Не работающий убо, да не ест!

С небольшими перерывами они проговорили весь следующий день. И следующий тоже. И чем дальше, тем Нил нравился Вассиану все больше, становился все интересней и интересней, потому что не только знал очень много, но и буквально на все глядел совершенно по-своему, как-то очень широко, непривычно.

Вассиан, конечно, спросил его и о стяжательстве-нестяжательстве: как же, если монастырям не богатиться, они смогут тогда украшать храмы, кои ведь дома Божьи и должны быть благолепны, должны вызывать восторг и благоговение уже одним своим видом.

Нил разулыбился, сияющие светло-ореховые глаза его утонули в частых лучистых морщинах - определенно ждал этого вопроса.

- Но сначала ты мне скажи, светлый мой, ты представляешь себе, чтобы у Христа были холопы, рабы?

Вассиан недоуменно поднял плечи.

- Не можешь представить... А чтобы Он сидел в лавке менялой? Или ростовщичничал? Тоже не можешь! Так о чем говорить-то! Обители же егоХристовы, как же они-то могут все это? Какое же это христианство? Это же против Христа! Служение мамоне, союз... понимаешь с кем?.. Спаси их, Господи! Вразуми заблудших, ослепленных!..

Закрестился. Вассиан тоже.

Помолчали.

- Но как же все-таки с благолепием и благоговением?

- Устраивать своими руками, трудами самих мнихов. Как Сергий Радонежский устраивал, Дмитрий Прилуцкий, Кирилл Белозерский, Ферапонт, Кирилл ведь ни одной дареной деревни не взял. А Павел Обнорский, знаешь небось, долгое время даже жил в дупле огромного дуба, в самом убогом рубище, питаясь только тем, что добывал в лесу. И только из таких истинных христиан и выходили истинные пророки, праведники и подвижники, то есть только из нестяжателей. Иоанн Златоуст даже считал, что лишние священные сосуды и украшения лучше раздавать нищим и что храмы могут быть даже неукрашенными. И преподобная мученица Евгения не приняла принесенные ей серебряные сосуды, заявив, что инокам вообще не подобает "сребра стяжания имети". Ты читал ли Епифания Премудрого о Сергии Радонежском-то?

Вассиан аж посветлел.

- Ну конечно! Дивнее вообще ничего в жизни не читывал. От восторга, помню, даже дыхание перехватывало. Как от самой лучшей песни. И что про нестяжательство там, помню.

- Славно сказал, золотой мой! Краше на Руси правда никто не писал. А ведаешь ли, что Епифаний и изографом был великим? Ты скажи Гурию, чтоб он показал тебе его книгу с миниатюрами - в хранилище есть.

Нил замолк, задумался, потом глянул на Вассиана зачарованно-грустновато:

- Вот сказал и позавидовал, что ты их увидишь, понаслаждаешься, я уж давно не видел. Давно... И если ты еще не читал Кирилла, тоже скажи непременно, чтоб принес. Про мироздание чтоб перво-наперво. Веришь, я, когда первый раз прочел, несколько дней не мог опомниться и теперь, как вспомню, все думаю и думаю: прав он или не прав? Мороз по коже даже сейчас! Ты помнишь, как досточтимый древний богослов Козьма Индекоплов объясняет устройство земли?

Вассиан повспоминал:

- Что она подобна блюду и покоится на семи столпах.

- Верно. Только Кирилл пишет совсем иное: что земля наша похожа на яичный желток, то есть округлая, как шар. Так и пишет. И ни на чем не покоится, а висит в воздухе посредством небесной праздности. Воздух как будто ее держит, легчайший невидимый воздух - небесной праздностью называет. И что широта нашей округлой земли составляет в самом широком месте двести сорок тысяч стадий. Небо же отстоит от земли на такое расстояние, что человеку, делающему в день по двадцать поприщ, пришлось бы идти пятьсот лет...

- Откуда он это взял?!

- Пишет, что вывел это, изучая наблюдения и вычисления звездоблюстителей и землемерителей. У него еще о стадиях и поприщах писано, что каждая из себя представляет, о широте и долготе земли. О многом писано. Почитай!

- Его самого-то видел?

- Кого?

- Кирилла нашего?

- Видел икону.

- Так он такой, как на иконе, и был. Дионисий Глушицкий при жизни его и писал. Видел, какой низенький, седенький, крепенький, точно боровичок?

- С живого писал икону?!

- А что ж! Уж ясно было, что святой и преподобный. Глушицкий и сам ведь основал два монастыря - тоже прозорливец и подвижник величайший, как и иконописец.

С Кирилла же и лучшие русские книгописцы тут повелись: Епифаний бывал, трудился, Пахомий Лагофет свое "Житие преподобного Кирилла Белозерского" начал, знаменитый Ефросин - здешний, Герасим, Мартиниан, Ефрем, ныне Гурий Тушин...

На четвертое утро Вассиан ушел с Ефимом обратно в монастырь, хотя, по правде говоря, уходить не хотелось страшно. Но счел, что уже мешает Нилу, отнимает слишком много времени.

Однако еще через пять дней получил от старца письмо, в котором тот просил у него прощения. Да-да, прощения за то, что он, как ему кажется, уж больно назидательно-учительно держал себя с ним, втолковывал вещи, кои тот наверняка знает не хуже его и о коих, конечно же, имеет свои понятия. А он ему вроде бы усиленно навязывал свои. "Не позазри, дорогой мой! Люто горяч бываю, когда реку о сердешном. А как вы ушли, я сразу заскучал по тебе. Стало быть, душа твоя моей родной оказалась. Приходи, пожалуйста, поскорей снова, как сможешь! Да пребудет с тобой Бог и охранит тебя от всяких напастей во веки веков! Жду!"

Недели через три Вассиан, конечно же, снова был у него.

Чуть ли не треть времени, а уж четверть-то точно проводил теперь там. Помогал, чем мог, по хозяйству. Выучился выстругивать ровные дощечки для книжных обложек, выучился сшивать и склеивать воедино отдельные книжные тетради. Как отошла весна, ходил с Нилом с корзинами за землей для подсыпки в плотину. Более двух ходок в день не осиливал, хотя был лет на тридцать моложе старца.

Но главное, они без конца говорили "о всем, про все", по выражению Нила, но больше всего, разумеется, о Боге, о духовном, о строении души, о человеках, вселенной. Вассиан тогда как раз читал впервые Ефрема Сирина, Григория Синаита, Нила Синайского - Нил-то знал большинство великих богословов и отцов церкви чуть ли не наизусть, особенно Василия Великого, Иоанна Златоуста, Варсонофия и Исаака Сирина, - и обязательно расспрашивал, что нового, особо ценного узнал и понял Вассиан у каждого из них. Читал Вассиан и совсем недавно переведенные новгородским архиепископом главы Ветхого Завета, которых раньше на русском языке вообще не было, - Нил-то и их читал по-гречески давно и тоже кое-что переводил для своих книг, - так тут он прямо засыпал его вопросами: ужаснулся ли Вассиан жутким жестокостям евреев, о коих говорит Иисус Навин? Целые же народы вырезали до последнего младенца, чтоб самим благоденствовать. Почему Господь допустил это? Как он думает? И что про яростные возражения Иова Господу думает?