Зарко на миг опустил косу, перевел дух.

– Не стой, не стой, – тут же подогнала Заринка. – Эвон, Витень-то уже догоняет!

Светозар лишь усмехнулся:

– А вот уж не догонит!

Поплевал на руки, взялся за косу… Вжик-вжик, вжик-вжик… Уродились в это лето травы, покосы знатные! Сыты зимой будут коровушки, а значит, и молока будет вдоволь, и мяса. Девки опять затянули песню:

Утерев пот, Зарко проворно орудовал косой, украдкой поглядывая на соседний лужок, на Витеня. Остальные-то парни были еще далеко, а вот Витень уже догонял, змей, этак и перегнать может! А ну-ка… Вжик-вжик, вжик-вжик… Паренек чувствовал, что устает, уступает в скорости – еще бы, потягайся-ка с таким, как Витень! Однако сдаваться не собирался, закусил упрямо губу – вжик-вжик, вжик-вжик. Ну, где там эта береза? Долго еще? Нет, уступать никак нельзя, на смех подымут. А травы становились все гуще, коса пошла неразмашисто, туго, эх, поточить бы, да некогда – во-он, Витень, уже почти совсем догнал. Врешь, не возьмешь…

Упрямо наклонив голову, Зарко пошел быстрее, еще быстрее… А пот уже застилает глаза, так что и не видать ничего, а кругом жужжащей зеленой тучею слепни да оводы – и откуда только взялись, ведь не было же с утра? Не поленился бы, нарвал с вечера желтеньких цветков «сорочьих лапок», натерся бы – никакие мухи не страшны, так ведь некогда вчера было – сначала купались, потом хороводы водили, затем у реки костры жгли… Ух, как ужалил-то, гад!

– Луговой, Луговой, – мотая головой, взмолился мальчик, – сплету тебе венок, не думай, только помоги, прогони мух, да слепней, да оводов.

Оглянулся – а Витень уже нагоняет – только коса блестит. Ах так?

Зарко уже не обращал внимания ни на что – ни на пот, ни на мух-слепней, даже на Заринку, что разбивала позади скошенное сено. Успеть бы к березе! Вжик-вжик, вжик-вжик… Вроде бы близко уже… Зарко поднял глаза… Вжик! Коса вдруг жалобно звякнула и сломалась, наткнувшись на камень. А Витень, похоже, вырвался вперед, да и остальные нагоняли, смеясь.

Сняв с пояса запасное лезвие, Зарко чувствовал, как текут по лицу злые слезы обиды. Эх, Луговой, Луговой, не будет теперь тебе никакого венка – что ж ты так подсуропил?

Послышались крики – Витень добрался-таки до березы, а затем – и друзья-погодки Зарко – смуглый черноокий Настай да кругленький смешной Горшеня – приблуда, принятый в род… гм… четыре лета назад.

– Эгей, Зарко! Чего встал?

– Да коса…

– Так делай быстрей!

Зарко и так делал. Снял обломок лезвия, убрал аккуратно в висевшую на пояске плетенку, где лежал брус для заточки, насадил новое… Да вновь пошел косить – куда денешься? Не последним пришел, но и далеко не первым. Встал, устало привалившись спиною к березе, смотрел, как девчонки расстилают на свежем пожне платки, раскладывают перекус – ржаные лепешки, пойманную вчера и запеченную на углях рыбу, баклажки с квасом. Да, не заметили, как и обед…

Витень подбоченился, потеребил усы, глянул на Тарховых:

– А ну-ка, идите сюда, девы! Помните, что обещали?

Девчонки посмеялись, да вдруг скопом набросились на парня, завалили в траву, целуя:

– Не тошнехонько ли тебе, Витенько?

– Ой, не тошнехонько, девы! Ой, хорошо.

«Хорошо ему, – с обидой подумал Зарко. – Эх, если бы не коса…»

– А ты что же куксишься? – подошла к нему Заринка, взяла за руку. – Чего есть не идешь?

– Не хочется…

– Ага, не хочется, как же! – девушка улыбнулась. – Небось, завидуешь Витеню?

– Больно надо!

Заринка улыбнулась, в блестящих – как звезды! – глазах ее на миг отразилось солнце. Зарко почему-то сразу почувствовал себя куда веселее…

Перекусили, и вновь за работу – сенокос ждать не будет. Это сегодня хорошо – ведро, а завтра вдруг да зарядят дожди? Что тогда делать?

Вторую половину дня уже никуда не гнались – работали ровно, весело. И руки уже взмахивали косою, словно сами по себе, и песни пели чаще, шутили, смеялись – особенно когда солнышко уже склонилось к закату.

Вот уже и окончена работа, пролегли по лугу длинные тени росших невдалеке деревьев, вечерело, но темноты не было – тех, кто постарше, до сих пор удивляли светлые ночи, а вот молодежь привыкла быстро. Вроде и утомились все за день, а вот, поди ж ты, побежали вприпрыжку к реке, на ходу скидывая рубахи. Поднимая брызги, кинулись в прохладную воду, смывая пот, зной, усталость. Смеялись, что-то кричали, дурачились – все разом: дети, молодые парни и даже степенные мужики, женщины купались в стороне, за плесом.

Старейшины – благообразный Тарх и кругленький, лысоватый Ведогаст, – сидя на берегу, с улыбкой смотрели на реку и с тревогой – в небо. Не нравились им собиравшиеся на горизонте тучи. Эх, еще бы денька три постояло ведро, уж хватило бы, закончили б сенокос, сметали стога, а уж дальше пусть бы дождило – влага нужна посевам… Но, пусть три дня будет солнышко.

– Я помолю о солнце богов, – неслышно ступая пожнею, к старейшинам подошел Брячислав, не совсем обычный общинник – ведающий священную волю. Еще не старый, кряжистый, крепкий, с густой светло-каштановой бородой и приветливым взглядом, он, как и все, обрабатывал землю, вместе со всеми ходил на охоту или расчистку пашни, но все знали: Брячислав умеет говорить с богами, как умели его отец и дед.

– Да, помоли, – согласно кивнул Тарх. – Мы все тоже помолим. Думаю, неплохо было бы принести жертву.

– Трех белых куриц, – поддержал Ведогаст. – Боги будут довольны.

– Как на вашей стороне? – поинтересовался Тарх. Брячислав был старшим покоса на том берегу реки.

– Косим, – с улыбкой откликнулся жрец. – За три дня должны бы управиться.

Тарх кивнул:

– Вот и мы – за три. Что там, в урочище, не вернулся еще отряд?

– Нет. – Брячислав покачал головой.

Несколько дней назад в заречном урочище кто-то, убив пастушат, угнал пасшееся невдалеке стадо, поэтому старейшина – а Тарх считался главой не только своего рода, но и всего племени Птицы, – и решил послать туда небольшой отряд. Пока посланные не вернулись.

– Рано еще, покуда туда добрались, покуда там, покуда обратно…

– Так, – согласился Тарх. – Ты-то сам как мыслишь? Кто бы это мог быть? Неужто люди Волка? – Лицо старейшины вдруг напряглось, стало задумчивым, злым… – Неужели нагнали?

– Люди Волка напали бы на селение, – негромко возразил жрец. – Как они всегда и поступали раньше. Зачем им угонять скот – не так много там было коров, чтоб ради этого раскрывать себя. Нет, думаю, это кто-то из лесного народа. Весяне!

– А зачем весянам нам пакостить? Мы ж соседи.

– Весяне – разные. Кто-то с нами дружит, а кто-то – нет.

Старейшина помолчал, подумал, затем резко вскинул глаза:

– А может быть, это – те? О которых рассказывал Зарко. Неведомые, чужие люди.

Брячислав усмехнулся:

– Однако, по словам того же Зарко, их предводитель – нашего племени. Сын Доброя. Не слыхал о таком, но это – наше имя. Что рассказали лазутчики?

– То же самое, что и Светозар. Вернулись радостные, все рассмотрели, не встретив никакой стражи. – Старейшина усмехнулся.

– Если не встретили, то это не значит, что стражи и вовсе нет, – заметил жрец.

Старейшина глухо хохотнул – и в самом деле, кто их, чужаков, знает? А вообще-то, Светозар сказывал – селенье у чужих очень уж многолюдное, куда как больше всех вместе взятых наших. Нешто можно в этаком многолюдстве жить? Как всем прокормиться-то?

Брячислав постоял еще немного, помялся, потом посмотрел на старейшину и спросил о том, что и так уже жгло душу Тарха:

– Как будем с чужими? Дружить или…

Старейшина вздохнул:

– Силой мы с ними не сладим. Опять уходить? Негоже…

– Вот и я так мыслю, – обрадовался Ведогаст. – Тем более их вождь – нашего племени.