Его звали Клод. Ему было тридцать три - время побед и свершений, возраст Христа, порог, за которым - или смерть при жизни, или... Что "или" - он не задумывался. Подвигов не уготовила ему судьба, хотя печать древней крови лежала и на его лице неизгладимой тенью. И глаза его были зелены, как облака на закате. Алиса смотрела на него и думала, что умрет, если потеряет этого человека.

Они шли пустыми закатными улицами, мерзлая земля пела под сапогами. После вчерашней оттепели было скользко, Алиса судорожно вцепилась в руку Клода. Они шли и молчали. Клод не глядел на нее. Город распахивался им навстречу, Серебряная Башня светилась над крышами яростным белым огнем, и только шпиль ее сиял - как глаза северного князя.

- Я уезжаю завтра, - сказал он.

Алиса не ответила. Ей казалось, еще минута, и она упадет. Ноги не держали ее.

- Это невозможно...

- К сожалению, это так. Дела... Напишите мне.

- Ни за что, - с ожесточением проговорила Алиса. - Не терплю писем. Они лгут. Потом, при встрече, все оказывается по-другому.

- Обещаю, что не буду лгать вам. - Клод остановился, внимательно заглядывая Алисе в лицо. Она была бледна, и глаза посветлели - осколки янтаря на белом пятне лица.

- Боже мой, - прошептала Алиса. - Зачем вы издеваетесь надо мной? Неужели вы не понимаете, что я люблю вас?!

Клод молчал. Потом кивнул подбородком на идущего чуть впереди вместе с Сабиной Халька:

- Давно ли вы говорили ему то же самое?

Алиса закрыла глаза. Ресницы были мокрыми. Она не имела права плакать сейчас, это было бы бесчестно. Форс-мажор, игра без правил...

- Пощадите меня, - сказал князь. - И его, если он вам хоть сколько-нибудь дорог.

- Он - ученик.

- Алиса... - Клод вздохнул длинно и непонятно. - Вам не кажется, Алиса, что это слишком дорогая цена за знание? К тому же, простите, мне следовало бы сразу сказать вам... Ваша сестра оказала мне честь выйти за меня замуж.

Алиса стояла и смотрела на него, ничего не понимая. Потом лицо ее дрогнуло.

- Будьте вы прокляты, - прошептала она и, вырвав руку, быстро пошла вперед, оскальзываясь на неровном льду. Хальк окликнул ее, но она не остановилась.

- Ненавижу!! Ненавижу, ненавижу... - беззвучно кричала она и кусала губы.

Хальк молча смотрел ей вслед, и лицо его, на котором одна бровь сейчас была выше другой, было страшно.

Потом он засмеялся. И Сабина, сжавшись, подумала, что было бы лучше, если бы он кричал. Но он смеялся, закинув голову, перекошенным черным ртом, и не мог остановиться. Снег летел ему в волосы и не таял.

- Прочтите и распишитесь.

Прозрачный и теплый, пахнущий горечью первой листвы дождик шелестел по мостовой. Солнце просвечивало сквозь его ласковые упругие струи. Мальчишка-рассыльный улыбался, лукавый серый глаз блестел из-под мокрой челки. Он притопывал на крыльце, нетерпеливо втягивая в себя дразнящий запах весны и свободы: это письмо в его сумке было последним.

Хальк неуклюже чирканул в длинном списке и свою подпись. Перо было скверным. Он поморщился и нашарил в кармане монетку. Мальчишка закачал головой:

- Спасибо, мессир, нам не позволяют.

- Возьми все равно. Мороженого съешь...

- Ага... - Он крутнулся на пятке и сбежал с крыльца. Хальк рассеянно поглядел ему вслед: мальчишка шел, подбрасывая на ладони монетку и насвистывал что-то себе под нос. Было в нем сейчас что-то удивительно знакомое.

- Эй! - окликнул Хальк. - Как тебя звать-то?

Мальчишка глянул через плечо. Серые глаза в пол-лица. Светлые волосы, мокрые от дождя. Сумка, словно чехол для стрел...

- Славка. Ну, я пойду?

- Иди.

Хальк вернулся в дом. Странно, но ему было сейчас светло и спокойно несмотря на отчетливый привкус беды в стекающих на лицо дождевых каплях. Он вошел в комнату и, присев на подлокотник кресла, разорвал конверт. На ладонь выпал квадратик бумаги.

"Хальк. Она уезжает. Навсегда. Я не хочу жить".

- Алиса!

От удара ногой дверь с жалобным стоном отлетела к косяку. Хальк переступил порог. Первое, что он увидел - это распахнутое окно и на подоконнике, в дождевой луже, бокал с отколотым краем. Темно-вишневое, в изморози узора венетское стекло, витая ножка... Он был похож на цветок с неровными и острыми лепестками, в самой сердцевине рдела золотая винная капля. Бутылка, уже пустая, обнаружилась на столе. На кровати, завернувшись в одеяло, сидела и смотрела в пустоту горячечными сухими глазами Алиса. Рядом с нею, на покрывале, лежал вскрытый конверт. Само письмо, скомканное небрежно и зло, валялось у порога. Хальк нагнулся и поднял его. Осторожно расправил густо исписанный лист дорогой, цвета слоновой кости, с тоненькими прожилками, бумаги. Он уже догадался, кем писано это письмо: почерк Клода, как и вечную его бла-ародную тягу к пижонству не узнать было трудно.

- Отдай, - сказала Алиса громко.

- Сейчас... - бормотнул Хальк. - Как прочту, так и отдам.

- Отдай письмо!

- Не мешай, - отмахнулся он раздраженно, вдруг разглядев среди строчек свое имя. Но понять, что именно писал Невр - порою называли Клода и так - он не успел. Шатаясь, Алиса подошла к нему, молча вынула письмо из рук и, покачав головой - не то осуждая, не то просто в глубоком раздумье, - так же молча отвесила Хальку внушительную звонкую оплеуху.

- Вот так. - Алиса аккуратно сложила письмо пополам. - Не тебе писано. Хотя и о тебе тоже. Невр, знаешь ли, у нас забо-отливый...

Она криво усмехнулась и нарочито красивым жестом разорвала лист надвое. Потом еще надвое и еще. Сдунула с ладоней обрывки. И засмеялась непонятно чему.

Она, конечно же, была пьяна. Пьяна тяжело и чудовищно, в той редкой стадии, когда хмель уже не мешает осознанности и четкости движений и мыслей. Когда эти самые движения и мысли принадлежат уже какой-то другой реальности, в которой существует своя, особая логика поступков и правил поведения. Хальку было знакомо это состояние и по опыту он знал, что разговаривать с человеком в этом случае невозможно.

Он опять оглядел Алису с головы до пяток, критически покосился на ее босые ноги и, не спрашивая позволения, полез в комод. Вообще-то за Алисой никогда не водилось страсти к вещам - ну разве что к дорогому белью, - но все-таки он отыскал для нее пару теплых носок, свежую рубашку и полотенце. Алиса следила за ним с легким недоумением.

- Пошли, - сказал Хальк хмуро.

- Ку-уда?

- Куда надо, - ворчливо ответил он, ухватывая Алису за плечо.

Путь к бегству был отрезан, и Алиса, промурлыкав несусветное ругательство, от которого у Халька даже в ушах засвербело, покорно позволила проводить себя в умывальню.

Хальк накинул на дверь крючок и повернулся к Алисе. Она сидела на краю ванны, совершенно несчастная и по-прежнему пьяная, и смотрела на Халька бессмысленными глазами.

- Что ты будешь со мной делать? - спросила она нараспев.

- А что бы ты хотела?

- Не знаю. Я еще не придумала.

- Тогда думай быстрей, - предложил он и отвернул кран. Подставил под тугую струю палец и скривился: вода была холоднющая, как в замерзающей речке. Ну что же, с мстительной радостью подумал он, тем лучше.

- Ну что, придумала?

Алиса помотала головой. Короткие пряди взметнулись и опали.

- Не-а, - сказала она весело и откровенно. Глаза были хитрющие, с легкой сумасшедшинкой. - Хотя, если хочешь, можешь меня поцеловать.

- А если не хочу?

- Тогда ты мерзавец, - заключила она с безупречной логикой.

Лампочка в умывальной была слабая и горела вполнакала, так что было все равно что темно. И кожа Алисы казалась неестественно смуглой. А глаза желтые, как у кошки... Хальк ощутил, как у него теплеют щеки. Алиса положила ногу на ногу и подалась к нему. Ворот платья распался.

- Раздевайся, - сказал Хальк мрачно.

- Зачем? - удивилась она.

- Раздевайся! - заорал он, теряя терпение.

- Пжалуйста! - Алиса фыркнула и стянула через голову платье. Она смотрела на Халька с таким откровенным бесстыдством, что ему захотелось ударить ее.