы? Нет, это невозможно, это выше его сил - без нее он умрет...

Петер был как в бреду. Всю ночь он не спал. Он так любил Эмму, что его сердце, казалось, истекало кровью.

Исстрадавшийся, осунувшийся, побледневший, он, однако, твердо сказал ей о своем решении. Она не поняла. Она была потрясена, испугана, оскорблена. "Ты не любишь меня!" - сказала она побелевшими губами. "Нет, нет, Эмма, - с жаром возразил он, - я люблю тебя страстно. Никого я так не любил и не полюблю". И он снова пытался объяснить ей мечту своей жизни. Но она твердила свое: "Ты меня не любишь!" Он целовал ее маленькие ручки, она не отнимала их, но понять его отказывалась.

Петер обещал помочь ей, устроить ее к врачу, оплатить расходы. Она как будто успокоилась и даже поцеловала его на прощание. А на следующий день он прочитал в газетах о ее самоубийстве...

Такие сообщения появлялись каждый день: юноши, девушки, мужчины, женщины, старики стрелялись, принимали яд, бросались в воду - это казалось таким же необходимым и закономерным, как то, что сотни людей должны были ежедневно погибать под автомобилями. Но ведь в этом сообщении говорилось об Эмме! Она выбрала яд. Петер с новой силой почувствовал всю свою любовь к ней, острую жалость, муки нечистой совести. И вдруг одно чувство заглушило все остальные: назойливый, липкий, мерзкий страх. А что если она выдала его? Может быть, в ее предсмертной записке названо его имя?

Петер пытался убедить себя, что, в сущности, ничего плохого он не сделал. Во всяком случае, ничего противозаконного. Но мерзкий страх не проходил. Если она выдала его - все пропало!

Прошло несколько дней. Его имя нигде не было названо, к следователю его не вызывали. Газеты уже занимались другой девушкой, которая бросилась в воду. Бурная радость охватила Петера. У него было гадко на душе, он стыдился этого чувства, но оно не хотело уходить, нет, ни за что не хотело! Оно прыгало, бесновалось, пело, кричало в нем: "Ты спасен! Ты спасен дважды - Эммы больше нет, и нет возврата к прошлому!"

Из этого "подвига" он вышел еще более окрепшим. Только теперь он по-настоящему уверовал в свою миссию. Разве это не было то испытание, какое выдержал бы не каждый? Он выдержал - значит, он способен.

И Петер с еще большим ожесточением стал ограничивать себя во всем. Мать вполне подчинилась ему, стараясь как можно экономнее вести небольшое хозяйство. Да она и привыкла к этому: всю свою жизнь она только то и делала, что экономила.

Петер стал осторожен. Он понимал, что сделал ошибку. Ошибка была не в том, что он оставил Эмму, а в том, что полюбил ее. Неприятно, конечно, что за его ошибку расплатился другой человек, но что поделать - больше это не повторится! Он искупит свою вину тем, что добьется цели. Женщины для него отныне перестанут существовать! Он слышал, что есть мужчины, которые ненавидят женщин. Почему же ему не стать таким же? Но - увы - он любил женщин! Как святой Антоний, он все время боролся с искушениями и был побеждаем ими только во сне.

Время шло, но сбережения росли слишком медленно для того, чтобы отважно выступить с ними в открытую борьбу на поле битвы, именуемое жизнью. Петер все чаще нервничал и сердился. Начало его карьеры очень удачно совпадало с началом жизни Докпуллера: тот был газетчиком, а он - грузчиком, сторожем, мелким служащим. Но дальше все шло иначе. Почему? Он никак не мог понять.

В тяжелой борьбе с самим собой прошло еще три года. Все чаще болела мать, грудь ее разрывалась от припадков кашля. Однажды осенью она слегла. Врач прямо сказал Петеру, что в этих условиях она долго не протянет, надо везти ее на юг, к солнцу, к теплу. Петер любил мать и многим был ей обязан. Он решил последовать совету врача. Но ночью его взяло сомнение: а если мать все-таки умрет? Тогда напрасно пропадут все его сбережения. Если бы он был уверен, что спасет ее, он, конечно, не колебался бы, он обязательно повез бы ее на юг... В конце концов, немалая доля этих сбережений заработана ею самой. К тому же, она всегда обслуживала его, обшивала, стирала, вела хозяйство. Нет, он отлично понимал, что мать имеет право поехать на юг. Но если она все-таки умрет?

Снова, как в ту ночь, когда он решал вопрос об Эмме, Петер не сомкнул глаз. Едва рассвело, он побежал к врачу. Если врач гарантирует ему спасительность поездки на юг, он немедленно отправит мать туда. Но врач только рассердил Петера. Он никак не хотел дать определенный ответ. Он только говорил: "Возможно, это спасет ее", "Возможно, это даст отсрочку"...

Наконец Петер категорически потребовал определенного ответа. Но врач развел руками и сказал:

- Вы сами понимаете, ваша матушка в том возрасте, когда гарантировать ничего нельзя.

- Так, значит, она может умереть и на юге?

- Может.

- Зачем же тогда ее везти?

Врач, очевидно, уже исчерпал все свои "возможно" и издал лишь неопределенный звук, сопроводив его неопределенным жестом.