Затеять перестрелку, убить нескольких казаков, а посчастливится, и генерала, а затем уйти, тоже не имело никакого смысла. Дразнить войска мелкими уколами не стоит: следует поберечь силы, сохранить каждого человека для будущих испытаний. И, вообще, можно ли рисковать сейчас, устраивать шум, когда его друзья ведут подкоп под гёрусскую тюрьму. Лучше не возбуждать власти, усыпить их бдительность. Ну, а с другой стороны, люди ему могут сказать: долго ли мы будет отсиживаться в кустах, Наби? Мы ведем себя не как мужчины, не как народные мстители, а как стыдливые девушки, украдкой поглядывающие из-под чадры на то, что творится вокруг.
У горизонта появилось легкое облачко пыли, и скоро вдали, на дороге, показались первые вооруженные казаки, за ними пролетки, фаэтоны, кареты, снова казаки, снова фаэтоны, и опять гарцующие всадники. Гачаг Наби весь напрягся и поймал в бинокль первый ряд конвоя. Угрюмые бородатые лица, огромные морды лошадей, грызущих удила и роняющих белое пено с раскрытых губ, безучастные кучера и форейторы; непомерно толстый господин, богато одетый, дремал, мотая головой, скрестив для удобства руки на животе; далее быстро тараторили что-то, смеясь, два молодых человека в легких городских костюмах. Это было похоже на сон: люди были рядом, стоило протянуть руку, но ничего не было слышно, ни звука голоса, ни одного удара копытом, ни шелеста шин.
Где же генерал? Гачаг Наби покрутил окуляр и снова поднял бинокль. Вон тот - высокий и важный. Нет, генерал вероятно в военной форме, не на свадьбу едет. Куда же его запрятали? И вдруг Гачага Наби точно обожгло. У одного из фаэтонов на статном коне ехал красивый молодой человек в черкеске. Ало-оглы опустил бинокль, потом снова поднял. Не могло быть сомнений! Это его обидчик. Бинокль несколько размывал черты его лица, но от этого они стали еще красивее: тонкий, с горбинкой нос, щегольские усики, надменно поднятые брови; изредка, свешиваясь с седла, молодой красавец что-то говорил в сторону фаэтона с опущенным верхом. Его сам аллах послал мне, подумал побледневший Гачаг Наби. Сейчас они рванут лошадей, и в миг он будет рядом со своим врагом; лезгинский кинжал у него острый, рука верная, а там - будь, что будет.
Короткий приказ уже готов был сорваться с губ, как вдруг в стеклах бинокля мелькнули совсем рядом генеральские эполеты. Генерал ехал в открытом фаэтоне. Ничего особенного в нем не было, генерал, как генерал, но сидящая рядом женщина приковала внимание Гачага Наби. Не красотой, не роскошным одеянием, а платком келагаи, обыкновенным местным платком.
Гачаг Наби смотрел не отрываясь, забыв о Генерале, о своем обидчике. Что-то смутило его в этом платке. Жена генерала, но почему в таком головном уборе? Да еще на виду у всех! Мусульманская женщина, но тогда почему рядом с губернатором, почему в таком открытом платье? Что за загадка такая! Какое у нее красивое лицо и волосы, кажется, золотые, локон выбился из-под платка.
И вид царицы.
И тут Гачаг Наби понял, даже не понял, почувствовал, почему так взволновал его этот исламский платок. Именно на такой манер подвязывала его Хаджар, не пряча своего лица. Сердце Наби заныло. Что, если это ловушка для Хаджар? Трудно сказать, какая, и что может погубить "кавказскую орлицу", которую не испугали ни солдаты, ни жандармы, ни оковы темниц.
Что же это я, подумал с тоской Гачаг Наби. Что я думаю о каком-то женском платке? Странный ты человек, Наби! Женщина всегда женщина, и какая разница, какой платок она носит. Нужно действовать. Достаточно сейчас свистнуть, чтобы его люди ураганом хлынули с горы, смяли, опрокинули казаков. И тогда он расправится со своим давним врагом, возьмет в плен губернатора и разрешит загадку этого проклятого платка.
Но Гачаг Наби не двигался, бинокль провис на ремне, звякнув о рукоятку кинжала. Рядом презрительно пофыркивал Бозат. Бойцы встревоженно и недоуменно поглядывали на своего вожака. Последний конник исчез за крутым поворотом дороги, и на ней осталась только оседающая бурая пыль.
Предсказания генеральши о магической силе ее платка начинали сбываться.
Глава двадцать первая
Кудейкин, как и всякий жестокий человек, был крайне сентиментален и набожен. Безо всяких колебаний, вопреки запрещению Белобородова, он решил расстрелять крестьян, обвинявшихся в поджоге господского имения, и, сделав приятный сюрприз прибывающему генерал-губернатору, доказать свое усердие, не имеющее границ, когда речь идет о безопасности Отечества, утвердить свою могущественную, хотя и неофициальную, власть над зангезурским уездом. Но при этом капитан хотел, чтобы все было сделано по-человечески, по-христиански, то есть освятить казнь обреченных посещением духовника, исполнить даже их последнее желание, скажем, дать им по стакану вина перед смертью.
Гуманные намерения капитана встретили неожиданное препятствие. Утром, в вычищенном мундире, торжественный и серьезный, он явился в тюрьму и велел доставить армейского священника. И здесь началась путаница. Приговоренные были мусульманами, и священник их/исповедовать не мог. Кудейкин не знал местных обычаев и послал мальчугана, который с недавних пор стал понемногу прислуживать ключнику Карапету, за муллой или за каким-нибудь другим духовным лицом. Тот ушел и исчез, потом ушли еще двое/солдат и тоже пропали. А затем прискакал вестовой и сообщил, что генерал-губернатор на подъезде к Гёрусу и через полчаса будет здесь. Взбешенный Кудейкин за десять минут успел избить приговоренных до полусмерти и отправился на маленькую главную/площадь перед канцелярией начальника Белобородова. Никогда не видел еще Гёрус столь пышной свиты: казаки запрудили площадь и окрестные улицы; блестящие экипажи простирались от канцелярии до окраин города. Но встреча была скомкана. Князь Белобородое в парадном мундире, бледный и грустный, сделал несколько шагов навстречу губернатору и по всей форме приветствовал высокого гостя. Кудейкин видел, что Белобородое не понимает сам толком, что говорит, а генерал его не слушает. Вид губернатора его поразил. Полгода назад ему довелось видеть генерала: это был цветущий мужчина со спокойным и насмешливым выражением лица, с властными движениями, легкостью и быстротой проницательного взгляда. Теперь это был старик. И Кудейкин понял, что все его надежды привлечь на свою сторону губернатора, найти в нем могущественного покровителя, - бессмысленны.
Губернатор вяло покивал по сторонам и прошел вместе с женой вслед за князем в отведенные ему покои. Разочарованная толпа медленно расходилась. Гёрус стал шумен и оживлен как никогда прежде. Экипажи разворачиваясь, сталкивались друг с другом, кучеры переругивались. Именитые люди Шуши где хитростью, где жестокостью, где золотом старались занять лучшие квартиры и без того забитые до отказа военными.
Безучастным казался лишь один офицер, прозванный здесь "оком его величества". Через час, не вмешиваясь ни в одну беседу, избегая знакомых, он разузнал все же, что завлекло сюда столько мусульманской знати. Сведения, которые ему сообщили под строгим секретом, были секретом Полишинеля. Все знали, что дни Белобородова, как начальника уезда, сочтены, и царские власти решили сменить его на татарского уездного начальника, и это привлекало сюда даже тех, у кого почти не было шансов занять высокое место.
Капитан сделал и другой вывод. Ни губернатор, ни Белобородое не в состоянии сейчас представлять истинную власть; вокруг полная сумятица, разброд, и с каждым днем положение будет ухудшаться. В такой суматохе мятежники внезапным нападением могут смять войско, табунившееся в Гёрусе, разгромить тюрьму и вызволить "черную кошку". Случись так, ему смерти не миновать, все равно - от руки разбойников или по приговору военно-полевого суда. Поэтому капитан вернулся в тюрьму и стал принимать срочные меры по усилению охраны, одновременно обдумывая, как понадежнее упрятать "черную кошку", чтобы ни одна живая душа не могла проникнуть к ней, даже с помощью силы...
Воспользовавшись общей толчеей и занятостью Кудейкина, Карапет, стараясь быть незамеченным, пробрался к своей хижине и тихонько окликнул Аллахверди. Тот вылез Из ямы, отряхивая комья грязи, и спросил нетерпеливо, что еще случилось. Карапет рассказал, что губернатор в Гёрусе, вместе с ним прибыл еще один вооруженный отряд, огромные казаки,' точно медведи; в городе полно богатеев из Шуши, повсюду шныряют какие-то темные субъекты.
