И все же Александр был рад возвращению в станицу.
Светов пока не знал, что она уже находилась в зоне притяжения противоборствующих сил, на острие красных и синих стрел, сходящихся на полевых картах сражающихся армий совсем рядом, у Миллерово.
Светова поразил вид станицы. У каждого дома отрыты траншеи, на многих улицах виднелись зияющие пустоты - следы бомбежек. Лица людей настороженные. Александр тотчас решил отыскать Татьяну. С момента отъезда писем он не писал.
"Что писать, - мучался Светов сомнениями. - Поймет ли правильно, или сочтет шкурником, дезертиром? Теперь я возвратился назад, в прифронтовую полосу, и судьбы наши неразделимы", - мысленно реабилитировал себя Светов.
Татьяну он застал дома. Мать, увидев Александра, запричитала:
- Живой, окаянный, девку иссушил. Да прислал хотя бы доплатное письмо, совести у вас нет.
Татьяна тут же, при матери, бросилась на шею Александра, глотая слезы, беззвучно плакала. Мать суетилась, собирала на стол. Александр от угощения отказался. Ему хотелось побыть с Татьяной вдвоем, сказать ей все, что накопилось в душе за прошедшие полгода, которые на фронте измеряют тройной мерой. Александру эти полгода казались вечностью.
- Танюша, пойдем в парк, на нашу аллею, - тихо сказал Александр.
Таня, не отрываясь от его груди, кивнула.
- Далеко не ходите, антихрист может прилететь, - крикнула вслед растревоженная мать.
Александр и Татьяна молча шли по притихшему, и от этого казавшемуся малолюдным, поселку, миновали элеватор, железнодорожную станцию. Большие оконные проемы вокзала теперь были перекрещены белыми полосами. Вдоль полотна и в тупиках станции бросались в глаза не убранные еще остовы вагонов и обгоревших цистерн.
- Бомбят часто? - спросил Александр.
- Теперь часто, - ответила Татьяна. - Раньше бомбили депо, станцию, проходящие железнодорожные составы. Теперь бомбят и поселок.
- Страшно? - опять спросил Светов.
- Сначала было страшно, теперь привыкли, - как о чем-то обыденном и привычном рассказывала Татьяна
Александр ощущал в Татьяне изменения - стала старше, строже, рассудительнее.
- Саша, давай в парк пойдем после войны, - внезапно сказала она и грустно взглянула на Сашу. Там, в парке, место их первой любви и встречи, еще довоенной, совсем другой поры. И она стремилась сохранить это заповедное место, ту неповторимую веселую и счастливую атмосферу, которую они не в силах создать сегодня, сейчас.
Они еще долго ходили по станице, и Александр заново узнавал старые места.
"Таня права, вражеская авиация бьет теперь не по целям, а по площадям, по всему периметру поселка, - глядя на развалины и трубы обгоревших домов, думал Светов. - Как не постоянны события и время".
Еще в пути, на остановке поезда в Сызрани, он слушал очередную сводку Совинформбюро. 12 мая наши войска перешли в наступление на Харьков. Юго-Западный фронт успешно атаковал противника из района Изюма и поставил гитлеровские войска а критическое положение. Но уже на станции Калач в сводке Сов-информбюро Светов услышал о тяжелых оборонительных боях советских войск на Изюм-Барвенковском направлении, неудачах в Крыму, опасности, нависшей над Севастополем.
Не знал Светов и того, что в день прибытия в станицу из Полтавы отбыл в свою ставку "волчье логово" Гитлер, утвердивший даты начала операций, предшествующих общему генеральному наступлению на Сталинградском и Северо-Кавказском направлениях - 7 июня "Вильгельм" и 12 июня "Фридерикус II". А в эти самые дни и часы, когда Светов с Татьяной шли по улицам станицы, осуществлялась авиационная и другая подготовка главной операции летней кампании "Блау".
Не знал Светов и того, что его семья прибыла сюда как нельзя некстати, что она явится обузой для отца. находившегося в положении "на службе", и, спасая ее, он сам может попасть в руки гитлеровских властей.
Таня первой услышала еле различимый гул гитлеровских самолетов. Он приближался, нарастал, усиливался, и на дальнем горизонте, как на экране, возникли силуэты тяжелых бомбардировщиков. Александр машинально считал стройные звенья, ряды, составлявшие глубину: первый, второй, третий, пятый, десятый. Он сбился со счета, самолетов было до сотни. Небо заволакивалось сплошной черной тучей. В ушах непривычным метрономом отдавался прерывистый, надсадный гул вражеских самолетов.
"Неужели вся армада нацелена на поселок?" - промелькнула в сознании Александра запоздалая мысль.
Татьяна схватила его за руку, увлекла в ближайшую траншею, где находились женщины и дети,
Силуэты самолетов росли вместе с гулом, Александр отчетливо видел на их крыльях и хвостах обрамленные желтизной черные кресты. Привычное голубое небо приобрело иные, смертельные краски, превратилось в черную бездну.
"Летят дальше", - родилась обнадеживающая мысль. И вдруг из этой бездны, как из кратера вулкана, с шипением и воем устремились к земле, к улицам, домам, траншеям станицы бесчисленные, неуклюжие кувыркающиеся бомбы.
Теперь и на лицах людей лежал отсвет солнечного затмения. Татьяна прижалась к Александру, зажала руками уши. Стремясь унять волнение, они отводили глаза, полные страха и ужаса, отчетливо сознавая, что им обоим между этими, не обшитыми еще крутостями траншеи, осталась тоненькая, еле пульсирующая нить надежды.
Душераздирающий свист сирен и металлический скрежет рядом падающих бомб ударил по ушам.
Тучи пыли и гари ураганным вихрем пронеслись над траншеей, прижимали людей к стенам, друг к другу, бросали на дно. Взрывы заглушались криками обезумевших от страха детей и женщин.
Глянув вверх, Александр видел, как вся воздушная армада, сделав круг, вновь заходила на бомбометание. Он искал спасительную отдушину в мальчишеской браваде. Зубы смерзались страхом.
"Быть мужчиной, не уронить достоинства", - внушал себе спокойствие Александр.
- Таня, не бойся, помнишь, как в "Энеиде" Вергилия: бык, готовясь к первой схватке, издает ужасающий рев, в гневе пробует свои рога, упирается в ствол дерева, но поражает ударами либо воздух, либо разбрасывает только песок.
Таня не реагировала на его слова, была отрешена от всего, что происходит в этом, казалось, уже потерянном для нее мире.
- Помолчал бы, сынок, - пристыдила Александра привалившаяся к нему пожилая женщина.
В щель спрыгнула собака. Она скулила, унизительно жалась к ногам людей, ища спасения и защиты. Совсем рядом упала и ударила бомба, волна которой захлестнула траншею, свалила укрывшихся людей.
"Где же наша авиация, почему безнаказанно действуют пираты?" спрашивал себя Александр.
Пострадало полстаницы. Были сметены и многие дома. В числе других погиб Танин отец - два прямых попадания пришлись в мастерские депо.
Светов шел по улицам и с неизъяснимой душевной болью смотрел на израненную станицу. Казалось, она стонет.
Александр мысленно давал себе клятву - этого разбоя прощать нельзя. Его место там, среди бойцов, сдерживающих нашествие варваров.
Если бы Даная не была заточена в медную башню, она не родила бы Юпитеру сына, гласит латинская поговорка. Подобно тому, как огонь, войдя в соприкосновение с холодом, становится ярче, так и воля Светова, сталкиваясь с препятствиями, закалялась и оттачивалась. Теперь отсчет взросления подростков исчислялся новой мерой - днями и часами. И вскоре изнурительная работа воина, стерегущего очаг, станет смыслом всей его жизни.
* * *
Яростная бомбежка станицы явилась предвестницей начавшегося 28 июня дня "икс" - генерального сражения "Блау". Теперь над станицей дни и ночи проплывали армады вражеских самолетов, доносился приглушенный расстоянием грохот артиллерийской канонады, а по ночам на горизонте, как в звездном небе, отсвечивались протуберанцами тревожные всполохи сражений.
Вскоре жители станицы ощутили предчувствие второй, более ужасной беды. Прижавшись к оконным стеклам хат, люди чувствовали это по движению наших войск, понуро склонившимся головам красноармейцев, запыленным колоннам машин и повозок, двигавшихся в противоположном от фронта направлении.
