семей Российской империи, это странно. И только когда я силилась узнать имя "господина учителя", я поняла -- он как личность не существовал даже для добрейшей Анны Александровны. Но насколько же она и все другие подпадали под силу натуры отца, если даже в разговорах с третьими лицами называли его -- сибирского мужика -- по имени и отчеству.
Ольга Владимировна
Зато имя жены господина учителя я знаю очень хорошо. Ольга Владимировна Лохтина была хорошенькой блондинкой. Ума там никакого не было и подавно, но, как я бы сейчас определила, прелесть глупости, несомненно, изобиловала. Анна Александровна называла ее пустышкой и прилипалой, но на первых порах не видела в ней ничего дурного или опасного.
В отличие от бедной Акулины, страстно любившей отца, но не смевшей сказать ему об этом (впрочем, слова в ее случае были ни к чему), Ольга Владимировна не чинилась. Привыкнув кружить головы сослуживцам мужа, она рассчитывала быстро получить взаимность от моего отца.
Приемы у Ольги Владимировны были, как ей казалось, более утонченными по сравнению с Акулинины-ми. Но, честное слово, выглядели они намного отвратительнее. Она приходила к нам в дом, надушенная самыми сильными духами, которые только можно было найти, в декольтированных платьях, подчеркивавших прелести (а их отрицать никак нельзя) фигуры.
Но все было тщетно.
Как-то раз она сказала отцу, чуть не плача, что ее муж болен. Она прекрасно знала, что отец не оставит без внимания человека, которому был обязан.
Отец пришел к Лохтиным в назначенное время. Его встретила Ольга Владимировна, одетая в прозрачный пеньюар. Она ввела его в маленькую гостиную, и не успел он спросить о здоровье мужа, как она сбросила свое единственное одеяние и обняла его. Захваченный врасплох неожиданным нападением Ольги Владимировны, отец сдался, так как его стойкость была подорвана многомесячным воздержанием. (И снова: "Ах, враг хитрый...")
Настал час Ольги Владимировны. В ее хорошенькой, но не твердой умом головке все перепуталось.
Она стала напрашиваться на приемы в видные дома и рассказывать обо всем происшедшем, добавляя от раза к разу немыслимые детали. В конце концов она договорилась до того, что отец есть Господь Бог, а она сама -- воплощение Пресвятой Девы.
Отец казнил себя за минутную слабость, но сделанного не воротишь.
Вошедшая во вкус и находящая живую поддержку в салонах "бриджистов", Ольга Владимировна хотела продолжения. Отец же запретил принимать ее в нашем доме.
Тогда Ольга Владимировна приняла на себя новую роль -- соблазненной и покинутой. В этой ипостаси ее поощряли еще больше, чем прежде.
Над Ольгой Владимировной потешались уже в открытую. Вскоре перед ней закрылись все двери. Кто-то надоумил ее просить защиты у Илиодора. Если бы она могла предвидеть, чем обернется этот шаг!
"Скромник" Илиодор уже давно посматривал на Ольгу Владимировну совершенно недвусмысленно, и теперь ему представилась возможность "вкусить сладких плодов".
Фальшивая невинность
Ольга Владимировна бросилась к ногам Илиодора в поисках покровительства и защиты.
Вынуждена признать -- отец сам дал козыри в руки своему непримиримому врагу. Как же -- Распутин называл его, Илиодора, лицемером! Ну, и кто же теперь лицемер?
Илиодор не подумал о том, что не отец, а он сам желал Ольгу Владимировну. И что свидание, ставшее ловушкой для отца, было хитро подстроено.
Распаленный страстью Илиодор накинулся на Ольгу Владимировну и попытался силой овладеть ею. Защищаясь, она закричала. В келью постучали. Медлить и не открывать дверь было невозможно. Илиодор оттолкнул Ольгу Владимировну, чье платье находилось в беспорядке. Она упала на руки вошедшим монахам.
Илиодор, весьма склонный к театральщине, правдоподобно разыграл оскорбленную невинность -- Ольга Владимировна де пыталась его соблазнить.
Монахи выволокли испуганную, кричащую женщину во двор, сорвали с нее одежду и избили кнутом.
После этого Ольга Владимировна попала в лечебницу для душевнобольных и оправиться от происшедшего уже не смогла.
Когда отец узнал обо всем происшедшем между Ольгой Владимировной и Илиодором, он притмел в ярость и поклялся восстановить справедливость. Отец подал жалобу в Святейший Синод. Но, к сожалению, время было упущено. Илиодор, понимая уязвимость собственного положения, опередил отца и первым попал на аудиенцию к епископу Гермогену.
О Гермогене я уже говорила вскользь, когда описывала приход отца в Петербург. Тогда он был в числе самых горячих почитателей отца, называл "Божьим человеком", умилялся со всеми его "разумностью". Именно Гермоген Саратовский был позже одним из тех, кто привлек отца к "Союзу истинно русских людей". Там, в этом поначалу благородном собрании, разыгрались нечистые в финансовом отношении дела. Об этом стало известно отцу, он вмешался. И, разумеется, без всякой дипломатии. Гермоген же оказался впутанным в аферы по самую макушку. Следствие все же провели, как ни старался Гермоген замять скандал. Сам он из-под подозрения вывернулся, а двух его приятелей признали-таки виновными в растрате.
Понятно, что Гермоген сразу же оценил представившуюся возможность отомстить отцу и приход Илиодора счел подарком. Проверять наветы Илиодора он и не собирался, хотя в подобных случаях это делается неукоснительно.
Церковный суд
Таким образом началось слушание дела отца. Разбирательство проводилось в вотчине епископа Гермогена -- Саратове. Состав суда был подобран соответственно.
Как все происходило, рассказывала мне со слов отца Анна Александровна.
Отца обвиняли в прелюбодеянии, а это в глазах церковного суда прегрешение очень тяжелое.
Гермоген занял место во главе стола.
Отец хотел было предварить слушание, как-то объясниться, но ему не дали даже рта раскрыть. Гермоген тут же вспомнил о том, что отец -- простой мужик.
-- Молчать! Я тебе слова не давал.
Илиодор же нетерпеливо ждал сигнала к атаке. А получив его, с наслаждением набросился на отца, используя свой действительный дар проповедника.
Он сказал примерно следующее: "Распутин -- самозванец и известный развратник. Используя свою власть над женщинами, он соблазнил несчетное их количество. Одна из его несчастных жертв пришла ко мне за помощью и рассказала, что обвиняемый ее загипнотизировал и что она не в силах была ему сопротивляться.