— Возможно, Арриано.

— Эйха, он годится. Но только не Кансальвио!

— Ты думаешь, я настолько глуп, чтобы тратить свои силы, обучая таких, как он?

Откровенно говоря, это было его любимым приемом, эффектным завершением каждой из его жизней — набрать себе талантливых молодых учеников, передать им часть своего гения, создать группу молодых иллюстраторов, которые потом станут его окружением, его группировкой в семье Грихальва. Ведь в своей следующей жизни он станет одним из них.

— Я беру только лучших из, лучших, — сказал он своему избраннику. — Когда ты закончишь этот рисунок, мы поговорим о том, как по-настоящему завершить его.

— С помощью магии.

— Не слишком сильной, но все же.

Он замолчал, придавая своему лицу угрюмое выражение.

— Рафейо, если тебе захочется попробовать самому, не делай этого? Я узнаю — а Вьехос Фратос всегда обо всем узнают, рано или поздно, — и тогда ты не только не будешь учиться у меня, ты вообще никогда в жизни не возьмешь в руки кисть.

Рафейо кивнул, пожалуй, слишком быстро.

— Я хорошо понимаю, моих знаний не хватит, чтобы делать это самому, Премио Фрато.

— Извести меня, когда решишь, что все готово. И никому не рассказывай о том, что узнал сегодня. Никому, даже своей матери. Рафейо затаил дыхание.

— Но как вы…

— Я же говорил тебе, что мы все узнаем. Рано или поздно.

Поздней весной 1264 года Мечелла произвела на свет второго ребенка, большого темноволосого мальчика, которого она назвала Алессио Энрей Коссимио Меквель. Бросалось в глаза отсутствие в этом списке имени отца ребенка. Но Мечелла не посчиталась с возможными сплетнями и назвала мальчика, как ей хотелось. Такова была привилегия матери.

Рождение внука означало для Коссимио больше, чем просто уверенность в том, что его род продлится еще на одно поколение. Он внезапно обнаружил, как это прекрасно — быть дедушкой. Дети Лиссии выросли в Кастейе, он не видел их, когда они были маленькими. Что до Терессы, то, хотя он очень любил ее, девочка пугалась его щетинистой бороды и громкого голоса и только сейчас стала привыкать к нему. Маленький Алессио при виде деда принимался ворковать, более того, он был как две капли воды похож на Коссимио (за исключением бороды, конечно). Арриго и Лиссия тоже были похожи на отца, но Алессио выглядел так, будто только что сошел с висящей в Галиерре картины “Рождение Коссимио III”.

В результате этой привязанности Коссимио к новому внуку советники начали не без основания жаловаться, что Великий герцог пренебрегает своими обязанностями. В самом деле, большую часть дня он проводил теперь с детьми, которые занимали уже половину этажа в Палассо, ведь все пятеро внуков жили сейчас с ним. Когда Верховный иллюстратор Меквель дипломатично и не без сочувствия намекнул ему, что срочные государственные дела требуют его присутствия, Коссимио лишь раздраженно фыркнул, не поворачивая головы. Он был страшно занят — щекотал перышком голый животик Алессио.

— Пусть все сделает Арриго. После землетрясения он неплохо натренировался.

Потом Коссимио внезапно вспомнил, что быть Великим герцогом — тоже интересное занятие, и торопливо прибавил:

— Но решений пусть не принимает. Я просмотрю рекомендации и решу все сам. Посмотри на него, Квеллито! Он мне улыбается!

— Это прекрасно, что ты так любишь внука. Косей, но…

— Он для меня сплошная радость. Я не пропущу ни первых слов Алессио, ни его первых шагов, как это вышло с моими первыми внуками. Плохо, что ты лишен этого, дружище. Вот что — ты у нас будешь его дядюшка Квеллито. Смотри, смотри, ему понравилось, он смеется!

Верховный иллюстратор решил не напоминать Коссимио, что дети всегда смеются, когда их щекочут, а младенцы вообще ничего не понимают, кроме того, что им хочется есть, спать и быть сухими. Меквель просто смирился с неизбежным и присоединился к Коссимио у колыбели. В кармане лежала новая чистая кисть, и он погладил ею младенца по щеке. Алессио радостно загукал, заворковал и срыгнул.

— Неподходящий звук для будущего Великого герцога, — заметил Меквель, — а запах и вовсе отвратительный, надо бы его переодеть. Но, знаешь, я все же вижу, почему от него невозможно оторваться. Он такой маленький и беспомощный, так трогательно смотрит на нас своими большими глазами… Кажется, что даже у такого старого евнуха, как я, сохранился отцовский инстинкт.

— Евнуха! — расхохотался Коссимио и осторожно похлопал Меквеля по плечу — старые кости день ото дня становились все более ломкими. — Я еще не выжил из ума и прекрасно помню Дорию, Фелиссину, Иберру, Олландру, Томассу — не говоря уже о двух этих рыженьких сестричках из Гхийаса! А та малышка из Пракансы, которая и вправду чуть не сделала тебя евнухом, когда застала вас вдвоем с очередной кузиной!

— Косей, — ухмыльнулся Меквель, — что это за тема для беседы в присутствии невинного младенца! И не вздумай рассказывать всего этого Алессио, когда он подрастет. Что он тогда подумает о своем дядюшке Квеллито?

Выразительное лицо Коссимио сразу перестало сиять. Он поднял ребенка и прижал его к себе, глядя на Меквеля поверх пушистой головки.

— Когда он подрастет, а тебя уже не будет — ты это хочешь сказать? Я, кажется, запретил…

— И я сказал тогда, что сделаю все, что в моих силах, — мягко ответил Меквель. — Я постараюсь. Косей, я же обещал тебе.

— На, — внезапно сказал Коссимио, — подержи его.

— Но я не очень хорошо умею…

— Я сказал, подержи его!

Коссимио сунул ему в руки младенца. Да, отцовский инстинкт действительно существует. Даже Меквель, стерильный иллюстратор, у которого никогда не было собственных детей, взял ребенка очень нежно и осторожно и держал так, чтобы ему было удобно. Он прикоснулся губами к темным кудрявым волосикам и улыбнулся.

— Стой так, — грубовато приказал Коссимио. — Стой. На этот раз я нарисую картину, мой Верховный иллюстратор, нарисую ее в своем мозгу, чтобы каждый раз, когда я закрою глаза, я мог увидеть тебя с ним. На случай, если ты не сможешь выполнить свое обещание.

— Косей… — Меквель был так тронут, что не мог найти нужные слова. — Это не в моих… Я знаю, что я сказал… Но не от меня зависит… — Он прочистил горло и закончил: