— Пойдем потанцуем? — предложила она, выпустив кольцо дыма.
Я огляделся. Вокруг действительно танцевали, Викуля танцевала с одним из парней, смеясь и роняя голову ему на плечо.
— Пойдем, — согласился я, затушил сигарету и встал.
Она тоже поднялась, сделала несколько затяжек, бросила сигарету в пепельницу и положила руки мне на плечи. На ней было тонкое шелковое платье и не было намека на лифчик. Она улыбнулась и толкнула мою руку ниже, чтоб я мог ощутить полное отсуствие трусиков. Потом закинула голову — иначе у нее не получалось смотреть мне в глаза, и сказала:
— Жарко тут. Пойдем на балкон, покурим?
Я согласился — в комнате действително нечем было дышать. Выйдя на балкон она наклонилась, оперлась о перила, и ветер шаловливо задирал легкую материю, обнажая выпуклые крупноватые для ее роста ягодицы, вызывающе отражавшие желтый свет фонаря.
Я повернулся и пошел в комнату, нашел Викулю, прервав ее беседу с каким-то пожилым мужичком, и не слушая ее возражений потащил домой.
Дома Викуля закатила мне скандал. Мужичок с которым она общалась оказался не много ни мало продьюсером телевидения Кушаком, который запросто мог бы устроить ей, недавней выпускнице филфака, непыльную и интересную работку на телевидении, о чем Викуля, как выяснилось, страстно мечтала. Мне пришлось выслушать горькую правду о себе и своих родственниках, не выдержав тяжести которой я ушел, хлопнув дверью, и поехал к себе домой.
С Викулей мы помирились через неделю, после того как благодаря стараниям Барбадары и содействию всемогущего Кушака она все-таки получила должность ассистента и заветный пропуск на территорию загадочного места владевшего эфиром.
Мы продолжали заходить к Толику. Начав дружить семьями посещали вместе различные мероприятия, куда Толик, как представитель прессы бесплатно ходил сам и водил нас. После мероприятий зачастую шли к нему. Он учил Викулю играть в преф, а мы проводили время с Маргаритой, обсуждая все — от носков до японской поэзии. У нас оказались схожие интересы и взгляды, и мне нравилось как она говорит, как слушает меня, как смеется и курит. Было в ней что-то что меня раздражало — она была цинична, слишком цинична для женщины, а я не люблю это качество, кроме того ее жесткость пугала меня и иногда я малодушно думал что не смог бы жить с такой женщиной, так много было в ней желчи. Она не была прирожденной феминисткой, скорее это была защитная реакция на невезение, жизненные удары, а может любовные неудачи. Впрочем не знаю — я не психолог, а она не любила говорить о себе.
Расширяя кругозор и поднимая культурный уровень за счет просмотра фестивальных фильмов и прослушивания местных рок-групп, мы провели сентябрь и октябрь, за которыми пожаловал промозглый ноябрь с дождями, слякотью и ежегодным фестивалем КВН между профтехучилищами. Толик должен был идти на полуфинал и мы согласились составить ему компанию, договорившись о встрече в 4:30, за полчаса до концерта.
Я пришел раньше, и заранее огорчился ожидая что придется мерзнуть в тумане и одиночестве, но к моей радости на условном месте уже кто-то был, и подойдя поближе я увидел Маргариту. Она улыбнулась и взяла меня под руку, предложив походить туда-сюда чтоб не замерзнуть. Я согласился и неторопливо гуляя по безлюдной улице мы дошли до широких резных дверей когда-то богатого дома, а теперь заброшенного, с выбитыми стеклами и стойким запахом мочи. Она потянула меня внутрь, под мраморную лестницу, где обычно хранят свои пожитки дворники, расстегнула пальто, одним движением справилась с молнией. Я не удержался и застонал, и положил руки ей на голову чтобы ощущать ее тепло и шелк густых тонких волос.
На следующее утро началась зима. Похолодало и выпал первый снег, закрыв убожество улиц и празднично украсив обваливающиеся фасады. Вечером мы как обычно шли к Толику, смотреть премьеру его новой телепередачи «Желтые мальчики» — о сутенерах и продавцах наркотиков. Назвал он ее так странно в честь своего давнишнего приятеля китайца, приторговывавшего и тем и другим по мере сил.
Прийдя мы застали еще одну пару: моложавого интересного мужчину с несколько потасканной спутницей, как вскоре выяснилось — женой, причем в мужчине Викуля узнала своего бывшего преподавателя истории литературы из универа.
Передача была так себе. Главные герои сидели спиной к камере и отвечали на вопросы Толика, крупным планом в кадре. Толик был суров но сочуственен, на рассказы о тяжелой жизни сутенеров кивал понимающе, так что у зрителя складывалось впечатление что не такие уж они и плохие люди, эти сутенеры, и уж кто виноват так это система, заставившая инженеров и слесарей заниматься таким грязным и неблагодарным делом. Хозяин ухаживал за гостями, подавая напитки и бутерброды, приготовленные Маргаритой на кухне, менял пепельницы и подкладывал в чай лимон.
Похвалив программу и ее автора мы плавно перешли на разговоры о проститутках и сексе, в процессе которого Толик принес откуда-то из недр спальни недавно приобретенный вибратор, похожий на гибкую палку сервелата с двумя головками.
Народ оживился. Посыпались вопросы о способах применения и Толик скромно но со знанием дела рассказывал о возможных позах и необходимом количестве людей.
Преподаватель уже не стесняясь массируя лобок жены с интересом осведомился не хочет ли глубокоуважаемая публика испробовать сие орудие, на предмет изучения гибкости и эластичности последнего. Все согласились, в том числе Викуля, что меня просто поразило.
Неожиданно все кроме меня оказались раздеты. Викуля раздвинула ноги и громко стонала в ответ на жадные прикосновения Барбадарских усов, не стесняясь присутствующих, чем удивила меня еще раз — обычно она вела себя очень тихо.
Преподаватель полулежал на диване, грубо тиская ее грудь, а жена целовала его, торопливо спускаясь вниз.
Маргарита подошла ко мне и потянула за галстук, одновременно расстегивая штаны. Я отодвинулся.
— Ты что, — спросила она. — стесняешся?
Нет, я не стеснялся, я просто не хотел. Мне доводилось заниматся сексом в присутствии других людей, спасибо советской армии, но сейчас, с ней, мне просто не хотелось. Маргарита оставила в покое мои брюки и отстранившись произнесла:
— Мы можем пойти в спальню.
Это прозвучало слишком громко, Толик услышал и повернулся к нам, сев на пол и уставившись на меня непонимающими маленькими глазками. Викуля перестала стонать и выглядела сердито. Впрочем преподавателя и его жену мы не отвлекли.
Толик вытер мокрые усы и противно как никогда сказал:
— Макс, ты фто, стесняефься?
— Нет, я… мне нужно идти.
— Макс, тебе понравится, я гарантирую. Ты попробуй, решись и попробуй, один раз. Оставь эти свои советские комплексы…
Я не ответил, пробормотал спасибо, пятясь вывалился в прихожую и торопливо открыв дверь вышел, Маргарита крикнула что-то мне вслед, но я не разобрал, сбежал по лестнице вниз и с облаком пара вырвался на улицу.
На улице была ночь, часов, наверное одиннадцать, но никого не было, легкий мороз разогнал народ по домам. Где-то продребезжал трамвай, и было слышно шепот падающего снега и потрескивание покрытых коркой льда веток. Я глубоко вдохнул хрустящего морозом воздуха от которого закружилась голова, закурил и пошел к более-менее людным улицам, ловить такси.
Она догнала меня минут через пять, запыхавшаяся, раскрасневшаяся, с блестящими глазами и снежинками запутавшимися в волосах.
— Я же просила меня подождать, — удивленно сказала она, без обиды, но как бы досадуя на мою непонятливость. — Мне пришлось бежать за тобой, я боялась что снег заметет следы…
Я не ответил, обнял ее и поцеловал в изящные, слегка подведенные помадой, губы, чувствуя как они раскрываются мне навстречу, как наполняется ее рот моей слюной и ее язык гладит мои губы, она не делала ничего особенного, но я зашелся от удовольствия, похожего своей необычностью на то, что испытал кончив в первый раз, под руководством своей, на три года старше, соседки по этажу. Я обнял ее, я таял от ее поцелуев, мое тело переставало быть моим и когда руки, проникшие мне под рубашку погладили меня, мне вдруг захотелось стать котом, чтоб лежать у ее ног целыми днями, в ожидании ласки. Она остановилась первая и переведя дух сказала:
