Пускай струится с ним романтика былая, Течет уверенно, как и тогда текла, Чтоб осыпь чистая, бесшумно оседая, Сверкнула золотом сквозь празелень стекла.

Пускай вернется с ней старинная отвага, Что в сердце моряка с далеких дней жива, Не посрамила честь андреевского флага И русским именем назвала острова.

Адмиралтейские забудутся обиды, И Беллинсгаузен, идущий напрямик, В подзорную трубу увидит Антарктиды Обрывом ледяным встающий материк.

Пусть струйкой сыплется высокая минута В раскатистом "ура!", в маханье дружных рук, Пусть дрогнут айсберги от русского салюта В честь дальней Родины и торжества наук!

Мне хочется вернуть то славное мгновенье, Вновь пережить его - хотя б на краткий срок Пока в моих руках неспешное теченье Вот так же будет длить струящийся песок. 1920-1930 Всеволод Рождественский. Избранное. М., Л.: Художественная литература, 1965.

* * * Когда еще за школьной партой Взгляд отрывал я от страниц, Мне мир казался пестрой картой, Ожившей картой - без границ!

В воображении вставали Земель далеких чудеса, И к ним в синеющие дали Шел бриг, поднявший паруса.

Дышал я в пальмах вечным маем На океанских островах, Жил в легкой хижине с Маклаем, Бродил с Арсеньевым в горах,

В песках и чащах шел упрямо К озерам, где рождался Нил, В полярных льдах на мостик "Фрама" С отважным Нансеном всходил.

И выла буря в восемь баллов В туманах северных широт, Когда со мной Валерий Чкалов Вел через тучи самолет...

Но что чудес искать далеко? Они вот здесь, живут сейчас, Где мир, раскинутый широко, Построен нами - и для нас!

Смотри - над нашими трудами Взошла бессмертная звезда. Моря сдружили мы с морями, В пустынях ставим города.

Земли умножилось убранство, Чтоб вся она была как сад, И в межпланетное пространство Родные спутники летят.

Не вправе ль мы сказать о чуде, Что завоевано борьбой: Его творят простые люди, Такие же, как мы с тобой! 1920-1930 Всеволод Рождественский. Избранное. М., Л.: Художественная литература, 1965.

СТАРЫЙ ВЕЙМАР Пламенеющие клены У овального пруда, Палисадник, дом зеленый Не забудешь никогда!

Здесь под дубом Вальтер Скотта, Вдохновителем баллад, В день рожденья вы, Шарлотта, Разливали шоколад.

Драматург, поэт и комик Новый слушают роман, А рука сафьянный томик Уронила на диван.

Медом, сыром и ромашкой Опьяненный, вижу я, Как над розовою чашкой Свита черная струя.

Чувствую - дрожит мой голос, На цезуре сломан стих. Золотой, как солнце, волос Дышит у висков моих.

И пускай сердитый дядя Оправляет свой парик, Я читаю в вашем взгляде, Лотта, лучшую из книг. 1920-1930 Всеволод Рождественский. Избранное. М., Л.: Художественная литература, 1965.

МЕЛЬНИЦА Три окна, закрытых шторой, Сад и двор - большое D. Это мельница, в которой Летом жил Альфонс Доде.

Для деревни был он странен: Блуза, трубка и берет. Кто гордился: парижанин, Кто подтрунивал: поэт!

Милой девушке любовник Вслух читал его роман, На окно ему шиповник Дети ставили в стакан.

Выйдет в сад - закат сиренев, Зяблик свищет впопыхах. (Русский друг его - Тургенев Был ли счастлив так "в степях"?)

Под зеленым абажуром Он всю ночь скрипел пером, Но, скучая по Гонкурам, Скоро бросил сад и дом,

И теперь острит в Париже На премьере Opera. Пыль легла на томик рыжий, Недочитанный вчера...

Но приезд наш не случаен. Пусть в полях еще мертво, Дом уютен, и хозяин Сдаст нам на зиму его.

В печке щелкают каштаны, Под окошком снег густой... Ах, пускай за нас романы Пишет кто-нибудь другой! 1920-1930 Всеволод Рождественский. Избранное. М., Л.: Художественная литература, 1965.

* * * Чуть пламенело утро над Багдадом, Колеблемое перси f41 ковым ветром, Когда калиф Абу-Гассан Девятый, Свершив положенное омовенье, Покинул душной спальни полумрак.

Он шел садами, раздвигая лозы, И грудь под распахнувшимся халатом Вдыхала золотистую прохладу, Даря благоухающему ветру Чуть слышную ночную теплоту,

И легкою была его походка, А радостное головокруженье Калифа задержало у бассейна, Когда по изволению аллаха Его очам предстала Красота.

Гибка, как трость, стройна, как буква Алеф, Легка, как облако, смугла, как персик, Переступив чрез павшие одежды, Она по мутно-розовым ступеням Упругим лотосом вошла в бассейн...

Когда насытились глаза калифа, А сердце стало как тугие струны, Он продолжал свой путь, кусая розу И повторяя первый стих поэмы, Которую он начал в этот день:

- "В бассейне чистое я видел серебро..." 1920-1930 Всеволод Рождественский. Избранное. М., Л.: Художественная литература, 1965.

РОЗИНА Долго в жилах музыка бродила, Поднимая темное вино... Но скажи мне, где все это было, Где все это было, так давно?

Свет погас, и стали вы Розиной... Дом в Севилье. Полная луна. Звон гитары - рокот соловьиный Градом бьет в полотнище окна.

Жизни, счастья пылкая возможность! Разве сердца удержать полет В силах тщетная предосторожность, Стариковской ревности расчет?

Доктор Бартоло в камзоле красном, Иезуит в сутане, клевета, Хитрая интрига - все напрасно Там, где сцена светом залита!

Опекун раздулся, точно слива, Съехал набок докторский парик, И уже влюбленный Альмавива Вам к руке за нотами приник.

Вздохи скрипок, увертюра мая. Как и полагалось пьесам встарь, Фигаро встает, приподнимая Разноцветный колдовской фонарь.

И гремит финал сквозь сумрак синий. Снова снег. Ночных каналов дрожь. В легком сердце болтовню Россини По пустынным улицам несешь.

Льется, тает холодок счастливый, Звезды и ясны и далеки. И стучат, стучат речитативы В тронутые инеем виски.

Доброй ночи, милая Розина! В мутном круге ширится луна. Дом молчит. И в зареве камина Сам Россини смотрит из окна. 1920-1930 Всеволод Рождественский. Избранное. М., Л.: Художественная литература, 1965.

НАВЗИКАЯ

"Юную стройновысокую пальму

я видел однажды..."

Одиссея, песнь VI

"Далеко разрушенная Троя, Сорван парус, сломана ладья. Из когда-то славного героя Стал скитальцем бесприютным я.

Ни звезды, ни путеводных знаков... Нереида, дай мне счастье сна",И на отмель острова феаков Одиссея вынесла волна.

Он очнулся. День идет к закату. Город скрыт за рощею олив. Бедный парус натянул заплату, Розовый морщинится залив.