- Какие обстоятельства, какая помощь?! - взорвался Жан. Не мечи икру, мы не на ассамблее.

- Дело в том, - продолжал спокойно Доктор, - что возник вопрос, разобраться в котором нам пока трудно. Вероятно, мы чего-то не знаем. Если вы поможете, то окажете...

- О боже! - простонал Жан и направился к двери. Слушать дальше было выше его сил.

Марио в какой-то степени разделял его нетерпение. Из слов Доктора он уяснил пока только одно: какая-то неприятность, причем большая, раз они так переполошились.

- Присядьте, пожалуйста, - предложил, или скорее попросил Доктор. - Сейчас все объясню.

Объяснение было долгим, туманным, что-то не договаривалось, возможно, намеренно, и позднее, переваривая пространный монолог Хагена, Марио с трудом составил более или менее ясную для себя картину "обстоятельств". Началось это еще несколько дней назад. Тревогу поднял сам Доктор. Ему не понравилось состояние Большого Мозга. Какие-то там у Него отклонения. "Будь это обычный пациент, я определил бы: невроз". Невроз - это понятно. Болезнь как болезнь, и ее следует лечить, вернее, не ее, а его. А чтобы лечить, надо знать первопричину. С чего вдруг? Не от сырости же. И это еще полбеды. Хуже, что сам БМ закапризничал, как малое дитя, лечиться не хочет. Попробовали подмешать лекарства в физраствор, чуть ли не истерика, заставил сменить меню. Это уже по части Кормилицы. Ей выговор и протест: если, заявил, еще раз без моего ведома попытаетесь сварить такое блюдо, объявлю; голодовку. Она вот сейчас стоит у окна и переживает... Ему объясняют: без лекарств нельзя, хуже будет. Да какой разговор с больным, неврастеник ведь. Слушать ничего не хочет: лучше вас, мол, знаю, что можно, а что нельзя. Устал я, говорит, отдых нужен, отпуск. Вот тут забегал кибернетик, то есть Учитель. Почему отпуск? Сколько лет без продыху - и ничего, а теперь вдруг устал. Отпуск - это катастрофа. Срывается не только рабочая программа (на это Учителю наплевать), рвется связь с миром, прерывается информационный поток. БМ отстанет от событий, вроде как школьник, прогулявший учебную четверть. Что потом спрашивать с отставшего ученика! В принципе Он может сам объявить себе каникулы, но тогда... Страшно даже представить, что тогда... Такая вот закрутилась карусель. И крутится не первый день, только Марио ничего не знал. С какого дня конкретно? Прикидывали, считали - выходит примерно с появлением в Нью-Беверли Сына, и получается, что он Марио Герреро, во всем виноват, если и не во всем, то все равно виноват. Потому и есть к нему вопросы.

- Еще раз извините, мы вынуждены кое о чем спросить. Обстоятельства, сами понимаете, чрезвычайные. - Доктор не сразу решился сказать "чрезвычайные". Он старался подбирать слова нейтральные, спокойные, чтобы не оказать на собеседника эмоционального нажима. Давить на психику, как он считал, унизительно, а для людей его профессии - недостойно.

К тому времени, поостыв, вернулся Жан, покинула свой пост у окна Сьюзен. Втроем они терзали вопросами Марио, пытаясь понять причину свалившихся на них проблем.

- Ты поднялся на лифте, вошел в зал. Как Он встретил? Первые слова.

- Спросил о звездах. В том смысле, люблю ли я смотреть на звезды.

- И что? Ответ понравился?

- Откуда мне знать. Поинтересовался, во что я верю.

- Веришь или веруешь?

- Для него это без разницы, я так понял.

- Потом?

- Немного поговорили о жизни и стали играть.

- Как играть, во что?

- Ну, вроде как с переодеванием, только на словах. Сам он был то прокурором, то проповедь читал, то дурачка из себя строил: а почему, отчего? И меня все время во что-то рядил. Представь, говорит, что ты женат, имеешь свой дом. Тут меня смех стал разбирать. Попугать хотел: зачем ты, Марио, в детстве деревья ломал? Потом вдруг: ты бог. Это я-то бог!.. Да вы все здесь во что-то играете.

- Нет, так мы ничего не узнаем... У тебя хороший глаз, ты легко подмечаешь. Постарайся вспомнить. Что тебя особенно удивило?

- Яйцо.

- Не о том. Каким Он показался, в разговоре? Может, странность какая?

- Яйцо сияло.

- Хватит! - взметнулся Жан. - Он же нас дурачит. Разве вы не видите?! Молодец, Марио, всем нам носы утер. Нет, скажешь?

...все видели, как Рыжий заходил в каптерку. Он пробыл там минуты две и вышел, ухмыляясь. На вечерней поверке сержант спросил: "Кто?" Строй молчал. Сержант медленно обошел их, всматриваясь в каменные лица. "Ладно, - сказал он. - Наказывать всех не в моих правилах. Когда вся армия чистит нужник - это не армия, а ассенизаторы. Достаточно одного. Может, есть добровольцы?" Строй молчал. "Тогда сами решай: те кому". Строй молчал. "Что ж, подождем. Будете стоять до посинения". И тут подал голос Рыжий: "Парфюмо. Его хлебом не корми - лишь бы пахло. В нужнике ему самый раз". Сержант распустил строй. Марио пошел за шваброй...

Когда они остались вдвоем. Доктор встал из-за стола, прошелся по кабинету. Он был явно расстроен. Это он предложил переговорить с Марио и, поскольку затея не оправдала связанных с нею надежд, чувствовал себя виноватым. Перед всеми. Перед Ж.аном и Сьюзен, что отнял у них время; перед Марио, что поставил его в неловкое положение. Сам он не считал, что этот загадочный избранник Большого Мозга морочит им голову. Тут что-то другое.

Взяв стул, он сел напротив Марио.

- Мне показалось, - тихо начал он, - иногда вы как бы отключаетесь, пропадаете куда-то. С вами часто так?

Как ни странно, скандальный разговор у Доктора нисколько не испортил его отношений с троицей. Наоборот. Теперь он был посвящен в самую что ни на есть потаенную жизнь Нью-Беверли, и при нем в открытую обсуждались все дела и события, о которых сам он наверняка никогда бы не узнал.

Обменивались новостями обычно за обеденным столом на общем сборе. Но не только. Случалось, Марио оставался с кем-либо наедине, и тогда, непроизвольно яли делалось это умышленно, в знак особого доверия, с ним делились тем, о чем умалчивалось в присутствии других. Были, оказывается, у них друг от друга секреты, и не только сугубо личного, интимного свойства, а, что самое неожиданное, - связанные с Башней.

Удивила его прежде всего Сьюзен Маккали.

В тот злополучный день, когда они чуть не перегрызлись у Доктора, она перехватила Марио на пути к коттеджу. Вначале он подумал, что начнет утешать или постарается как-то сгладить - допрос-то учинили они. Ничего подобного! Накинулась на него, что та пантера. Во всем, видите ли, он виноват; с ним просто страшно рядом стоять - обязательно история. (Это он уже слышал). Не успел появиться - и кругом черт знает что творится. Вандал, варвар, разрушитель. Где пройдет, там пепелище. (Зачем тогда его сюда затащили?). Доктора пожалела: деликатнейший человек, умница, молиться на таких надо. За Учителя горой: талант, гений, он и так по ночам не спит. (Но что он им сделал?).