В моей легковесной девичьей памяти этот седой человек с его присказкой "мой генерал" застрял ещё и потому, что не только снимал, глядел на чаек, но успевал подмечать мелкие сложности бытия неизвестных ему спутников. И когда я вскрикнула, напоровшись рукой на гвоздь, он сразу понял, что произошло, и сказал:
- Немедленно высасывайте кровь! Сосите, сосите! Грязь чтоб вышла! Теперь подавите. Теперь вот вам йод. Теперь идем попросим горячей воды с мылом, содой...
- Ах, да ерунда все это! Хватит йода!
- Нисколько не ерунда, мой генерал, - был ответ. - Есть такая зараза, по-народному костоеда, а по-ученому стафилококки противные. Если вцепятся палец съедят, не подавятся, до кости, а то и с костью. Это случается с хирургами, мясниками довольно часто. Они сейчас же пораненное место под горячую воду и моют, моют мылом. Если же поленишься, пренебрежешь - вот результат, - и он вытянул руку. От одного пальца, среднего, торчал обрубок. Утешил:
- Красиво, не правда ли? Молодой был, беспечный. Напоролся на ржавый гвоздь, обтер кровь лопухом... Вот и результат...
В нем было что-то от моего отца. Тот тоже, когда рассказывал, как его болото чуть не засосало, как медведица на него стоймя пошла, как со скалы летел вместе с камнепадом, как трепала его желтая лихорадка, - тоже словно бы все это повод для насмешки над собой, над собственной забавной неудачливостью.
- Вы военный? - спросила я его.
- В недавнем прошлом, мой генерал.
- Летчик? - почему-то попросилось на язык.
- В известной степени... Летал, много летал... с места на место.
Мне показалось, что я догадалась, кто он. А он догадался, что я догадалась. И мы немножко посмеялись, глядя друг на друга. И он мне протянул визитку. Я же не имела оной.
- В случае чего... Танечка... Мало ли! - сказал. - Вдруг ещё пригожусь.
- Спасибо, Николай Федорович.
И потеряла визитку. И забыла то, что было. Дела же, проблемы... Мало ли теряем мы всяких случайных знакомцев, когда несемся опрометью к счастью?
И вот вам номер! Вот вам ещё один "урок": "Не плюй, не плюй в колодец!" Михаил, выходит, знает его хорошо... И целиком доверяет. Может, Николай Федорович и есть генерал?
Я его спросила об этом сходу, едва забралась в его машину.
- Да нет, полковник, Танечка. Сойдет... мой генерал? Полковник в отставке, консультирующий некие серьезные службы, призванные бороться с организованной преступностью.
- А Михаила откуда знаете?
- Оттуда же, Танечка. Все не очень плохие люди рано или поздно встречаются, чтобы давать отпор мрази.
Машину он вел, не торопясь, по пустынной улице, так же плавно завернул её в сторону и остановил, приладив к последней "ракушке", белевшей ребристым металлом в конце череды себе подобных.
- Слушаю вас, мой генерал! - он повернул ко мне свое худощавое седобровое лицо. - Прошу учесть, чистосердечное признание значительно облегчит вашу судьбу. - Он смотрел на меня, положив свой подбородок себе на плечо. - Если можно, с самого начала.
- Кто мне по телефону ответил у вас? - ни с того, ни с сего спросила я. Жена?
- Дочь. Жена крепко спит... пять лет уже.
- Какая вежливая у вас дочь... Если бы мне кто посторонний позвонил глухой ночью, я бы...
- Привыкла. Работа у меня такая. Весь внимание.
- Я влезла не в свое дело. Сначала думала, что все будет просто, если прикинусь Наташей из Воркуты, и в Доме ветеранов меня ею и будут считать. Наверное, играла эту Наташу неплохо, ну такую провинциальную, вяловатую на сообразительность девицу. Мне хотелось добрать сведений, узнать, как живет этот Дом, почему в нем вдруг пожар, погибает старая актриса Мордвинова, но никакие правовые органы не раскручивают дело... Следователь вообще сказал: "Свидетелей нет. Если сами найдете..." Ну не дикость ли? Нет, нет, не так... Пойду с самого начала, чтобы вам стало все понятней.
И я принялась ворошить факты месячной давности, быстро, почти взахлеб, пользуясь благожелательным терпением Николая Федоровича, рассказывала ему, как мы сидели с моим хирургом, мечтающим о мировой славе, и выясняли отношения, когда раздался телефонный звонок от Маринки, и Маринка сказала, что получила наследство Мордвиновой. И как мы с нею обрадовались, потому что живет она, если прямо сказать, в нищете. А тут ей и дачу в подарок. И как мы ходили с ней в Госпожнадзор, в прокуратуру, милицию, в РУВД и всюду то нас спешили отделаться. Словно бы гибель старой женщины от кем-то включенного всухую кипятильника - ерунда. И как мы втроем, я в обличии экстравагантной девицы в чудовищной шляпе и таких же очках, Маринка и её муж Павел понесли в антикварный магазин вазу-конфетницу с клеймом Фаберже, потому что других ценных вещей у покойной не оказалось. И как Шахерезада-нотариус намекнула, что эта ваза, возможно, очень дорогая. И как во дворе антикварного магазина "Люпина" Павла убили. Кто? Неизвестно. Следователи даже не звонят Маринке.
И о том рассказала в стремительном темпе человека, наконец-то дорвавшегося до возможности выговориться подчистую, как вслед за Мордвиновой умирает актриса, её давняя знакомая Обнорская, как по фальшивой телеграмме уезжает на своей машине в Петербург актер Козинцов, но где-то в дороге сгорает вместе с машиной...
И о том, о том, что волоокая кондитерша Виктория делает торты "Триумф" к юбилейным датам стариков. И что-то с этими тортами явно не то, потому что когда погибла Мордвинова - у неё на тумбочке продолжал лежать треугольный кусочек этого торта с отщипанным кончиком. И перед смертью Обнорской ей медсестричка Аллочка принесла такой же. Еще радостно так сообщила, когда вышла из комнаты Обнорской в коридор: "Попробовала! Розочку слизала!"
И о том, что самое достоверное, что узнала, что увидела своими глазами, умерших старух тотчас грабят бабы из обслуги: и сестра-хозяйка, и красавица "отдел кадров", похожая на Быстрицкую, и секретарша директора Валентина Алексеевна, и главврач участвует...
И о Сливкине Борисе Васильевиче, конечно, у которого фирма "Альфа-кофе" и который спонсирует Дом, не сильно, что что-то дает. Зачем-то он получил всего два месяца назад от Мордвиновой дарственную на дачу. И сейчас же передарил её шоферу Володе, беженцу из не знаю откуда. Он там живет с кондитершей Викторией и с её полусумасшедшей бабушкой. Виктория его жена, но нерасписанная, как говорят.