Оставшиеся на работе в «Эппл» представители администрации пытались опровергнуть эти слухи, но безуспешно. Пол, уединившийся на своей ферме и не желавший, чтобы его беспокоили, не мог помочь рассеять эти слухи. Когда Браун в конце концов все-таки дозвонился до него, Пол сказал ему: «Зачем ты звонишь мне по поводу такой глупости? Занимаешься этим сам - и занимайся. Я об этом знать ничего не желаю. Если ты не можешь решить этот вопрос, то что же я могу сделать?» «Ты можешь приехать и продемонстрировать, что ты не умер», - возразил Браун. «Это глупо, занимайся этим сам», - ответил Пол и повесил трубку.
Воскресить Маккартни было поручено журналу «Лайф», который послал в Шотландию фотографа и репортера. Маккартни велел им убираться с его земли и окатил фотографа водой. Но, когда он понял, что фотограф заснял его в таком виде, к Маккартни моментально вернулось его обаяние. Он побежал за журналистами в надежде обменять кассету с пленкой, где его засняли таким разъяренным, на эксклюзивное интервью. Помимо этого, Пол позволил им сфотографировать себя с новорожденной дочкой, которую держала на руках Линда. Даже в состоянии депрессии он слишком заботился о своем имидже и не мог позволить подорвать его. И если Маккартни сказал в интервью журналу «Лайф», что он по-прежнему вполне живой («уверен что если умру, то узнаю об этом последним»), то этого нельзя было сказать о «Битлз». Ансамбль представлял собой просто загримированный труп, который выставлялся для обозрения ради денег, о которых договаривался Клейн.
После неприятных споров с Рикенбергом, включавших судебные разбирательства и клеветнические кампании, Клейну удалось вырвать «Битлз» у «Трайамф» в обмен на восемьсот тысяч фунтов наличными и отсудить у EMI четвертую часть дохода в миллион триста тысяч фунтов. «Трайамф» в свою очередь приобрела у «Битлз» десять процентов акций в NEMS за сумму, которая была на пятьсот тысяч меньше их стоимости. Это был определенный успех, во всяком случае гораздо больший, чем тот, которого пытался добиться Джон Истман письмом к Эпстайнам, вызвавшим такую обиду. У «Кэпитл» Клейну удалось добиться еще большего. С помощью различных аргументов, подкрепленных реальным фактом, что пластинки «Битлз» самые популярные в мире, Клейну удалось уговорить главу «Кэпитл» Боба Гортикова подписать соглашение об увеличении доходов «Битлз» до пятидесяти центов с альбома за пластинки до 1972 года и до семидесяти двух центов с пластинок после 1972 года. Кроме того, глава «Кэпитл» согласился платить по пятьдесят восемь центов с каждых двух новых ежегодных альбомов до 1972 года, а потом по семьдесят два цента вплоть до 1976 года - до того момента, когда предстояло снова заключать контракт. Это была самая выгодная сделка в истории звукозаписи, и даже на Пола она произвела впечатление. По словам Клейна, «Пол поздравил меня по поводу заключения этого соглашения. Он сказал: «Если вы и обкрадываете нас, то я не вижу каким образом».
Но единственная загвоздка заключалась в том, что «Битлз» не собирались выпускать новые альбомы, за исключением двух, которые уже были записаны, - «Let It Be» и лирического альбома «Эбби-Роуд», который, несмотря на страшные разногласия, доказал, что «Битлз» все еще работоспособны, а песня «Something» из этого альбома раскрыла силу авторского таланта Харрисона, который ему долго не позволяли проявить. Если бы «Битлз» помалкивали о своем предстоящем распаде, то они могли бы заработать громадные деньги, но это уже было бы явным обманом.
Пол отказывался подписывать любые бумаги, исходившие от Клейна, и брать на себя какие-либо юридические обязательства на будущее. Даже просьбы самого спокойного из всех Ринго не могли заставить его изменить свое решение. Однажды вечером в доме на Кавендиш-авеню Ринго сказал Полу, что, возможно, Клейн не такой уж и плохой, каким его представляют. При каждом упоминании имени Клейна Линда начинала плакать. Ринго вспоминал: «Через несколько минут я опять сказал: «А может, он все-таки не так уж и плох?» Линда вновь заплакала, повторяя при этом: «Ну вот, они и тебя убедили».
Линда со своей стороны была в ужасе от той злобной склоки, в которую она оказалась втянутой. «Я была наивной девчонкой из Нью-Йорка, когда мне пришлось столкнуться со всем этим, - вспоминала она и добавляла: - Я думала, что «Битлз» выше этого, и никогда не могла представить себе, что у таких людей, как они, могут возникать разногласия».
Маккартни, как оказалось впоследствии, поступал правильно, не связываясь с Клейном, но в тот момент это вряд ли было разумным. «Битлз», еще недавно бывшие воплощением юношеского оптимизма, превратились в клубок музыкальных разногласий и взаимного недоверия, обостряемого личной враждой между Ленноном и Маккартни. Пол, никогда не умевший разговаривать с Ленноном напрямую, опять прибег к своей излюбленной тактике дипломатических уловок, но Джон на это теперь не поддавался. Так как он уже не мог осуществлять художественное руководство и провозглашать себя лидером группы, Леннон, подстрекаемый Йоко, был готов расколоть ансамбль.
«Маккартни оказался в безвыходном положении, - говорит Браун. - Джон хотел двигаться в другом направлении, а Пол не мог пойти за ним, потому что между ними стояла Йоко, которая препятствовала продолжению их совместной деятельности. Йоко хотела, чтобы Джон был только с ней, и проявляла в этом плане поразительную энергию».
Маккартни был твердо убежден, что сумеет справиться с этой проблемой, как всегда умел справляться с эксцентричными выходками Леннона. Он не собирался позволять кому бы то ни было разрушить то, что сам считал величайшим авторским содружеством XX века.
Но Пол ошибся. Джон, дрейфующий в море славы, которую он презирал, и в море наркотиков, прием которых не мог контролировать, нашел свой якорь. Теперь настала очередь Маккартни в одиночестве плыть по течению. Он полностью потерял контроль над ансамблем, в создании которого сам участвовал, в «Эппл» же он был персона нон грата. Пол утратил контроль даже над собственными песнями и проектами.
При работе над «Let it Be» появилась идея обойтись без перезаписи, как это было с пластинками «Битлз» со времен альбома «Revolver». Одноименная песня из этого альбома была навеяна Полу воспоминаниями о матери, которая приснилась ему и «придала мне силы в тот момент, когда я почувствовал себя параноиком». Пол надеялся, что эта песня будет знаменовать собой возврат к чистому стилю рок-н-ролла и поможет восстановлению чувства единства в ансамбле. Ничего подобного не произошло.
