Родя, вообще говоря, смотрел на нее рассеянно, не желая смутить, но, заметив такую реакцию, поскорее отвернулся. "А ведь она тоже, наверно, не вмещает действительность, - подумалось ему. - А впрочем, может быть, и вмещает, но только побелев и порозовев. Видимо, краска, выступающая на нашем лице, и вообще сильная эмоция расширяет нашу способность к отражению. Может быть, именно поэтому мне становится так стыдно в тех случаях, когда я не понимаю окружающий мир? И может быть, если мне посильнее устыдиться, то я все пойму?"
Зажурчал комментированный диктант. Коллеги тоже принялись писать в тетрадках - наверно, решили проверить лишний раз свои знания.
Родя посмотрел в окошко. Пришкольное пространство кончалось метрах в двадцати, затем шли дома. Вдоль них женщина в стеганой куртке поленом гнала хмурого, втягивающего голову в плечи мужика. Она что-то кричала, но слова не долетали. Светловолосая женщина напоминала Весну с картины Боттичелли, но только сильно разгневанную. Мужик же смахивал на уличенного в краже вина сатира.
Было пасмурно, но солнце легко угадывалось в тучах, едва не просачиваясь в одном месте настойчивым апрельским лучом. Зато вместо солнца показался во всей красе оранжевый, как морковка, трактор - здоровенный, выше деревенских домов - и неуверенно проехал по улице, воплотив собою огромную тоску по урожаю. Собак почти не было видно, - кому же охота месить весеннюю слякоть. Весеннее рабочее безлюдье. Налетел ветер, хорошенько тряхнув еще сухую, но уже с заметными почками сирень.
Родя ощутил на себе чей-то взгляд. Он решил, что давешняя девочка уже успокоилась и хочет разглядеть чужого учителя: действительно ли он так страшен. Но это Татьяна Филипповна смотрела на него с явно пристыжающей целью, возвращая в класс, на урок, к совещанию куста.
- Положите ручки, - сказала Валентина Матвеевна. - Послушайте, что я вам скажу.
Она мастерски, с таблицами и примерами начала рассказывать об исключениях из правил постановки запятых при причастиях.
Родя искренне восхищался уроком и считал, что ему лишь лет через пятнадцать удалось бы проводить столь продуманные и изысканные занятия. Кроме того, он надеялся когда-нибудь приобрести уверенность Валентины Матвеевны, коренящуюся в глубоком созвучии с действительностью, и прекратить наконец страдать от проклятых диссонансов.
"Valentina Matveevna, Lei e' una stella a cui sto aspirando"2, мысленно обратился он к ней на языке, который не шел из головы.
Этот язык мог дремать в нем неделями, и вдруг как встрепенется, горячо проговорит что-нибудь свое сквозь сон и уляжется опять. В деревне особенного места итальянскому не было. Каждый день три-четыре урока, проверка тетрадей, целый узел школьных забот. Часто бывало, что Родя так и не добирался до заветной ободранной книжки. Но перед сном он вспоминал какую-нибудь важную фразу, вроде "Ciascun siegua il suo stile, io sieguo il mio"3. После этого блаженно засыпал.
Но Родя знал, что когда-нибудь итальянский язык пробудится в нем, и даже немного боялся этого. Полный сил и музыки, тот хлынет в мир, направляясь к полям, деревьям, домам и людям. Родя опасался обратиться к своей домохозяйке бабе Марфе со словами:
- Buon giorno, la cara nonna! Le contero' una bellissima canzione italiana: St-Lucia4 .
И спеть. Дальнейшие шутки проснувшегося итальянского языка страшно было даже представить.
Коллеги отнеслись к уроку Валентины Матвеевны неоднозначно. Все, как одна, сошлись на том, что первая часть была затянута.
- Валентина Матвеевна, ну, вы как хотите, но длинным началом вы их расхолодили.
- Девочки очень хотели выступить, - оправдывалась проверяемая. Рассказали в деталях все, что знают. Жалко было останавливать.
- А комментированный диктант? - вступила Татьяна Филипповна. - Текст очень неровный! То трудный, то легкий, то трудный, то легкий. Комментирующие ученики ставятся в неодинаковые условия. Простые предложения надо было повыкидывать.
- Но это же Гончаров! Как я могу?
- Ну, и что? Да он только вам спасибо сказал бы, если бы узнал, для какого дела вы его сократили. Небось грамотного народа все хотят, а поступиться чем-нибудь для этого не желают, - выбранила Татьяна Филипповна неповинного Гончарова.
- Можно мне сказать? - поднялся Родя. - Мне кажется, в уроке Валентины Матвеевны все было на месте: и начало, и продолжение, и конец. Но я хочу остановиться на первой части.
Он сжал кулаки, вызывая в памяти институтские лекции, и лихо продолжил:
- В первой части мы видим отклик учеников на новый материал предыдущего урока. Это проявление обратной связи в процессе преподавания, без которой добиться успеха немыслимо. Как взволнованно они говорили! Сколько приводили примеров! Перед нами просто образцовые ответы. Видно, что учительское слово упало на благодатную почву. Вот так один урок перерастает в другой, другой в третий, а все вместе они формируют единый учебный процесс.
Звучало все это жутковато, поэтому Родя тихо добавил по-итальянски:
- Si devono annaffiare i gigli crescenti nel giardino primaverile1.
После этого совсем смутился и сел. Некоторое время было тихо.
- Что это вы такое последнее сказали? - сухо спросила Татьяна Филипповна.
Родя мысленно перебросил фразу на русский, проблемы в этом не было, но вслух произнести ее не смог. В такой обстановке она почему-то звучать не хотела. Кроме того, идея поливки цветов казалась слишком обыденной, даже тривиальной. Наконец, в Сибири в апреле цветов на клумбы еще не высаживают. Дай Бог, в начале мая.
- Ничего особенного.
- Как это ничего особенного? - Возмущенная инспекторша даже повернулась к учителям за поддержкой. - Вы, может быть, нас всех обозвали как-то, унизили, выразили сомнение в квалификации - и ничего особенного? Какое высокомерие!
Родя не мог согласиться с таким обвинением и тоже обратился ко всем присутствующим:
- Извините, пожалуйста! Я ничего плохого не имел в виду. Смысл там был такой, что если вы, например, зашли в весенний сад, то не надо наступать ногами на молодые росточки.
- Ну, спасибо, Родион Васильевич! Грубые мы, значит, и нечуткие. Я так и знала! Попираем ногами молодое поколение. Это мы-то! Которые отдаем все силы на его полноценное образование и воспитание!
В общем, стало только хуже. "Che fingo? Che ragiono? - подумал он с грустью словами старинной арии. - Dove rapita io sono dal torrente crudel de' miei martiri? Misera Rodiono, ah tu deliri!"2
С этим итальянским всегда так. Будучи прекрасным сам по себе, он только все запутывает, когда начинаешь его применять. Каши с ним не сваришь, все время ждешь сюрприза. Вот еще поразительный пример. Уже перед отъездом в Красногорск нашему герою позвонила знакомая преподавательница фольклора:
- Родя! О вашей неразделенной любви к итальянскому на факультете ходят легенды. У меня для вас сюрприз: сюда приехала моя коллега из Италии, она занимается русскими сказками. К сожалению, стоянка ее парохода всего четыре часа. Сейчас мы собираемся в пединститут - она желает на него посмотреть. Если хотите, приезжайте! Хоть словечком перекинетесь.
Родя жил далеко от Волги, на Безымянке, поэтому пришлось добираться с пересадками целый час. Душный трамвай нарочно медлил, задолго до перекрестка начиная лениво тормозить, и, естественно, получал на светофоре красный свет. Это было подло! Но, кроме Роди, никто никуда не спешил, была вторая половина воскресенья и начало знойного августа. Последнюю часть пути Родя вовсю бежал, опасаясь упустить неслыханную возможность.
Наконец он ворвался в родное здание, полное прохлады. Итальянка уже собиралась уходить. Ей было под сорок, она была миловидна и решительна и сразу задала ему какой-то длинный вопрос. Вопроса он совершенно не понял и поздоровался:
- Бона сэра, синьора.
Она нетерпеливо кивнула и стала ждать. Он сказал несколько фраз, которые хорошо знал. Вроде того, что вопроса не понял, но приветствую вас в нашем городе. И так далее. Она пожала плечами и снова пустилась задавать вопросы, даже проговорила небольшой монолог нарочно четко. Родя все равно ничего не понимал, хотя пытался что-то лепетать в ответ. И тогда она сказала по-русски:
