Литмир - Электронная Библиотека

Глава 6

Искушение святого Антония

Однажды зимой охотник из рода Пай-я заблудился. Зверь откочевал далеко. Охотник блуждал несколько дней, холод сковал его жилы, и силы кончались. На исходе первой луны он увидел дымок, что курился в расщелине у корней дерева. Обрадованный охотник поспешил к землянке-веже, но оступился и упал в глубину. Это была берлога сорка. Там была медведица. С ней был «малой» – медвежонок. Охотник остался в берлоге и пил медвежье молоко, пока не сошли морозы. После этого случая охотник из рода Пай-я (Вскормленный медведицей) стал понимать язык животных и птиц.

Другой охотник поймал «малого» и принес его в чум. По следам к чуму пришла медведица и поселилась рядом со стойбищем. Охотник привязал медвежонка к дереву и показывал людям. Каждый день медведица приходила и била себя лапой по животу, умоляя отдать «малого», но речь не была дарована ей. Потом она взбиралась на скалу и смотрела издалека.

Вскоре охотнику наскучил медвежонок, и он убил его. Медведица увидела, закричала и ударилась со скалы о землю. Когда охотник освежевал медведицу, то увидел, что сердце ее разорвано на мелкие части. Вскоре пришло моровое поветрие и все стойбище погибло, так что некому было хоронить.

Даже жизнь бессловесного зверя – все равно, что огонь пред лицом Великого Духа.

Из рассказов Оэлена

Оставив Вереса, я шел всю ночь, боясь остановиться: «заснешь – умрешь». Обмороженные руки я прятал в шапку Вереса, потом потерял ее.

Белая равнина выгибалась и покачивалась, как спина огромного животного. Временами я падал навзничь, и смерть смотрела на меня ледяными глазами звезд, и бездна вбирала меня без остатка. Вскоре понял, что слепну. Силы кончились. Я залег в снег, зарылся, чтобы надышать маленькую теплую берлогу. Стало теплее, и я провалился в серую муть, в паутину беспамятства, пока боль в отмороженном лице и ломота в пальцах не вернули меня в снежный гроб. Холод полз снизу, отхватывая половину тела. Собрав остатки воли, я попытался вспомнить тепло и жар лета, но вспомнил зиму.

Мы катались с Наей на лыжах. По бокам лыжни бежал кружевной от инея березняк, вперемежку с елками. Низкое желтое солнце било сквозь хвою лучистой радугой. На коротких привалах я обнимал ее и, забравшись под свитерок, трогал ее жаркие, залитые молодым потом, груди. Этот зимний сон казался горячим, сладостным, живым. Может быть, это и есть смерть, бесконечный сон о жизни?

Кто-то тяжело и остро пнул мою спину, шумно сопя, стал отбрасывать снег, крушить ледяную могилу. Влажно дохнув в лицо, с меня стащили шапку. Надо мною, среди мерклых звезд, пыла огромная рогатая голова. Она дышала теплым паром, тыкалась мне за пазуху, лизала обмороженные щеки. Я с ненавистью отмахнулся, сел в сугробе. Одежда промерзла и не гнулась. Еще раз обнюхав шинель и шапку, олень равнодушно отошел. Он растормошил, разбил блаженный сон и теперь подло бросал меня.

Низкорослый северный олень неторопливо шел, увязая в сугробах, человек полз за ним. Олень останавливался и рыл копытом снег, выбивал ошметки мха, подбирал его длинными отвисшими губами и брел дальше. Я ел за ним мерзлый губчатый ягель, оттаивал за щекой твердые, как камень, ягоды, долго жевал и полз дальше по его рыхлым следам.

Потеплело. Мороз уже не жалил щеки. Иногда олень ложился, и под его боком таяло. Он слизывал снег вокруг себя и, привалившись к его теплому брюху, я засыпал, зная, что он разбудит меня, когда надо будет идти дальше. Разум зверя здесь, в снежной пустыне, превышал человеческий.

Грея руки между оленьих ног, я нащупал горячее набухшее вымя. Это была самка, мать, потерявшая детеныша в снежной тундре и ушедшая его искать. Меня она приняла за своего детеныша. Я тянул сладкое, тяжелое молоко, чувствуя блаженство возвращающейся жизни. Иногда на языке оставался ржавый привкус крови. Наверное, молоко ее перестояло. В благодарность она умиротворенно вылизывала мое лицо и шапку.

Бескрайняя тундра смотрела на меня ее печальными, темными глазами, в которых маленькой зеленоватой точкой тлело какое-то свечение.

Прошло не меньше недели, на моих потрескавшихся от мороза щеках проросла густая щетина. Мы поднимались и снова брели в рассеянной тьме. Едва она ложилась, я почти сразу засыпал, привалившись к ее мерно дышащему боку. Она научилась ласково будить меня и уже не сбрасывала в снег, как в самом начале пути, а осторожно дула мне в лицо, обкусывала снежные махры с ушанки. Шли мы по нескольку часов. Потом наступала «ночь», и мы лежали, присыпанные снегом. Она спала, уткнув морду под заднюю ногу или мне под мышку. Я не понимал, сколько прошло дней или недель. Молоко у нее стало убывать. Теперь его было совсем мало, и она, казалось, понимала это. Она уже не толкала меня к вымени, а только обреченно вздыхала. Она тоже слабела на глазах.

Северная ночь сбивает время и сильно искажает предметы и расстояния.

Очнувшись после привала, я заметил черный треугольный флажок, торчащий из-под снега. До него было метров сто, не больше. Я пополз к флажку. Еще раньше я поймал запах дыма; тонкий след, почти растворившийся в низовом ветре. Я полз долго, но черный треугольник по-прежнему висел в сером снежном тумане. Нет, он становился все меньше. Снег падал редкими хлопьями, потом пошел гуще. Приподнявшись на руках, я оглянулся. Оленихи не было видно, я потерял ее. Это была смерть. Я кричал, плакал, как ребенок, и полз обратно. Мела вьюга… Помню, как колючий снег сыпал в мои открытые глаза.

Дальнейшее я могу только представить. Окоченевшее тело сначала замело, но потом сильный ветер обдул снег. Оленевод, ненадолго выскочив из чума, разглядел приблудившегося оленя. Он взял аркан и хотел поймать его, но олень уныло стоял, пригнув голову к земле. У ног его чернело замерзшее тело. Оленевод долго колебался, не зная, что делать с находкой, его смущала моя шинель с множеством звезд, священных знаков, в его понимании. Звезды и решили мою судьбу. Завернув мертвеца в несколько слоев оленьих шкур, он уложил свиток на старые нарты. Именно в этом и состоял похоронный обряд народа «иле». Оставив стадо на попечение собак, он запряг оленя и погнал нарты в глубину тундры. Несколько часов он бежал рядом с нартами, погоняя усталого оленя.

53
{"b":"36324","o":1}