Из Лондона с командой польских летчиков и авиатехников Изя был отправлен на юг Англии, в Гатвик, где формировалась 6-я эскадрилья "Полония", однако, увидев на аэродроме остроносые "спитфаеры", которые вскоре полякам предстояло оседлать, сильно затосковал от страха быть разоблаченным, но бежать не решился, удерживаемый приличным пайком и офицерским денежным довольствием. Когда в эскадрильи начались пробные полеты, Изя сказался больным: по старой школьной уловке наелся слабительного пополам с порошком от тараканов и с подозрением на дизентерию попал в госпиталь королевских ВВС. Там с Изей случилось то, что рано или поздно с ним должно было случиться. Он украл бумажник у очень важного господина, был пойман и посажен в уголовную тюрьму "Брикстон Призон" в Илинге, где до сорок пятого года шил брезентовые противогазные сумки для британской армии. В сорок шестом на берегу Английского канала иммиграционные власти поставили Изю Павлинсого "раком" и, дав ему хорошего пинка, отправили на континент.

Возвращаться в разоренную войной Варшаву Изе не хотелось, тем более приобретенный в тюряге ревматизм требовал особых условий и питания. Побродяжничав по северу Франции и еще пару раз попарившись на нарах, в начале пятидесятых Изя осел в Нанте, женился на вдове бакалейщика Сарре Гольдфиш и, несмотря на то что она была на пятнадцать лет его старше, заделал ей сына, которому дали имя Моржичек.

Судьба распорядилась таким образом, что, когда Моржичку Павлинскому было четыре года, мама Сарра внезапно умерла, а папа Изя таинственно исчез со всеми семейными деньгами и ценными вещами. Моржичек остался на руках у незамужней хроменькой тети Фриды.

С воспитанием племянника у доброй тети возникли очень большие проблемы. Мальчик совершенно не хотел учиться, связался с нехорошей компанией и целыми днями вертелся в порту, где на манер американских моряков научился носить обтягивающие черные джинсы, танцевать буги-вуги и зачесывать волосы а-ля Джери Ли Льюис. Переживая, что Моржичек пойдет по стопам своего отца, что-нибудь сопрет и сядет, тетя Фрида по совету соседей связалась с местным отделением компартии и узнала, что, если на определенных условиях мальчик вступит в организацию, его можно будет послать учиться.

В семьдесят втором Моржичек поступил в Парижскую школу политики и финансов со стипендией фонда "Юманите". Ровно через три недели после поступления в вуз Моржичка посадили.

Сентябрь в Париже выдался необычайно дождливым, и чернокожие бездельники, обычно не без вызова в это время демонстрировавшие туристам свои конголезские торсы у фонтанов на площади Форум-дез-Алль, теперь были вынуждены сидеть в дешевых "брассери" и ругать сопливые парижские небеса. В одной из таких недорогих пивных, где всегда полно цветных и где под столом постоянно шастают чьи-то голодные бесхозные собаки, Берзак и нашел Павлинского, когда настала пора вводить его в дело. Берзак притормозил возле пивной, где под тентом на открытом воздухе расположился наш ковбой, задрав худые ноги в черных с бляшками "казаках", потягивая свой второй (заменявший ему обед) стакан немецкого пива.

Берзак дважды нажал на клаксон и властным нетерпеливым жестом поманил Моржа в автомобиль. На тесной Рю Де Пэ он не мог прижаться ни влево, ни вправо из-за плотно застывших в неестественных позах moto c оставленными на рогах блестящими шлемами и цепями, крепко обхватившими до поры задранные в воздух задние колеса, и запирал движение, пока весь расслабленно вихляющийся Павлинский, вращая худым черно-левисовым задом, расплатившись, не дохилял и не уселся, наконец, в машину.

- Мы едем в приличное место, мосье Павлинский, я вас предупреждал об этом, разве вы не могли надеть по этому случаю пиджак?

Взвизгнув по мокрой брусчатке провернувшимися от нетерпения колесами, машина, рыскнув влево и вправо, рванулась своей зализанной никелированной мордой в сторону Сены. Зэро назначил им на двенадцать, и Берзак нервничал, успеет ли к своей зи-зи на послеобеденную сиесту в Дефанс. С утра, едва вырвавшись из-под недреманной секи мадам, он уже четыре раза звонил в Дефанс, но Мадлен трубку не брала. Звонить при Павлинском Берзаку не хотелось, поэтому он еще больше злился и нервничал. "Не хватало еще, чтобы эта провинциалка на мною же снятую квартиру водила к себе мужиков!"- думал он, выруливая на Риволи и устремляясь в сторону Конкорд.

- В присутствии мосье Зэро постарайтесь не дышать в его сторону, - не поворачивая головы, прошипел он Павлинскому и до самого конца пути больше не проронил ни слова. Только сворачивая с Шонс Элизе в сторону Рю Франсуа Премьер, когда дальние кубики Дефанса скрылись из виду, вздохнул со всхлипом, скосив глаза на безмолствовавшую трубку радиотелефона.

- Я посмотрел его досье, - с ходу после дежурных "бонжур-сава" сказал Зэро.

- Досье хорошее, я бы даже сказал - отличное!

Зэро, сделав блаженную гримасу, по-кошачьи почесал за ухом.

- Там все кстати: и то, что коммунист, и то, что сидел, и то, что в экономическом колледже учился, - все кстати! И главное, главное! - Зэро назидательно поднял палец: - Главное - что еврей! - видя слегка вытянувшееся в удивлении лицо Берзака, Зэро кивнул: -сейчас вам все станет ясно, мой друг, сейчас я все объясню. Во-первых то, что коммунист поедет заниматься нашим делом, снискает ему там особенное доверие. Коммунисты в СССР еще долго будут держать реальную власть. То, что он учился в экономическом колледже...

- Три недели, - не удержавшись, вставил Берзак.

- Не важно! Русские всегда были рабами бумажек и анкет, а факт его учебы запечатлен в его биографии документально. Теперь - его еврейство! Это очень важный аспект, - Зэро, смакуя собственную гениальность, стал говорить медленнее, чтобы сокровенный смысл его слов был Берзаку более понятен: Евреи в СССР всегда пользовались уловкой, что, если какой-нибудь гешефт зажимался властями, евреи сразу обвиняли власти в антисемитизме. Это просто и безотказно действует. Власти, пугаясь обвинения в фашизме (у них в России это просто волшебное слово) пугаясь таких обвинений, они идут на попятный, и евреи делают любой антигосударственный гешефт.