Горлаченко согласился:

- Получена директива по этому поводу. Посоветуйтесь в штабе и со штурманом дивизии, как лучше все это сделать.

И пункт наведения на поле боя был организован.

В дни моей работы на передовой погиб, участвуя в очередном боевом вылете в качестве ведущего шестерки "илов", погиб мой боевой заместитель Василий Константинович Батраков. Летчики рассказывали, что зенитным огнем было отбито крыло его самолета, и Батраков вместе с неуправляемой машиной упал в Сталинграде на войска противника. Весь полк переживал потерю отважного летчика, командира. Но шла война. На место одних - погибших - приходли другие. В середине октября к нам по всем дорогам с севера и востока потянулись эшелоны и автоколонны. Мы догадывались, что стоим перед чем-то важным, перед большими событиями. Дивизию непрерывно пополняли самолетами, людьми. В то время все полки довели до полного состава.

И вот началось. 19 ноября мы стали свидетелями сильнейшей артиллерийской подготовки. На расстоянии сорока-пятидесяти километров стоял непрерывный гул. Это было настоящее артиллерийское наступление! Мы тоже были готовы действовать, летать на поддержку наших войск, но погода, как назло, испортилась. К середине этого короткого осеннего дня облачность поднялась метров до двухсот, видимость дошла километров до двух, и мне удалось сделать два боевых вылета. Летали парой на уничтожение техники и живой силы противника в балке Дубовой. Поработали неплохо. Об успехе тех полетов писала армейская газета.

23 ноября войска Сталинградского и Юго-Западного фронтов замкнули кольцо окружения и сошлись у города Калач-на-Дону. Мы радовались этому. Однако ликовать было рано. Противник понимал, в какой мешок захлопнули его сталинградскую группировку - более 330 тысяч человек, - и предпринял лихорадочную попытку прорваться корпусом Манштейна на выручку окруженных войск Паулюса. Обстановка была сложной, порой драматической. Но тут подоспела 2-я ударная армия генерала Малиновского, врезалась во фланг войск Манштейна и после ожесточенных сражений погнала гитлеровцев от Сталинграда до Донбасса.

На третий или четвертый день нашего наступления мы перелетели на полевой аэродром Средняя Ахтуба. Он так близко был от противника, что даже наша тяжелая артиллерия располагалась позади нас. Это вынудило нас организовать с артиллеристами четкое взаимодействие. Подобного базирования и взаимодействия я больше не встречал до конца войны.

Когда немецкие войска были окружены в Сталинграде, весь подвоз им боеприпасов, горючего и продовольствия по земле прекратился. Тогда Геринг хвастливо заверил фюрера, что он построит воздушный мост и самолетами Ю-52 будет обеспечивать группу Паулюса так, что она не будет нуждаться нив чем.

Наше командование решило осуществить полную блокаду немецких войск и с воздуха. Для борьбы с транспортными самолетами противника 8-й и 16-й воздушным армиям были выделены силы истребителей и штурмовиков. Мне приказали возглавить восьмерку штурмовиков "в засаде" (есть такой метод боевых действий). Известно, что мост Герингу построить так и не удалось - сталинградцы не дали.

Немало транспортных Ю-52 было сбито истребителями, штурмовиками, в том числе и летчиками нашей дивизии. Это была крупномасштабная, редкая операция по блокированию окруженных войск противника и срыву обеспечения их с воздуха.

... Заканчивался 1942 год. Все было в этот год войны - и радости, и огорчения. Нам пришлось отступать до Волги и Северного Кавказа. Мы теряли людей. Однако уже к концу года армия собрала солидные силы и средства и сумела правильно использовать их. Перейдя в контрнаступление, наши войска окружили, а затем и уничтожили крупнейшую ударную группировку гитлеровцев - 330 -тысячную армию Паулюса. 2 февраля 1943 года закончилась историческая Сталинградская битва.

Вспоминая былое, не могу не выразить искренних огорчений защитников Сталинграда по поводу различных переименований, которые коснулись и самого города, и битвы за него. Справедливость и историческая необходимость потребовали называть ее своим именем - Сталинградская. Она навсегда и останется Сталинградской в наших сердцах.

Год коренного перелома

В последних числах декабря 1942 года мы перелетели в Тулу. Предстояло формирование штурмового корпуса Резерва Верховного Главнокомандования, и, понимая, что позади остались очень важные и тяжелые события, мы ясно осознавали - в войне наступил новый этап.

Как-то, вскоре после по-фронтовому скромного новогоднего праздника генерал Горлаченко спросил:

- Иван Иванович, а у вас нет желания съездить в отпуск, к родителям?

Сказать по правде я был огорошен. Война - и вдруг отпуск!

А Горлаченко, переждав мое смущение, продолжает:

- Вас два раза сбивали. Поезжайте, покажитесь родителям засвидетельствуйте, что вы живы и здоровы. Формирование корпуса - дело не короткое, у вас есть время.

Сборы были недолгие, и в тот же день я уехал в краткосрочный отпуск. С большим волнением добрался до родины - моей Башкирии. Тогда были такие условия передвижения, что по- другому, как "добрался", и не скажешь.

Прибыв о отчий дом, естественно обрадовал мать, отца, сестер, родных и знакомых. Отец подробно расспрашивал меня о делах на войне, он очень переживал события на фронте. Все, что знал, я ему, старому солдату двух войн, конечно, без утайки, рассказал.

Родина удивила меня оглушительной тишиной. После двух лет непрерывного гула моторов и стрельбы - вдруг всепоглотившая тишина. Белые, покрытые снегом поля. Задумчивые и грустные леса. Я оказался в каком-то позабытом состоянии умиротворения. Но едва погрузился в него, как сразу током мысль - а ведь идет война.

Эхо войны докатывалось до самых глубинных сел и деревень не только сводками Совинформбюро, но и скорбью похоронок, которых становилось все больше и больше.

За считанные сутки отпущенной мне мирной жизни сами собой вспомнились и "время былое", и "лица, давно позабытые".

Детство у меня было и золотое, как всякое детство и нелегкое. Семья большая - восемь детей. Жили мы сперва в поселке Подгорском, Инзерского сельсовета, Архангельского района, а затем, в 1928 году переехали в Шишканское. Домик приобрели махонький, не дом, а хатку с печкой. Забота о том, чтобы прокормить нашу ораву, была главным делом отца и матери. Что называется перебивались с хлеба на квас. Зимой нередко в избенку приносили ягнят и теленка, чтобы не замерзли на лютом морозе. Мы всегда ждали лета. Летом можно сбежать от духоты в хате. Летом весь день на улице.

Сейчас, бывает, молодые люди пишут, не без хвастовства, мол, трудовую деятельность начал в 18 лет. Ничуть не преувеличу, если скажу, что мои сверстники в деревне начинали трудиться в 8-10 лет. И труд этот не был забавой: пасли скот, рубили дрова, носили воду, давали скоту сено, и многое другое делали мы в меру своих сил.

Семья наша была дружная. Отец, Иван Григорьевич, высокий, поджарый, но очень сильный человек. Не знаю, сколько весил мешок зерна. Но помню, брал он их сразу два - под одну и под другую руку и спокойно нес в дом, веля отворить дверь. Коммунист с 1918 года, солдат первой мировой войны и армии Блюхера. Строгий и вместе с тем справедливый и добрый. Из любой поездки привозил нам или леденцы, или по кусочку сахара, или пряники. Не любил обмана, не терпел лжи. За провинности, бывало, иногда и наказывал: ставил на колени лицом в угол. Но быстро отходил и снова становился ровным и добрым. По тем временам в нашей местности отец был самым грамотным человеком, он окончил сельскую приходскую школу. Писал и читал всем близким, да всем знакомым письма. В прилежании к учебе, труду я многим обязан своему отцу.

Мать, Евдокия Фоминична, маленького роста, щупленькая. Будучи уже "большим", приезжая из армии, я нередко носил ее на руках.

Исключительно трудолюбивая. Надо было накормить, обуть, одеть, обстирать всю семью.

Мы не знаем, когда она спала. Засыпали - она что-то делала, просыпались она вся в работе, в хлопотах. Провинишься, бывало, она ругает, но мы все знали, что скорее ласкает, чем ругает. Не злоупотребляли этим.