Алиса допила кофе и взглянула в окно. Дождь...

Она одевалась, стоя перед большим, в рост, зеркалом, испытывая мелкую мстительную радость от того, что гораздо красивее сестры. Несмотря на то, что не выспалась, что синяки под глазами, что губы черны и искусаны. Виссон рубашки льнул к телу, чулки были тонкие, как паутинка...

- Зачем ты приехала? - Она распахнула шкаф и принялась выбирать платье. Голос звучал глухо. - Что тебе здесь нужно?

- Я приехала, чтобы увидеть тебя.

- Ну вот, увидела. Что дальше? Скажи еще, соскучилась... - Алиса издала короткий смешок.

- И соскучилась тоже.

- Стало быть, твой муж плохо тебя развлекает.

- Все-таки ты - сестра мне, - после долгого молчания едва слышно проговорила Сабина.

- Да неужели?!

Алиса натянула через голову платье, отвернула подол и, поставив ногу на край постели, принялась поправлять чулок. Хальк стоял в дверях и смотрел на нее, но Алиса не замечала. Она видела только Сабину - Сабину с потухшими глазами, - и ей было плохо.

- Ну ладно, - сказала Алиса наконец. - Пускай все так, как ты говоришь. Соскучилась и все такое прочее... Допустим, я тебе верю. Но должно же быть что-то еще, что может заставить взрослого занятого человека бросить дом, любимого мужа и замечательную работу и лететь черт-те куда сломя голову. Я не права?

- Права, - сказала Сабина. - Но в доме я ни скажу ни слова.

- Это я как раз поняла, - Алиса кивнула и вышла в прихожую.

С мокрых деревьев срывались и вязли в тумане тяжелые ледяные капли. Тусклая медь устилающей дорожки палой листвы, черные стволы кленов, тонущий в сырой пелене звук шагов, - все это казалось Алисе ненастоящим. Она сидела на скамейке, уткнув подбородок в воротник куртки, и застывшими от холода пальцами перебирала лежащие у нее на коленях листы бумаги. Ей казалось, она сходит с ума. То, что там было написано, походило больше на бред, чем на правду. И все-таки правдой оставалось. Алиса уже в который раз перечитывала мелкие ровные строчки, спотыкаясь взглядом о знакомые имена, и передавала листы Хальку. Сабина молчала и ждала.

Наконец Алиса спросила:

- Что это такое?

- Разве ты не поняла?

- Нет, я поняла. Поняла, что какому- то идиоту взбрело в голову следить за мной, а потом написать авантюрный роман. Мерзость какая... По-моему, Сабинка, литератор из него никудышний.

Сабина наградила ее таким взглядом, что Алисе мгновенно расхотелось шутить.

- Знаешь, - сказала Сабина. - Я на твоем месте не была бы так беспечна. Когда этот... литератор убьет тебя, будет поздно.

- Твое имя тоже значится в этих бумагах, - возразил Хальк негромко.

- Разумеется. И мое, и Клода.

- Почему?

- Все мы из одной стаи. За то и платимся.

Алиса молчала. Строчки прыгали перед глазами. "Все мы из одной стаи"... Когда они с сестрой впервые поняли это, им было радостно и тревожно. Это случилось очень давно, и тогда им даже на ум не могло прийти, что когда-нибудь придется платить за эту свою непохожесть. За право быть не такими, как все. Отчуждение и косые взгляды в счет не шли; к этому они с сестрой привыкли и, в конце-концов, никто не грозил им ни безумием, ни смертью. Что правда, иногда Алисе казалось, не все так уж безмятежно. Опасность была где-то рядом, но где и как она выглядела, Алиса не знала. И поэтому позволяла себе не думать об этом. Пустые опасения, детские страхи... Ей вполне хватало тех смертей, той крови, той ненависти и боли, которые существовали там, за гранью Реалии, и от которых невозможно было избавиться, как если бы они были явью и достоянием пускай не каждого, но многих.

Теперь это случилось.

- Откуда у тебя эти хартии?

Взгляд сестры потеплел.

- Это Рене.

- Кто?

Сабина повторила имя.

- Это Рене принес мне их. Я не знаю, как они попали ему в руки. Хотя у него много приятелей... Но не это важно.

- А что?

- То, что он сказал бы тебе то же самое, что сейчас говорю я. Будьте осторожны.

Алиса опустила глаза. Рукопись лежала у нее на коленях, капли дождя оставляли на бумаге темные пятна. Чернила бледнели и расплывались подтеками. "Грааль", - прошептала Алиса, повторяя про себя только что прочитанное, и тут смысл всего сказанного сегодня дошел до нее во всей простой и пугающей наготе. Как теперь жить, что делать, если смерть ждет на каждом шагу, невидимая и вездесущая, и смерть - это еще не самое страшное, что с тобой могут сделать. Могут просто отнять волю, заставить плакать или смеяться, убить или предать, лишить разума, дергать за ниточки, как марионетку...

Ее, Халька, Сабину...

- Я должна увидеть этого человека, - сказала Алиса твердо.

- Кого? - переспросила Сабина.

- Рене.

Бельт воткнулся в оконный косяк, качнулся тяжелый оконечник. Порывом ветра его швырнуло в стекло. Со звоном брызнули осколки. Захлебнувшись воском, потухла свеча.

Еще мгновение они сидели в молчании, боясь пошевелиться, ожидая нового выстрела. За окном была тишина. Поскрипывая, качалась на одной петле сорванная створка. Потом Хальк отстранил Алису и встал.

Он зажег свет, натянул отыскавшуюся в прихожей, среди плащей и курток, перчатку и, потянув, без труда вытащил бельт из косяка. Взвесил его задумчиво на ладони и, поднеся к глазам, долго рассматривал клеймо на древке. Бельт был трехгранный, с рунической надписью и клеймом: нетопырь с распростертыми крыльями. Таких клейм Хальк прежде не видел ни въяве, ни в каталогах. А надпись?.. "Грааль", - это слово предваряло присланные Рене хартии. Алиса следила за Хальком широко распахнутыми глазами, и больше всего его тревожила сейчас мысль о том, что еще минута, и у Алисы начнется очередная истерика. Успокаивать ее - это, пожалуй, будет слишком... Но он ошибся. Алиса облизнула пересохшие губы и спросила:

- Что это?

- Бельт, - отозвался он машинально.

- Я спрашиваю о клейме.

- Не знаю, - Хальк положил бельт на стол, прямо на стопку рукописей и принялся закрывать окно. Непонятно, зачем - толку от этого не было никакого. Промозглая ноябрьская ночь понемногу просачивалась в дом.

- Брысь отсюда, - не оборачиваясь, велел Хальк Алисе. - Сейчас печку растоплю заново, не то простудишься. Возись с тобой потом...

- Можешь не возиться, - в спину ему сказала Алиса угрюмо, но он не услышал.

Алиса слышала, как он шуршит на кухне у печки, гремит заслонкой, выгребая пепел. Потом весело затрещали березовые щепки растопки, и через мгновение до Алисы долетело жадное гуденье огня. Звуки были отчетливые, но Алиса словно бы и не замечала их.

Она смотрела на стрелу.

Бельт лежал, зарывшись наконечником в ворох бумаг, приминая своей тяжестью тонкие страницы рукописи, и по листам, медленно сглатывая строчки текста, расплывалось багровое пятно. Внезапно и некстати Алисе вспомнилось: привезенные Сабиной хартии предваряла такая же, как и клеймо на бельте, печать.

- Сидишь тут и мерзнешь! - Хальк с охапкой поленьев встал в дверях. Алиса повернула к нему белое лицо со слепыми от ужаса глазами.

Он понял сразу. Разжал руки. Дрова с грохотом раскатились по половицам. Хальк подошел к столу и, натянув на ладонь рукав свитера, взял бельт. Вместе с бумагами.

- Рукописи оставь, - жалобно сказала Алиса.

- По-твоему, это - еще рукописи? - он показал ей расползающийся в пальцах лист.

- Что же с... - Алиса долго подбирала слово, - что же с... этим делать?

- Сжечь, - бросил Хальк резко.

- Я не позволю.

- Погляжу я на это... - проворчал Хальк и пошел из комнаты. Босиком, как была, Алиса кинулась за ним.

Она не успела на какую-то долю секунды. Хальк уже распахнул дверцу грубки и, быстро оглянувшись на возникшую на пороге Алису, швырнул и бельт, и рукопись в огонь.

- Не желаешь взглянуть? - предложил он Алисе через некоторое время и потеснился, чтобы ей было лучше видно.

Осторожно пробежав по холодным половицам, Алиса присела рядом с Хальком и заглянула ему через плечо.