Он подливал пахучий спирт в толстые граненные стаканы и развивал дальше свою диссертацию.

- Процесс скоро станет необратимым. Ползучий террор - вот что нас ждет... И даже... - он нагнулся к самому Вениному уху, будто кто мог услышать, и пьяно зашелестел, - террор будет управлять государством! А государство - террором. Потому что мы все - кролики. А кролики отчаянно боятся смерти. А что бы кролики не шалили, хозяин всегда держит рядом волков и бросает им кроликов... Иногда. Чтобы не шалили. А если волки плодятся немеряно - отстреливают и их. Но самых злобных хоть и травят, но оставляют в живых... пока зубы не сточатся, а после - других запускают... Молодежь всегда позлее.

В Чечне Веня пробарахтался бессменно года полтора. Не уезжал, пока деньги хорошие шли. Но постепенно командировочные начали урезать. А под конец и вовсе едва не довели до обычных среднероссийских. Такое дело Вене понятно пришлось не по душе, он при первой возможности свалил с подножий Кавказа.

В отпуске позволил себе понежиться под сладким тропическим солнцем Цейлона. Напился чая и кофе до отвращения, имел несколько мелких романчиков в легком жанре флирта с англоязычными островитянками, научился различать сингалов и тамилов, совершил паломничество в несколько пагод, а потом соскучился по Москве, оделся потеплее и рванул из Коломбо на первом "чартере" в первопрестольную.

Ах, какие годы славные, сам себе завидовал Веня. Тридцать лет, ну чуть больше, впереди жизнь чертовски интересная, а самое главное - финансами обеспеченная от края до края.

Стрингер растянулся на сиденье, даже глаза прикрыл, чтобы приятней и вкусней воспоминания были. Но сюжет сменился.

На Дубровку он попал сразу по прилету. Решил заехать в Останкино операторскую братву угостить экзотическими напитками.

А такси застряло в пробке, так что добрался до улицы Королева поздним вечером, когда на работе оставались только дежурные группы и студийные работники.

На халявную выпивку почти все подлетели. И не успели еще по первой поднять, как грохнуло по коридорам безумное от неправдоподобности эхо: "ЧЕЧЕНЫ В МОСКВЕ!!!".

Никто и не поверил сразу. Усмехнулись только. Но лишь рюмочки снова к устам поднесли, как опять зычно прорвало: "В МОСКВЕ... МОСКВЕ... БАСАЕВЦЫ...ЗАХ-ВА-АТ..."

И полетели журналисты, операторы, осветители, ассистенты, режиссеры к машинам. Сломя голову понеслись по коридорам с выпученными рыбьими глазами редактора, ломались, летели в мусорки сверстанные программы эфиров, группы выпуска глотали валидол и валерьянку. Найти незанятый телефон - проблема, кто-то и в две, и в три трубки кричит сорванным голосом.

"Терракт", "Дубровка", "Норд-ост" - со всех сторон, - и невозможное совершенно для русской артикуляции сочетание - "дворец культуры шарикоподшипникового завода". В эфире ведущие делали большие паузы, набирали носом, как можно больше воздуха и все равно все запинались. Потом уже нашли приемлемую форму - "Захват на Дубровке".

И Веню, уже изрядно под шафе, тоже подхватили под белы рученьки потащили к 17-ому подъезду, отпуска отменяются мол, вперед со всеми - на баррикады. Там и протрезвел Венечка.

А вытрезвился окончательно как солнышко, как донышко, когда нос к носу столкнулся с обвешанным огнестрельным железом шахидом. Не испугался, чего пугаться - позади шестьсот с лишним суток в Чечне, всякого навидался, но вдруг понял, кожей, костным мозгом понял - никогда не будет мира! Все. Никогда!

Они сумели пролезть вместе с вездесущим журналистом Сашей внутрь дворца культуры, пока омоновцы только соображали, что к чему. Телегруппа на Дубровку прибыла очень быстро.

Повезло - в зале была заложница, редактор канала, она первой, еще во время захвата, стала обзванивать коллег. Так что пока около ДК суетились только ничего непонимающие милиционеры с пистолетиками, телевизионщики через задние служебные двери проникли внутрь.

Стояд! - приказали им из темноты. - Кто ды?

Журналисты... Хотим узнать, что происходит...

Зкоко?

Нас двое...

Покажите удостоверения.

У Вени не было документа. В спешке оставил все ксивы в операторской.

Саша достал. Хваткий луч фонаря выхватил в полумраке заламинированную цветную бумажку.

А второй?

Веня только повел плечами. В спины им остро ткнулись замечательные изобретения дедушки Калашникова, повели их наверх.

Они прошли мимо зрительного зала, двери плотно закрыты. Снимать Веня не мог - камеру несли чеченцы. Было как свет ясно, что ребятушки сиганули на представление не с кондачка, не вдруг - готовились, готовились - многое предусмотрели.

Из зала вышел крупный плечистый захватчик без маски. Цепко, спокойно он глянул на пленников. У него от уха через правую щеку и шею к плечу шел бардовый толстый шрам.

Вене был знаком этот шрам. И шрам этот с выпуклыми пульсирующими пупырями в тех местах, где его пересекали широкие вены с густой кровью, странное дело - Веню успокоил. Он выдохнул неожиданно даже для себя гулко и свободно, удивив смертников.

И еще Веня признал - время крутится невыносимо быстро. Непереносимо быстро. Жизнь листает иллюстрации с маниакальным бесцельным упорством умалишенного, давно забывшего с чего он начал, и не думающего о том, чем его бессмысленное листание завершится.

Утром Веня нырял в Индийском океане. Немногим раньше стирал подошвы на Терском хребте. А незадолго до этого был свидетелем увечья полученного бандитом Бульдозером в горах за Беноем от нечеловеческой твари.

Сейчас Бульдозер стоял перед ним и колол его безжалостным мертвым взглядом. И время, и пространство стянулись в одну точку и перестали существовать, как в черной дыре.

- Здравствуй, Умар... - сказал Веня.

Взгляд стал еще пристальней. Террорист насупился, подступил ближе, почти вплотную, носом потянул воздух, будто по запаху высчитывая пришельца. Глаза сверкнули - узнал.

Где Смоковницын? - сразу задал вопрос. Никто, кроме Вени, не понимал, что происходит.

Служит в Янске.

То дело, скажи, обошлось ему?

Не знаю. Пока решения нет...

Это его кто-то из своих застучал. Скажи ему, что в отряде сука была.

Веня кивнул.

В гости к нам еще не собирается, - усмехнулся Бульдозер.

Нет... Его и не выпустят ... Теперь-то...

А мы сами пришли к вам в гости! - захохотал террорист, вместе с

ним и остальные дружно нехорошо засмеялись, - Только вы что-то плохо гостей встречаете, почему так, а? Не знаешь?

Бульдозер дал им интервью и выпустил. Обошлось.

Если не считать, что Саше, журналисту, пару раз досталось прикладом по затылку. Но это можно не считать, так как свои измучили больше. Едва не пристрелили.

Они оказались первыми, кто прошел в захваченный "Норд - Ост". ФСБэшники в кашемировых пальто дрочили на них бесконечно долго. Отобрали кассету, мытарили одними и теми же вопросами. Не хотели верить никак в то, что журналисты не заодно с захватчиками.

За это время из через окна сбежали первые заложники. Во дворец запустили депутатов и других телевизионщиков. Один из заложников подтвердил, что Веня с Сашей - свои, он видел, как они заходили внутрь. Отстали. Только пленку не отдали. Впрочем, она уже была не актуальна. По каналам крутили вовсю интервью с Бараевым.

Но все-таки Веня не считал вылазку пустой. Ведь это они с Сашей подали боевикам идею афишировать себя через СМИ. До этого общение с прессой в планы захватчиков не входило.

Бульдозера хлопнули во время штурма. Веня с Дубровки никуда не отлучался, даже спал в редакционной машине, успел еще раз снять грубое лицо с застывшими злыми губами и огрубевший, черный после смерти толстый шрам.

Горючими слезами по террористу, ясное дело, Веня не зашелся. Но в душе его все-таки что-то корябнуло, несильно, слегка, - он один здесь, сейчас, в холодном центре Москвы знал, что майор советской армии Умар Багдасаров пятнадцать лет назад за удачные операции по захвату душманов был приставлен к ордену мужества и званию Героя Советского Союза. В общем, награжден был за тоже самое, за что теперь расстрелян.