– Добрый вечер, месье… – раздался голос Абадора, – уже спите? Вечер и начало ночи – самое лучшее время на всех курортах, а вы скучны, как старина Котобрысов. Кстати, вы слышали, что учудил наш шут гороховый?

Котобрысов был впервые за границей и почти сразу стал героем нескольких курортных историй. Накануне, изрядно подкрепившись прямо на лыжне, он направился в местный туалет у подножия Монте-Булье. На его беду, туалет оказался «умным». Непривычная чистота не насторожила Котобрысова. По выверенной годами и вполне здравой привычке старик взгромоздился с ногами на «очко». Электронный пол сейчас же «решил», что клиент покинул помещение. Свет погас, изо всех щелей и с потолка хлынул шампунь пополам с жавелевой водой. Котобрысов завопил благим матом и принялся дубасить в стены. На всякий случай компьютер намертво заблокировал дверь и включил сирену. Через полчаса, изрыгая хулы и проклятия «технократам», Котобрысов освободился из гигиенического плена при деликатной помощи горных спасателей и полиции.

– Я устал, Абадор. К тому же упал при спуске и, кажется, немного повредил мениск.

– «Врачу, исцелися сам…» Ну, хватит валяться, я берусь вас вылечить. Здесь недалеко. Я приглашаю…

Куршавель тонул в синих мартовских сумерках. Это долгие томительные сумерки – первая примета близкой весны. Заснеженные склоны были уже пусты, и курортники усиленно разгоняли вечернюю скуку в бесчисленных барах, ресторанах и варьете. Я едва успевал прихрамывать за Абадором, мы миновали две горбатые улочки, а до обещанного излечения было еще далеко. Снег уже начал оседать, курорт заканчивал сезон. Промозглый ветер пах оттаявшей хвоей и сырой землей.

Мы оказались «на задах» городка. Низкое, неприметное строение вросло одним боком в склон, но у ограды выстроилась вереница дорогих машин. Абадор открыл дверь с глазком в виде сердечка. Однако у этой халупы была своя тайная жизнь: маленький окуляр на гибкой ножке указывал, что «альпийская нищенка» оборудована электронными средствами охраны и вовсе не та, за кого себя выдает. Мы миновали длинный коридор и очутились в широком предбаннике, отделанном изразцами. Самшитовые щиты прикрывали скамьи и лежанки из розоватого мрамора. Аромат здесь стоял одуряющий, почти наркотический. За стеной ныла турецкая зурна или флейта.

– Подождите здесь, – бросил Абадор и исчез.

Я несколько минут вдыхал сладкий, сдобренный травами «кумар». Из боковой дверцы выскользнули два полуголых мулата. Испарина покрывала их крупной зернью, следом за ними просочилось облако зеленоватого пара. Низко согнувшись, прислужники поставили на пол деревянные банные туфли, и, держа наготове белый хитон, помогли мне раздеться. Почтительно расступившись, жестами пригласили войти в маленькую низкую дверь.

Блаженно после вязкой промозглой сырости оказаться в роскошной турецкой бане. Высокие мраморные уступы-лежанки спускались в округлый бассейн с розоватой, кипящей как нарзан, водой. Высокие, бурные фонтаны опадали в золотые ракушки-плескательницы. Над всем этим великолепием плавали облака благовоний.

На краю бассейна нежился Абадор. Смуглый массажист задумчиво колдовал над его спиной и ягодицами. Рожа управляющего была покрыта чем-то вроде глины.

– Что вы жметесь с краю? Присоединяйтесь! Милости прошу к нашему шалашу. Знаете, даже чопорные большевики позволяли себе изредка побаловаться лыжами в Куршавеле, а потом обязательно банька… Сегодня, дорогой Паганус, вы сможете отпустить на волю свои самые тайные и смутные желания: нежнейшая детская плоть и упругость юности, сочная зрелость и холодный опыт готовы служить вам.

– А по какому, собственно, поводу праздник?

– Как, вы ничего не знаете? Сегодня ночь Черной Луны, Божественной Дианы. Близится вешнее равноденствие. День и ночь любви. Ах, госпожа Коллонтай! Что была за женщина! Огненная вакханка, амазонка революции! Опьянев от мятежа, она написала интересное пособие по свободному сексу: «Любовь пчел трудовых». Бедняжка забыла, а может быть, будучи барынькой-белоручкой, никогда и не знала, что рабочие пчелки бесполы, зато трутни – прирожденные любовники. Ну, сама-то она была истинной царицей пчел. Ее теория «стакана воды» сегодня актуальна как никогда. Любовь так же проста и невинна, как глоток воды. И эта святая потребность должна удовлетворяться незамедлительно, без комплексов и угрызений.

– Так, по-вашему, любовь, это…

– Никакой любви в природе нет, есть только голая правда полового размножения и примазавшаяся к ней культурная ложь. Но на наше с вами счастье существует еще и наслаждение, Песнь Песней чувств, и Книга Откровений тела. Я берусь раскрыть ее перед вами, и вы быстро забудете про «любовь», вернее, худосочную, обвешанную комплексами, мечту-пустышку. Вы же пришли сюда лечиться, не так ли, доктор?

Ароматы и тихая музыка усыпили мою волю. Представив холодный, промозглый вечер и собственное одиночество, я повалился на лежанку, уверяя себя, что я всего лишь беспристрастный исследователь преисподней. Абадор хлопнул в ладоши, как тогда, осенью, в зоопарке, видимо, это был интернациональный жест хозяина жизни. Из струй душистого пара материализовались две изжелта-смуглые девушки-азиатки, похожие, как близняшки. У них были хрупкие, покатые плечи, маленькие изящные груди и широкие, но не тяжелые бедра. Они сняли с меня халат, на плечи и спину пролилось теплое масло, и цепкие руки заскользили по следам моих страданий и бед. Они читали сквозь кожу, изгоняя саму память о боли, несчастьях, о голоде, холоде, лагерных побоях… Они разминали и одновременно ласкали мое тело от пальцев ног до темени. Они быстро нащупали растянутую мышцу и с нежным усердием принялись массировать и вправлять ее.

– Не смущайтесь. Истинное наслаждение лежит по ту сторону добра и зла. Оно там, где сметены все понятия о стыдливости и морали. Лично я делю удовольствия на два вида: те, которые можно достать за деньги, и те, которые нельзя достать даже за деньги. Эти девушки – рабыни, рабыни наслаждения, они колдуньи, влюбленные в ваше тело. Они слепы, но умеют видеть кончиками пальцев. Их лапки чувствуют каждую жилку, каждый бугорок, поэтому их прикосновения так нежны и сладострастны.