Еще больше удивило ее желание посетить мастерские. Дионисо сопровождал ее, пока она осматривала все — от классных комнат до зала копий, где были выстроены в ряд восемнадцать готовых к отправке портретов ее дочери. Увидев их, Мечелла внезапно рассмеялась.

— Извините, — сказала она, — они очень красивые, я не хотела никого обидеть. Просто мне вдруг пришло в голову: а как бы повела себя Тересса, если бы вдруг увидела всех этих детей, так похожих на нее?

Иллюстратор вежливо улыбнулся.

— Может быть, вы хотите посетить Галиерру?

— Я бы с удовольствием, но и так уже задержалась здесь, Тересса будет скучать без меня.

Поколебавшись мгновение, она добавила:

— Я знаю, ваш оригинал будет висеть в нашей Галиерре, и я смогу прийти посмотреть на него, когда захочу, но дети растут так быстро, и…

Правильно истолковав выражение ее лица, он спросил:

— Не хотите ли взять одну из этих копий, чтобы повесить у себя дома, ваша светлость?

— Можно? Ой, но тогда кому-то придется делать другую копию.

— Не важно. Для молодых это хорошая практика. Она медленно прошла вдоль ряда мольбертов, останавливаясь, чтобы внимательнее рассмотреть ту или иную копию, наконец остановилась перед одной из них.

— Они все чудесные, но эта ближе всех к оригиналу.

— Художник будет польщен, ваша светлость.

— Мне бы хотелось, чтобы он сам принес картину, тогда я смогу его поблагодарить.

— Кабрал сделает так, как вы пожелаете.

Дионисо вывел Мечеллу из рабочей комнаты и провел вдоль длинного коридора, в котором гуляли сквозняки. Он объяснил, что это самая старая часть Палассо, построенная еще до завещания герцога Ренайо, то есть более четырехсот лет назад.

О возрасте этого помещения можно судить по бочкообразным сводам и слепым аркадам — их называют так потому, что каменная стена между каждыми двумя колоннами загораживает обзор. Как и положено, здесь есть две колонны, поставленные в честь Матери и Сына… — Он вдруг прервал себя:

— Я утомляю вашу светлость.

— Нисколько, — солгала Мечелла. — Кто эти люди, чьи портреты висят в этих — как вы их назвали — слепых аркадах? Разве портреты не должны висеть у вас в Галиерре?

Он пожал плечами.

— Это незначительные люди, а картины не соответствуют стандартам.

— Для кого незначительные, Дионисо? — возмутилась она. — Не для тех же, кто любил их! И чьим стандартам? Иллюстраторы, которые их писали, старались как могли!

Дионисо искренне поклонился.

— Ваша светлость обладает чудесным даром видеть человека, а не политику и не живопись. Я знал еще в Ауте-Гхийасе, что вы принесете в Тайра-Вирте нечто более возвышенное, чем даже ваша красота, более ценное, чем приданое.

— Вы очень добры ко мне, — сказала Мечелла, удивленная, что он видит ее в таком свете. — Но мне хотелось бы разбираться и в других вещах. Например, я ничего не знаю о вашем искусстве. Вы, Грихальва, так много значите в нашей стране. Мне очень хочется узнать как можно больше о том, чем вы занимаетесь.

— Когда Кабрал принесет картину, попробуйте найти немного времени и прогуляться с ним по Галиерре Веррада. Он очень много знает и куда лучший рассказчик, чем я!

Через несколько дней Кабрал Грихальва явился в Палассо Веррада и принес свою копию “Рождения Терессы”. После того как под его досмотром картина была повешена в комнате Мечеллы, они отправились в Галиерру Веррада, где Кабрал прочитал ей первую в ее жизни лекцию о живописи.

— ..и здесь вы видите еще один пример киароскуро в игре тени и солнечного света на свадебном платье герцогини Энрикии.

— Киаро?.. Мне надо было взять записную книжку, — вздохнула Мечелла. — Боюсь, я ужасно глупая и не смогу все это запомнить.

— Вовсе нет, ваша светлость, — немедленно ответил Кабрал. — Это я виноват, что пытаюсь рассказать вам все сразу. Неудивительно, что Вьехос Фратос отвергают все просьбы разрешить мне преподавать.

От улыбки у нее на щеках появились ямочки.

— Если вы сможете научить меня, то любой другой ученик для вас не проблема, я скажу им это, если хотите. Но почему они не разрешают?

— У меня нет Дара, — просто ответил он.

— Почему вы так говорите? Даже я при всем моем невежестве сразу увидела, что сделанная вами копия картины Дионисо — лучшая из всех!

— Ваша светлость хвалит меня больше, чем я того заслуживаю. Я могу объяснить. Дело в том, что существуют два сорта Грихальва. Первые — такие, как я. У нас есть некоторые способности к живописи и достаточно мастерства, чтобы копировать работы настоящих талантов. — Он немного помолчал, потом застенчиво признался:

— В прошлом году я был удостоен чести копировать ваше “Венчание”.

— Правда? С удовольствием посмотрела бы вашу копию.

— Ее послали в Мере. У нас почти нет торговли с этой страной, поэтому истинный талант тут не требовался. Копию послали из вежливости. Понимаете, истинные иллюстраторы в чем-то волшебники. Посмотрите сюда, у герцогини Энрикии такая кожа, что можно почувствовать мягкость и тепло ее щеки. Я не могу так сделать. И никогда не смогу никого этому научить.

— А вы пробовали?

Казалось, он был захвачен врасплох.

— Но это запрещено! Я только копиист. Нет, я пишу что-то свое в свободное время, если мои услуги нигде не требуются, но я не настолько хорош, чтобы тратить на меня краски.

— Вы так же хороши, как и все остальные. Лучше! Кабрал покачал головой.

— У меня нет Дара, — повторил он. — Вот, например, мой друг Северин — истинный иллюстратор. Его копия портрета вашей очаровательной дочери будет послана в Гхийас, отцу вашей светлости, королю. — Он улыбнулся. — Зато мою копию вы будете видеть каждый день, а для меня это гораздо большая награда.

Мечелла махнула рукой, окончательно запутавшись.

— Наверное, вы, Грихальва, знаете, почему поступаете так, а не иначе, но, по-моему, ваш талант пропадает зря, если вам не дают писать. Можно мне задать еще один, последний вопрос, пока вы здесь?

— Я в распоряжении вашей светлости столько времени, сколько вам понадобится.

— Тогда два вопроса. Во-первых, как вам удается распознавать, у кого из живописцев есть Дар, а у кого нет?

— Все мальчики Грихальва проходят испытания. Тех, кто выдержал, учат иначе, нежели провалившихся. Так завещал триста лет назад сам Верховный иллюстратор Сарио.