* * *
Счастье Влада закончилось именно в тот день, когда он, лежа на свежеразрытой куче с сигаретой "Пегас" в зубах, рассматривал через осколок зеленого бутылочного стекла солнечные острова в разрывах листьев вековой липы и предавался мечтам о том, что такая его приятная жизнь будет продолжаться если и не вечно, то до старости. Неподалеку послышались крики, и он увидел, что трое из их бригады-"пятерки" странно жмутся друг к другу на краю траншеи, заглядывая вниз. Среди них не хватало Лени-Лысого: они как раз в недоумении разглядывали его лежащим на сыром глинистом ложе с выпукло-стеклянными глазами и вставшими проволочными пучками редкими белыми волосинами. Со дна траншеи поднимался сладковатый сизый дымок...
Впоследствии выяснилось, что Леня случайно наткнулся на кабель военной связи и непонятно зачем методически-упорно разрубил его киркой, пока остальные неспеша перекуривали. (Как впоследствии случайно стало известно Владу, этим делом занимался даже следователь военной контрразведки, подозревая диверсию, и пришел к официальному заключению, что "страдающий хроническим алкоголизмом Л. Семенов покончил жизнь самоубийством в состоянии водочной интоксикации третьей степени").
После этого трагического случая Влад перестал ходить на работу - ему стало страшно опускаться в траншею, и в каждом торчащем из земли корне он видел оголенный обрубок высоковольтного кабеля. Теперь он целыми днями просиживал на балконе за чтением легкой мукулатурной литературы, типа "Королевы Марго", а по вечерам перебирался в уютное кресло перед телевизором и смотрел все передачи подряд, от "Наш сад", с которой начиналась вечерняя программа, до "Камера смотрит в мир", которой она заканчивалась. В телевидении Владу особенно нравилось то, что в нем не было и не могло быть смерти, а если артисты и умирали, то не по-настоящему. Ему даже доставляло удовольствие смотреть, как в каком-нибудь фильме про войну умирает изрешеченный пулями герой, и знать при этом, что он видит не САМУ смерть, а ее театрализованное представление. А когда до него дошло, что смерть - это единственный акт, который актеры не могут сыграть по-настоящему, потому что никогда не испытывали ее на себе, ему стало просто до колик смешно, и родители за него не на шутку перепугались.
- Займись делом! - сторого сказала мать. - Иди мусор на помойку выброси.
Родители Влада свято верили в целебную силу трудотерапии, и при каждой странной выходке сына давали ему задание по хозяйству. Он взял пластмассовое ведро и, как был в фетровых тапочках, вышел во двор. По странной причуде архитектора помойка находилась строго посреди двора: между двух домов из земли вырастала бетонная стена с притулившимися к ней железными баками. По теплому вечернему воздуху, в котором причудливо-таинственно смешивались ароматы борща и сирени, из-за стены выплывали тягучие гитарные аккорды: "пичально чайки за кармой кри-ича-ат - сюда пришли маи друзья-я..." Влад обогнул стену, чтобы посмотреть, кто поет, и увидел на поваленном дереве за помойкой целую компанию: тощего длинноволосого парня с гитарой, Феликса, Джека и Стеллу... Он давно ее уже не видел, их пути не пересекались месяца два или больше, хотя они и жили в соседних домах, и только теперь, в эту неподходящую минуту, Влад понял, что стал постепенно забывать свою любовь... Ему стало стыдно за себя - на глаза неожиданно навернулись слезы.
- Эй, Квазимода, чего рожи корчишь? - жизнерадостно закричал Джек.
Все захохотали... Нет, не все: Стелла не засмеялась, а лишь печально улыбнулась. "Да, да! - пронеслось в голове у Влада. - Она меня понимает, как никто другой!"
- Какой он тебе Квазимода?! - удивился Феликс. - Это он в школе был Квазимода, а теперь он князь. Князь Мышкин.
- Я не Мышкин, - серьезно ответил Влад, не спуская глаз с прекрасного лица Стеллы.
- А кто? - высоко поднял брови патлатый гитарист, далеко вытягивая шею. Он оборвал песню, положив ладонь на струны.
Все в экзальтированном любопытстве уставились на Влада, даже Стелле стало интересно.
- Я Раскольников! - неожиданно для себя заявил Влад и наотмашь долбанул парня пластмассовым ведром по голове - тот вовремя подставил руку, ведро с глухим звуком отскочило и попало в лицо Феликсу.
- Замочу гада! - заорал тот, вскакивая.
Влад не успел ничего подумать, как увидел, что он уже бежит, бросив ведро... Это было престранное ощущение: бежал не он сам, а его ноги - сознание при этом топталось на месте в остановившемся времени, будто это не Влад бежал, а навстречу ему неслись кусты и деревья, детские качели, песочницы, редкие прохожие и низкорослые гаражи... Перед глазами мелькали картинки, а сзади кто-то тяжело дышал в затылок, и Владу хотелось оглянуться, но он боялся, что этим "кто-то" окажется Смерть... В его разгоряченную голову вдруг впрыгнула когтистая мысль: смерть всегда идет по пятам за человеком, но пока он молод - может убежать от нее, а постареет - нет сил для бега, оглянется на прошлое - и увидит бледную женщину с кривым ножом... Да и молодому стоит спотыкнуться...
Бежать уже не было сил - Влад заскочил в подъезд ближайшего дома и, крепко придерживая массивную ручку, выглянул в мутно-застекленное дверное окошко: в свете фонарей никого не было. Ему стало смешно: за ним никто и не гнался, быть может... Надо же было так обосраться! Он вышел наружу и огляделся обнаружилось, что он пробежал всего четыре уличных блока. А казалось... "Казалось все пять!" - рассмеялся он про себя. Все было не так плохо. Он был жив, а значит, жизнь все еще любила его, и он должен отвечать ей взаимностью. "Я люблю-ю тебя жи-изнь..." - запел он вполголоса, направляясь домой.
Все будет хорошо: он еще успеет посмотреть передачу "Камера смотрит в мир", где расскажут про западногерманских учителей, попавших под неумолимый жернов "беруст форботтен", съест бутерброд с докторской колбасой, запьет кефиром и отправится набоковую. Намурлыкивая себе под нос жизнелюбивую песню, Влад дошел до своего двора... А вот и ведро! Оно стояло на детской площадке, на карусели-вертушке. Влад с радостью подхватил его - в нем что-то плескалось. Он подтащил ведро под свет фонаря и заглянул в него - в нос ему ударил теплый терпкий запах: оно было до половины заполнено пенистой мочой. К горлу подступил тошнотный ком, а в голову ударила кровь: он со стыдом представил себе, как такие же, как и он, парни, встав в круг, мочились в ведро на глазах у божественной Стеллы.
Влад поставил ведро в кусты и решительно направился домой, подальше от этого гнусного места, - но с каждым шагом он все больше замедлялся, а ноги все больше слабели, становясь пластелиновыми... В это наваждение трудно было поверить: со стороны его подъезда доносились те же голоса, что и из-за помойки, только песня теперь была другая: "Сижу на нарах - хуй дрочу, картошку чистить не хочу..." Это была засада, но... Это была странная засада. Влад бы испугался, но не удивился, если бы на него напрыгнули из кустов, но так... Поджидать у подъезда с песнями?! Это было очевидно, но невероятно. Очевидное-невероятное... У Влада задрожала нижняя губа: ему, вдруг, отчего-то стало обидно за себя, что его вот так открыто, ничего и никого не стесняясь, поджидают, чтобы "замесить" или даже "пописАть".
Чуть не плача от обиды, Влад осторожно залез в кусты перед своим подъездом и притаился там, чтобы выждать, когда ИМ надоест его ждать и ОНИ, позевывая, разойдутся по домам. А в следующую минуту произошло самое худшее: хлопнула дверь в подъезде и послышался взолнованно-отрывистый голос его мамы:
- Ребята, вы Влада не видели?
- Не-а, - усмехнулся Феликс, - сами повидать его хотели.
- Влад! - закричала мама.
Владу вдруг стало не по себе - он, будто, не мог понять, его это зовут или нет. Тело его дрожало от какого-то нервического ощущения несуразности просходящего.
- Да вы не волнуйтесь, - сказал Джек, - он это...
- Что это? - встревожилась мама.
- По девочкам пошел, - хихикнул Джек.
