- Да как же, Кать, - шептала Надя, - а ежели помрет? Так даже доктора говорят - помереть может в этом состоянии...
- А пусть подыхает! - громко отвечала Катя.
- Слышь, дружочек, - между тем любопытствовала мать у больного человечка, все больше наглевшего под окном и уже собиравшегося запеть, - времени-то пол-одиннадцатого... Даже даст тебе Надя деньги, где ж ты достанешь ее, проклятую?
- А-а... - загадочно и пьяно ухмылялся Борька, чувствуя ломающееся вражеское сопротивление и свою близкую победу. - Тут и темнота ваша обнаруживается, мама, тут и отрыв ваш от современности очень даже ярко ощущается... Ведь всему городу домик тот известен, где до утра можно самогонку покупать. Вот люди! - весело изумлялся он. - Живут на свете, живут, а таких вещей не знают!
- Эх! - огорченно вздыхала мать. - Лечиться тебе надо, голубок сердешный, лечиться...
- А это уж наше добровольное дело, и ущемлять права граждан потребляющих не дозволяется! - отвечал Борька.
Надя выносила или - чаще - кидала ему рубль, и он, довольный, уходил.
- Калитку за собой закрой!,- сердито кричала ему вслед Надя.
- Еще как закрою, - прижав руки к груди от переполнявшей его признательности, отвечал он, не зная, как еще благодарить, и избыток чувств находил свое выражение в его обычном лексиконе: - Уж я так закрою ее, так закрою вашу трафалалуйную калитку, что она на туруруй зачурдадонится и никогда больше не откроется на трампапатуй!..
- Не ругайся, зараза пьяная! - кричала из окна Катя. - Пьянь паршивая, шляется, спать не дает.
- Прощеньица просимо! - по-шутовски кланялся Борька у калитки и уходил с желанным рублем в кармане.
Вот так и жили, работали, отпуска обычно проводили дома, с матерью, помогая ей по хозяйству, в саду, в огороде, сами чего требуется чинили в избе, умелы были на руку; и то сказать, недостатка в работе не было - постирать, поштопать, погладить, сготовить, посадить, вырастить, да мало ли найдется женщине дел, когда свое хозяйство? И не замечали как отпуска пролетали. А года три назад пришла в голову Кате дерзкая идея о поездке к морю, на юг, естественно, летом, обе - Катя и Надя - загорелись этой идеей, и было решено, как возьмут отпуска за два года (в прошлом году ни той, ни другой не удалось ими воспользоваться в связи с утечкой бухгалтерских кадров и уходом одной штатной единицы в декретный отпуск), так сразу же, не откладывая, поехать к морю, все равно куда, главное - чтобы море было, большое, синее, прохладное, сливающееся с ослепительным горизонтом, как в кино показывают, и чтобы было оно щедрое, полное даров моря, и чтобы берег под южным жарким солнцем желательно с песочком, песчаный, значит, пляж...
Путевок сестры не достали, путевки в дома отдыха, а тем паче в санатории к тому времени, как Катя и Надя вспомнили об этой незначительной детали предстоявшего отдыха, оказались все больше в северные области необъятной нашей страны, на юг же к тому времени, как сестры спохватились, все путевки, коими располагало их родное железнодорожное управление, оказались давно расхваченными более опытными и дальновидными потенциальными отдыхающими.
- А бог с ними, с путевками! - легкомысленно и беспечно отмахнулась от подобной мелочи Катя. - Так поедем... Сами по себе... Как их там называют, которые сами по себе-то?.. Дикарями, что ли?..
- Значит, дикарками, - сказала Надя, имея в виду себя и Катю.
И они по-дикарски в августе месяце навострились поехать в Баку (самая жара в Баку, программа "Время" передавала справку о температурах, сказала Катя, самая высокая температура сейчас в Баку, столице солнечного Азербайджана, жара, благодать, никаких тебе осадков в виде дождей, здорово, а?).
И вот, получив отпускные, взяв еще немного из отложенных на книжку сбережений на непредвиденные расходы, что были, однако, вполне предвидены, в том смысле, что обязательно предстояли, - Катя и Надя теперь, высовывая свои помолодевшие от радости, жаждущие южного загара лица из окна вагона, смотрели на чуть-чуть взволнованную публику на перроне и ждали отхода поезда, и уже сейчас их тесная комнатка - бухгалтерия в железнодорожном управлении, и само это управление, и ворчливый Максимыч казались далекими воспоминаниями, впереди же их ждал роскошный отдых на берегу южного моря, в котором вода прозрачна, как слеза, ждали новые и, может, вполне солидные знакомства с интересными, загорелыми до черноты южанами, любящими жестикулировать при разговоре, ждало их ежедневное лежание на горячем песке, гуляние по приморскому бульвару (есть и такое в Баку, они узнавали, и еще много чего есть в этом городе, большие возможности таятся в нем, в его щедрых, гостеприимных людях - об этом Катя узнала у знакомой продавщицы в магазине винно-водочных изделий, которой сама же год назад помогла с билетом на поезд до Баку. Винно-водочная Люська отдыхала по путевке в Баку, правда, не в самом городе, в город ее только возил на своем личном автомобиле тамошний Люськин кавалер, солидный, как она утверждала, степенный и со средствами, а отдыхала она близ Баку, в селении большом, где санаторий)...
А селение, дай бог памяти, чудное название такое... Говорит, что даже Есенин там бывал, врет, наверно, как суслик, да не в этом дело... Так вот, была эта Люська из винно-водочного в Баку и каких только чудес ни рассказывала, полной пригоршней навешивала Катьке лапшу на уши - и как гуляли до помрачения, и как в море купались после захода солнца, и какие там чудные .шашлыки подавали в забегаловках ихних, еще про ресторан один врала, чудной, говорит, ресторан, и название у него какое-то дикое: "Караван-сарай"... Одним словом, если даже девять из десяти у нее враки, все равно оставшийся один говорил о том, что летом в Баку - рай... Это ж надо - винно-водочная Люська, которую здешние алкаши за квартал обходят, пользовалась там успехом и гуляла по-царски, вот так дела!). И много чего еще ждало впереди Катю и Надю, много приятного, неожиданного, радостного, прекрасного - одним словом, отдых. Так думали сестры, с любопытством вертя головами, будто высматривали на перроне кого-то, хотя с матерью, единственным человеком, кто мог бы прийти их провожать, они попрощались дома: куда ей, старухе, из другого конца города на вокзал тащиться...
Тут, однако, и поезд тронулся. Забились сердца у сестер, будто за медленно проплывающим серым зданием' вокзала они уже узрели теплое долгожданное южное море. Они продолжали стоять возле окна, тихо, безотчетно улыбаясь, в предвкушении другой, неведомой доселе жизни.
- А ведь в самом деле, Кать, - произнесла вдруг почти пугливо Надя, отвечая скорее на свои мысли. -^ Мы ж вот так вот впервые едем отдыхать-то, а?..
- Чего, страшно? - улыбаясь, спросила Катя и, хотя сама чуточку растревожилась от этих Надиных слов - как-то там все сложится, ведь не в гости же к родственникам едут? - все же лихо подмигнула сестре. - Не робей, брат, напустим им шороху с их южным морем!..
Кому именно "им" предполагалось напустить шороху, ей представлялось довольно туманным, но из описаний южных удовольствий, слышанных от Люськи-продавщицы, вырисовывались "они" в глазах Кати толстыми, кривоногими, черными, с брюшком и грудью, поросшей колечками волос, да еще с толстыми кошельками, любящими после третьей стопки сорить деньгами и бахвалиться, что все купят и продадут с той лишь целью, чтобы снова, значит, купить...
Весь жаркий августовский день в Баку Катюша и Надюша пробегали по городу с высунутыми языками в поисках крыши над головой, иной раз садились в такси, но, желая сэкономить, только лишь в крайних случаях, пробегали по знойным улицам с размякшим от нещадного солнца асфальтом под ногами, с вещами в руках (не догадались сдать на вокзале в камеру хранения), и уже к вечеру, осовелые и разморенные до крайности, с поникшими плечами, получили, наконец, комнатку с умывальником в гостинице "Гек-гель". Так что в первый день города они толком и не разглядели, гонимые страхом остаться на ночь без приюта, не до разглядывания им было. Но ничего, впереди весь отпуск, успеется - и эта мысль, мысль о том, что все еще предстоит, заставляла их сердца биться чаще, взволнованнее. Соседи за тонкой сверхзвукопроницаемой стеной оказались чрезвычайно беспокойными молодыми людьми, они грохотали шашками, бросали кости - играли в какую-то южную игру, сопровождая пушечные выстрелы шашек по доске громкими восклицаниями на своем языке, хохотали, одним словом, издавали звуки, кои до последнего были слышны в комнате Катюши и Надюши так явственно, будто у них в комнате и происходила эта катавасия, а поближе к одиннадцати, когда обессиленные дневными заботами сестры, успев перекусить в гостиничном буфете, набитом выпивающими и закусывающими мужчинами, уже собирались мирно отойти ко сну, к ним, стукнув для приличия два раза в дверь, ввалился высокий молодой человек, несмотря на отсутствие солнца, в солнцезащитных очках и, невзирая на жару, с огромными усами, прикрывавшими весь рот. Молодой с усами, от одного вида которых становилось жарко под мышками, представился интеллигентом из города Кировабада и культурненько предложил, не надо ли чего. То есть свои, скорее всего весьма сомнительного свойства услуги. От интеллигента при приближении к нему на три шага, оказалось, разит, как из бочки, то есть очень даже неинтеллигентно пахнет, вследствие чего Катюша, не дав ему выговориться, вытолкала в один момент его из комнаты с умывальником, заперла дверь и легла на свою постель с не очень чистым бельем. Интеллигент некоторое время постукивал, скребся за дверью вполне воспитанно, будто почесывал дверь, захлопнувшуюся перед его чудовищными усами, одновременно что-то бормотал, смешивая два языка :- понятный и непонятный, потом вдруг стук стал настойчивее, а после того, как Катюша, приподнявшись в постели, неожиданным басом пообещала: "А вот сейчас милицию вызову, достучишься у меня!" - стук внезапно прекратился и стучавший от> шел на цыпочках, бормоча на родном языке что-то явно неинтеллигентное, что можно было определить по его тону.
