- Она выходит из дому? - резко спросил он.

- Ну?.. - лениво протянула наша гостья.

- Да, - сказала я. - Да, она выходит. Каждый день.

- В машине или пешком?

Я взглянула на нее, но она никак не помогла мне. Ее указательный и большой пальцы сложились в кружок.

- Не знаю, - ответила я.

- Пешком? - настаивал он.

- Нет, - внезапно буркнула я. - Нет, на машине. Всегда на машине!

Он откинулся на спинку стула.

- Ты сделала все, - спокойно сказал он. - Все, что можно.

- Я? - сказала она. - Я еще не посвящена. Я могу и передумать.

После секунды молчания он сказал:

- Поговорим.

Она пожала плечами.

- Дома у девочки, - сказал он. - Я выхожу через пятнадцать минут после вас. Дай руку.

- Зачем? - сказала она. - Ты же знаешь, где я живу. Я не буду прятаться в лесу, как животное.

- Дай мне руку, - повторил он. - Ради старой дружбы.

Она протянула руку через стол. Они сплели пальцы, и она вздрогнула. Затем они оба встали. Ее улыбка была слегка удивленной. Она взяла меня за запястье и мы пошли по лестнице, а чужой сказал нам вслед, как будто ему нравились эти слова:

- Ради старой дружбы! Здоровья тебе, кузина! Долгой жизни!

Оркестр заиграл рэгтайм-марш. Она остановилась поговорить с пятью-шестью людьми, среди них был и отец Руфи, и дирижер оркестра, и Бетти, которая пила пунш с мальчиком из нашего класса. Бетти шепнула мне:

- Твои маргаритки вот-вот отвалятся.

Мы прошли мимо припаркованных машин, пока не увидели одну, понравившуюся ей.

Все они были открыты, а в некоторых владельцы даже оставили ключи: она залезла в одну и усевшись за руль, запустила мотор.

- Но это не ваша машина! - сказала я. - Вы не можете...

- Влезай!

Я скользнула к ней.

- Еще только десять часов, - сказала я. - Мы разбудим отца.

- Молчи!

Я подчинилась. Она вела очень быстро и очень плохо. На полпути к дому она сбавила скорость. Затем внезапно она громко расхохоталась и очень доверительно произнесла, но как будто не мне, а кому-то другому:

- Я сказала ему, что создала Нейлсенову петлю вокруг этого места, что вывело половину графства Грин из фазы. А это надо отключать каждую неделю, ездить и отключать.

- Что такое Нейлсенова петля? - спросила я.

- Путай вчера, путай сегодня, но никогда не путай сегодня и завтра, процитировала она кого-то.

- Что такое... - начала я энергично.

- Я уже сказала тебе, детка, - ответила она, - и не дай тебе бог узнать больше, - и свернула в наш двор с таким визгом, который разбудил бы и мертвого; выпрыгнув из машины, она метнулась в кухню, словно зная, что отец и мама спят или в гипнотическом трансе, как в рассказах Эдгара По. Затем она приказала принести кочергу из мусоросжигателя на заднем дворе и попробовала, горяч ли еще конец: потом она сунула его в пламя газовой плиты. Пошарив под раковиной, она достала мамину бутыль "Чистого Растворителя".

- Это страшная штука, - сказала я. - Если он попадет в глаза...

- Налей немного в стакан, - сказала она. - На две трети. Прикрой блюдцем. Возьми другие стакан и блюдце и поставь на стол. Налей воды в мамин кувшин, накрой его и поставь тоже на стол.

- Вы собираетесь это пить? - в ужасе воскликнула я.

Она просто толкнула меня. Я поставила все и притащила к столу три стула. Потом я выключила газ, но она поставила меня так, чтобы я заслоняла плиту от окна и двери. Она сказала:

- Малыш, что особенного в горячем железе?

- Что? - сказала я.

- Ты знаешь это, малыш, - сказала она. - Что?

Я безмолвно смотрела не нее.

- Но ведь ты знаешь это, малыш, - сказала она. - Ты знаешь это лучше меня. Ты знаешь, что твоя мама жгла мусор и что кочерга еще горячая. И ты поостережешься трогать ее, когда она только что из огня, так же как и железные кастрюли из печки, хотя газ уже выключен, потому что железо долго нагревается и долго остывает, правда?

Я кивнула.

- Ну тогда ты знаешь больше многих, - сказала она. Посмотрев на свою ладонь, она скорчила гримасу. - Он идет. Стань перед плитой. Когда он прикажет тебе выключить газ, выключи. Когда я скажу тебе "Сейчас", ударь его кочергой.

- Я не могу, - шепнула я. - Он слишком большой.

- Он не тронет тебя, - сказала она. - Это может вызвать анахронизм. Делай, как я сказала.

- Что вы собираетесь делать? - вскрикнула я.

- Когда я скажу "Сейчас", - строго повторила она, - стукни его кочергой, - и уселась к столу; дотянувшись до баночки со всякой всячиной, которую мама держала на подоконнике, она принялась подравнивать ногти пилочкой. На кухонных часах прошло две минуты. Ничего не случилось. Я стояла, держа руку на холодном конце кочерги, пока не почувствовала, что могу говорить.

- Отчего вы сморщились? Вам стало больно?

- Заноза в ладони, - спокойно сказала она. - Ублюдок.

- Почему вы ее не вытащите?

- Она разнесет весь дом.

Он шагнул в открытую дверь кухни.

Без слова она положила на стул обе руки ладонями вверх и без слова он вытащил черную ленточку из своего смокинга и положил на ее запястья. Она тут же начала стягиваться, облепляя ее руки и часть стола, словно черная изолента, прижимая их с такой силой, что дерево заскрипело. Сунув кончик пальца в рот, он тронул им ее ладонь, где пульсировала маленькая черная точка. Точка исчезла. Он засмеялся и велел мне выключить огонь, что я сделала.

- Убери это, - сказала она.

Он сказал:

- Если бы ты пряталась похуже, у тебя было бы и оружие, - и тут край стола треснул, словно выстрелил - он отодрал черную ленту от ее рук, и она вновь исчезла в его костюме.

- Теперь, когда я воспользовался этим, все знают, где мы, - сказал он и уселся на кухонный стул, такой маленький для него, что его колени высоко задрались.

Тогда она сказала что-то, чего я не поняла. Она сняла блюдце с пустого стакана и налила в него воды: сказав опять что-то неясное, она протянула стакан ему, но он отстранился. Она пожала плечами и выпила воду сама.

- Мухи, - сказала она и положила блюдце обратно. Несколько минут они сидели молча. Я не знала что делать: я помнила, что надо ждать команды "сейчас", и тогда стукнуть его, но никто ничего не говорил и не предпринимал. Кухонные часы показывали без десяти одиннадцать. Где-то прямо под окном звенел сверчок: я боялась, что Чужой почувствует запах растворителя. Когда у меня уже затекли ноги от стояния, наша гостья сожалеюще вздохнула и кивнула. Чужой поднялся, осторожно отодвинул стул и произнес: