Литмир - Электронная Библиотека
A
A

- Поеду я или нет - зависит только от нас двоих, тем более при таких запутанных обстоятельствах. И я ни с кем не собираюсь делиться своими соображениями.

Я был крайне взволнован - никогда еще я не чувствовал себя таким униженным. Вот почему, когда граф Бертран[20] вызвал меня и со свойственной ему мягкостью и сердечностью спросил о моем решении, я, в другое время решительный и деловой, тут под впечатлением недавнего неприятного разговора смог лишь пробормотать, что хотел бы поехать, но прежде должен переговорить с Его величеством.

Но во всех случаях я до этого известил Александрин, что, возможно, не попрощавшись с ней, поеду на Эльбу, по приезде напишу ей подробно обо всем, и тогда она с детьми приедет ко мне. Разумеется, я обещал ей сделать все возможное, чтобы улучить время и в последний раз заглянуть домой.

Случай поехать домой представился, и я попросил у Его величества разрешения попрощаться с семьей. Наполеон тотчас же разрешил, но был грустен и озабочен, и я не решился заговорить о себе, так что он даже не узнал о тяжелом разговоре во дворце и моих сомнениях.

Рано утром я выехал из дворца и быстро добрался до Парижа. Жена сказала, что послала мне подробное письмо. Как ей ни трудно было расставаться с родителями, она соглашалась в письме с моим решением сопровождать Наполеона и выражала готовность по первому же зову взять детей и поехать на Эльбу. Это же она повторила и при встрече, но посоветовала тем не менее поехать в Фонтенбло и начистоту поговорить с Его величеством. Она чувствовала, что я с моим характером не позволю, чтобы новые хозяева положения помыкали мной и унижали. Я признался Александрин, что не осмеливаюсь беспокоить своими личными вопросами Его величество, нервы которого сейчас крайне напряжены. Поэтому я решаюсь на риск - поехать на Эльбу без предварительных переговоров. А если там меня станут оскорблять, то попрошу местных купцов переправить меня в Италию, откуда я с легкостью возвращусь во Францию. Но Александрин не одобрила этот план, она была уверена, что если я окажусь на Эльбе, уйти оттуда уже не смогу. Я наивно полагал, что никто не сможет заставить меня жить там, где мне не хочется...

Дома я пробыл всего два дня, но за это время я подготовил документы, которые заверил наш нотариус, адвокат Фуше. Согласно этим документам во время моего пребывания на Эльбе Александрин правомочна решать вместо меня все семейные дела.

И только после этого я со спокойной совестью вернулся в Фонтенбло,

Добрался до дворца поздно вечером и почувствовал, что все очень удивлены. В том числе и император, которого поспешили заверить, что я уехал навсегда. Увидев меня, он только сказал:

- Вернулся, Рустам?..

И больше ничего не смог добавить.

Я стал искать письмо Александрин, о котором якобы никто ничего не знал. Только один из моих друзей признался, что здесь не предполагали, что я вернусь, поэтому письмо распечатали и вручили гофмаршалу. Как я уже говорил, в письме не было ничего, что могло бы навредить мне, напротив, жена в целом одобряла мое решение ехать на Эльбу.

Как назло, в этот день по дворцу поползли слухи, что император намерен покончить самоубийством. Всю ночь я не сомкнул глаз и изваянием стоял возле дверей его спальни. Сплетни и пересуды так подействовали на меня, что я с тревогой следил за малейшим изменением выражения лица императора. Представляете мое состояние, когда утром рано, едва проснувшись, он попросил у меня пистолет. Во всех других случаях я бы не замедлил это сделать, а тут решил не выполнять его приказа. И поскольку я открыто не мог не повиноваться ему, то, придумав всякие оговорки, пошел искать князя Бертье. Я рассказал ему о своих опасениях и попросил дать мне право не выполнять приказ императора в такой роковой для него час. Князь ответил коротко и резко:

- Это меня не касается...

И повернувшись, ушел.

Один из моих друзей тоже предупредил меня о возможном самоубийстве императора. Я заверил его, что ни о чем таком не имею понятия.

- Но вы знаете, дорогой Рустам,- продолжал он, - труднее всего ваше положение. Если, не приведи Господь, это произойдет ночью, толпу будет весьма нелегко переубедить, что вы не подкуплены великими державами и что император не застрелен вашей рукой.

От подобной перспективы я совсем отчаялся и решил бежать. На всякий случай я оставил Его величеству письмо. Я написал, что вынужден покинуть его, но готов вернуться по первому же его зову. К сожалению, тот, кого я попросил вручить мое письмо Бонапарту [21], не сделал этого. Возможно, мое письмо и было немного смешным из-за трудностей с французским языком и моей взволнованности. Но, несмотря на все это, я думаю, император понял бы меня...

В час дня я выехал из Фонтенбло и вечером добрался до Парижа. Очень обеспокоенная моя семья окружила меня. Оказывается, они очень тревожились обо мне и все время ждали известий.

Напрасно Александрин успокаивала меня:

- Господь велик, с императором ничего не случится. Мы будем готовы и как только он позовет, поедем.

Вдобавок ко всему граф Артуа [22] послал ко мне двух человек, которые потребовали у меня объяснений в связи с теми бриллиантами, что по распоряжению Бонапарта я взял у мосье Буйери[23].

Поскольку я точно выполнил отданный мне приказ, я не растерялся и рассказал этим господам, как по требованию Его величества я пошел к главному казначею, получил бриллианты и тут же отнес в кабинет Бонапарта. Император велел мне положить на стол кошелек с бриллиантами, а что случилось далее, я не имею представления.

Так прошло несколько дней, когда поползли слухи, что император покинул Фонтенбло. Я сразу догадался - мое письмо ему не вручили. Но когда узнал имена сопровождавших его людей, успокоился. Никто из них не стал бы делать мне зла, все они были мне по душе и были моими друзьями. Вот почему я решил отправиться в порт и присоединиться к свите Его величества. Не теряя времени, Александрин поехала в Сен-Жермен на ближайшую почтовую станцию, чтобы нанять экипаж. Там ей встретился один знакомый придворный, который сказал:

- Вам вряд ли удастся нанять лошадей, я сам безуспешно старался взять коней и поехать за дядей в Фонтенбло.

Однако жена моя была настойчива - она стала просить и умолять станционных, служителей, но совершенно напрасно. Ей объяснили:

- Мадам, мы не в состоянии удовлетворить даже самых высокопоставленных господ...

Когда Александрин расстроенная вернулась домой ни с чем, у меня стало очень скверно на душе, но я утешил себя тем, что если бы мы даже и нашли коней, пропуска бы нам все равно не дали.

Но и на этом мои мучения не кончились. Один знакомый полицмейстер вполне серьезно посоветовал к возвращению роялистов покинуть Париж. Он считал, что лучше мне уехать по собственной воле и некоторое время пожить в провинции, чем сидеть дома и ждать ссылки. Это было уже нечто новое и неожиданное, мне и в голову не приходило, что меня когда-либо сочтут опасным элементом. Но полицейский объяснил, что в Париже уже с подозрением относятся ко мне. Меня умоляли спастись и жена, и мои дети, которых я нежно любил и не хотел подвергать испытаниям. Поэтому перед въездом короля в Париж я укрылся в Труа, где оставался целых четыре месяца. Через два месяца после моего отъезда из Парижа моя семья обратилась к министру полиции с просьбой разрешить мне вернуться в Париж или хотя бы иногда приезжать. Спустя два месяца министр дал разрешение...

За несколько дней до родов императрицы Бонапарт по ночам будил меня и посылал к роженице за новостями. Я справлялся у окружавших Мари-Луизу женщин и докладывал Его величеству все, что узнавал от них. Однако самую последнюю перед родами ночь Наполеон сам провел с женой, причем, взяв ее под руку, заставлял ходить по комнате. У нее уже начались слабые боли. Часам к шести утра она немного успокоилась и уснула. Император поднялся к себе и позвал меня:

- Вода для ванны готова?

- Да, сир, давно...

19
{"b":"36798","o":1}