Да и почему мы думаем, что во времена, называемые нами доисторическими, самым распространенным механизмом возникновения собственности было то, что мы теперь называем экспроприацией. Все, разумеется, встречалось под этими небесными звездами. Однако отчего бы не представить себе, что у тех же древних земледельцев при определенном уровне производительности, когда семья становилась способной собственными силами, без помощи других, прокормить себя, процесс разделения происходил как бы сам собой. И родовое поселение постепенно переходило на основу соседских отношений. В той или иной степени. И первым понятием, тяготеющим к норме, определилось не "это мое" но наоборот - "это твое". Конечно, были и завоевания, и захваты, и всяческие переделы, и вытеснение одних другими, и все разбойничье, что нам проще себе представить. Однако, повторяю, почему, на первых порах, не превалировать мирной эволюции размежевания на семейные хозяйства. То, что способность одного человека кормить не только себя привела, в частности, к возникновению рабства - все правильно, но это уже другой вопрос...
Наша действительность вообще соткана из противоречий...
Мы, люди, как бы поднялись на вершину горы, где выветривается человеческое тепло, где непросто приткнуть нравственное чувство. Если иметь в виду Запад, то с этой стороны на голой в гуманитарном смысле вершине пребывает, по словам Э.Гуссерля, "самоудовлетворенное человечество", впавшее в "роковое заблуждение относительно мудрости человеческой науки". Если иметь в виду наши недавние роковые заблуждения, то мы стояли , взирая лишь на осколки теорий социального рая. Где-то то ли по ходу, то ли на спуске равнина истинно человеческого общения, этот плодородный Лелант. Мы же порой - и те, и другие - глядим, словно в бездну. Это во-первых.
Во-вторых... Академик Т.Ойзерман пишет: "Человек есть, по своей сущностной определенности трудящееся и тем самым познающее существо". Верно сказано. Но - верно лишь частично. Да простится мне опять экскурс в доисторическое. Первый человеческий способ добывания пищи должен был перейти не только в навык, но и развиться в варианты, в интерес к выбору способов. Потому - в начале было слово, пусть и не произнесенное... С того самого первого чувства, обернувшегося первым осознанным действием. Мысль прачеловека - способность предчувствия, предвидения. С момента возникновения она включается в космос, ее породивший. В сущности, у человека (воспрянь, смертный!) всегда были космические задачи и (не падай духом) земные возможности всякий раз. Чувство вообще индивидуальней мысли. Выразительнее ее. Индивидуальное чувство саму мысль способно индивидуализировать. А потому чувство служит куда большим, чем мысль, основанием для равенства людей. И первой эмоцией в мироздании (не помню сейчас кем это сказано) была положительная эмоция. Это - по-человечески, а значит, и верно.
Что же касается до мира человеческих вещей, предметности, нас окружающей, то это же - материализовавшиеся порывы, чувства, мысли. В процессе деятельности, разумеется...
В-третьих, и это здесь главное... В самой сути бытия всегда был заложен творческий нравственный момент. Мы не замечаем этого, как не замечаем и сердца, бьющегося внутри нас. Именно так, например, определяет нравственное Валентин Толстых. Наблюдаемая зависимость нравственного и духовного, даже беспомощность перед экономическими потребностями, есть некий оптический обман. Истина лишь в первом, так сказать, приближении, годная до поры. Духовное в человечестве - такой его младенец, который сродни Эроту из древнегреческой мифологии. Все боги, кичащиеся полновластием в своих божественных ведомствах, снисходительные к этому чуть ли не уличному шалуну, в конечном счете бессильны перед ним и боятся его. Бессильны и боятся, потому что он - персонифицированная любовь, движущая миром. Любовь, без которой все снова может обернуться досотворным хаосом.
Духовное догосударственно, дописьменно. Оно домысленно и первозданно. Духовное, в сущности, вообще непротиворечиво. Невозможно не предположить, что в доисторической дали в человечестве уже состоялось в том или ином виде приятие и воспроизводство некоего духовного императива. Пусть и не распадавшегося на постатейный кодекс, на заповеди. Для последующего системно-экономического восхождения по временам уже собственно историческим, для нас, этот духовный императив задан был в готовом виде. Иначе откуда в народах столь неизменно стремление к справедливости. Само это народное чувство справедливости. И экономика этому чувству - не главный указ.
Да, с экономикой шутки плохи. Да, она встраивает в себя людские судьбы, корректирует души и по-своему пасет человечество, человеческое сознание. Однако этот владыка и преобразователь не всемогущ. Он способен влиять на духовное здоровье человеческих сообществ. Но упади нравственный уровень последних ниже отпущенной им меры, и твердыня экономики задымится грудой развалин. По крайней мере, и ей не дано быть абсолютно безнравственной. Думаю, бездуховность вообще человечеству не грозит. Бездуховное человечество попросту погибнет. И потому я все готов отдать экономике, все, кроме приоритета. Недаром великий поэт провидчески сказал: "Все отдаю я октябрю и маю, но только лиры милой не отдам".
С нравственными ценностями, непротиворечивыми внутренне, все остальное может вступить в конфликт. До поры до времени и до известного предела. Внутренняя непротиворечивость духовного допускает и обеспечивает такую интенсивность конфликтов, такую меру разрушительного, заключенного в них, какая должна все-таки гарантировать условия существования и развития самого духа. И одно из важнейших условий - нравственная состоятельность сообществ в целом, на круг.
Да и в каждой сотворенной человеком вещи заложено, просвечивается озарение, чувство, мысль о ней, то есть и слово, нацеленное и на общение людей. Это само по себе не может не сказаться самым глубинным образом на процессе человеческой истории, не придать ей направленности. Направленности нравственной. За спиной записанных, известных нам эпох (или эпохи) человечества, расположился Первокамень культуры общения, этот дельфийский центр земли. Для каждого в отдельности, и для всех нас, взятых вместе.
