— Я не хотел обманывать и прикидываться...

— Заботливым дяденькой? Конечно. А знаешь, почему? Потому что тебе нет никакого дела ни до этих сладостей, ни до этих детей, и ты ни за что на свете не стал бы нарочно покупать корзину лашиков и тащить её в приют. Но раз уж обстоятельства так сложились, доведёшь дело до конца. Верно?

До всего-то он догадывается! Демон, одним словом. Коварный, хладнокровный, изворотливый. И охочий до сладкого, потому что его пальцы снова пытаются заползти под салфетку, на которой проступают масляные пятна.

— Не можешь удержаться?

Трясёт головой:

— Не-а. Люблю сладкое, ничего не могу с собой поделать.

— Ну так ешь.

— Разрешаешь?

Не отвечаю, но он по моему лицу понимает: можно. Достаёт пышный шарик, осторожно сдувает сахарную пудру, принюхивается и довольно облизывается, но почему-то не торопится отправить лакомство в рот. А мгновением спустя я узнаю причину промедления. Когда лашик оказывается у меня под носом.

— Хочешь укусить?

— Нет.

— Точно?

Вот надоеда! Но от пушистого комочка исходит такой соблазнительный аромат... Всё, слюни уже потекли. Подлый искуситель! Но всё ещё можно попробовать отвертеться:

— Тебе тогда мало достанется.

— Ничего! Мне ж только попробовать. Кроме того, могу поспорить, ты тоже нечасто себя балуешь!

Да уж, мне было не до сладостей. Особенно в последние недели.

— Делим по-братски! — возвестил демон. — Зря мы, что ли, молочные братья?

Гневно открываю рот, чтобы возразить, и половина шарика тут же оказывается между зубов, остаётся только откусить. Не выплёвывать же? Жалко! А довольный Джер жуёт оставшийся кусок и облизывает испачканные сахаром пальцы.

— Вку-у-усно!

— Я могу попросить Тайану, она умеет готовить лашики.

— Правда? — Зелёные глаза умильно расширились. — Вторая хорошая новость за сегодняшний день!

— А какая была первой?

— Ты. И твои действия.

— Кстати, о действиях... — Я обернулся посмотреть, нет ли рядом любопытных ушей. — Почему ты не вмешался?

Наигранная радость мигом пропала из взгляда демона.

— А должен был?

— Тебе же ничего не стоило развеять эти ленты прахом.

— Ничего не стоило? Совсем-совсем ничего? — Кривит губы, глядя вниз и в сторону. — Не тебе судить.

— Подумаешь, простые кусочки ткани!

Он отвернулся, постоял немного и зашагал прочь. В ту сторону, куда убежал мальчишка. Зашагал с уверенностью человека, не знающего, где должен закончиться путь, но обязанного дойти до конца.

— Эй!

Догоняю и дёргаю за лавейлу на плече.

— Ты куда?

— Не стоит оставлять детей без обещанного сладкого.

— Ты обиделся?

— Ничуть.

Не убавляет шаг и не даёт заглянуть в глаза.

Странный он. И для демона, и для человека. Если разрушение — его главное умение, значит, ни одна вещь на свете не имеет для него ценности. Не должна иметь. Наверное. Но Джер ведёт себя так, будто... Цена огромна. Будто клочок шёлка стоит не дешевле целого города. Во сколько же тогда, по его представлениям, оценивается жизнь человека?

Теперь понятно, почему он не позволил мне умереть. Был не в состоянии смотреть, как тратится впустую драгоценнейшее сокровище. А я-то, дурак...

— Извини.

Молчание.

— Я не подумал.

Ровный, ни на кроху не сбивающийся шаг.

— Я просто... немного испугался. Вдруг не справился бы?

Тихое:

— Если бы ты не справился, я бы помог.

Он всё-таки наблюдал? И был готов вмешаться?

— Так почему сразу об этом не сказал?! Почему заставил меня...

— Я хотел, чтобы было принято честное решение.

Ах ты...

— И тебе ведь нравится? Нравится, верно? Ты получаешь удовольствие, ставя людей на грань отчаяния!

Улыбается. Краешком губ.

— А если и так? Я же демон, помнишь? Люди мне безразличны.

Наглый лжец! Безразличны, значит? И он утверждает это после того, как целый вечер и утро тащил меня за уши к жизни?! Не верю! Ни единому слову!

— Врёшь!

Спокойное и усталое:

— Я никогда не вру.

— Ты только что, всего минуту назад говорил...

— О безразличии? Да. Но для меня безразличие означает лишь одинаковое отношение ко всем. К тебе, к тому ребёнку. И к каждому жителю города.

— Одинаково плохое или одинаково хорошее?

Поворачивает голову в мою сторону. Грустное лицо без тени насмешки, но и без следа обиды или раздражения. Зелёные глаза думают о чём-то своём, но взгляд не выглядит отсутствующим. Потому что хотя занавеси не чувствуют его присутствия, демон здесь. В этом мире. В моей жизни.

— Тебе виднее.

Ускоряет шаг, без заминки поворачивая именно в те проулки, куда нужно. Он и сам нашёл бы дорогу, если бы захотел. Без моей помощи.

Может быть, это и правильно. Может быть, мы все должны действовать сами. Как умеем. Как желаем действовать.

— А я уже думал, не придёте! — облегчённо выдыхает мальчишка, спрыгивая с кованой решётки ворот.

— Немножко задержались, — повинно склонил голову демон. — Позволите испросить прощения?

Достаёт из корзинки леденец и протягивает мальчику. И когда только успел?! Лавочник не давал нам конфет. Значит, Джер сам её где-то взял? Стащил? Нет, на него непохоже. Купил? Но я же всё время был рядом и заметил бы...

Нет. Я витал в своих дурацких мыслях, потом засмотрелся на представление. А демону вряд ли был интересен танец лент, вот он и изучал лотки с лакомствами. Сладкоежка с Полей Отчаяния... Рассказать кому, не поверят.

— Ага! — Леденец прячется в жадно сжатой ладошке. — Вы, это... Поговорите с госпожой Смотрительницей?

Хмуро спрашиваю:

— А надо?

Мальчишка зябко поёживается:

— Она спросила, а я и рассказал... Обо всём. А то бы ругаться стала. А мы не любим, когда госпожа ругается. И сама она не любит.

Надо же, искренне заботится о покое Смотрительницы. Странно. Не помню, чтобы раньше между воспитанниками Дома призрения и его управительницей существовало что-то, похожее на любовь. Или я просто не успел заметить?

И не пытался замечать, если честно. Думал только о себе в те дни. И даже не столько думал, сколько отчаянно старался вернуться. К прежнему ощущению жизни. А возвращения всё не происходило и не происходило...

Мешали сны, в которых повторялась одна и та же история — четверть часа в сыром и тёмном подвале, из которого я выбирался на ощупь, потому что когда пришёл в сознание, масло в лампе давно уже закончилось. Впрочем, о свете я даже не думал, потому что в темноте глазам было легче плакать. Зато когда добрался-таки до выхода, едва не ослеп от солнечных лучей.

Мешал желвак, перекатывающийся с места на место и напоминающий о случившемся. Нет, не так. Не дающий забыть — вернее. А заодно не позволяющий внятно произносить слова и затрудняющий дыхание, пока, наконец, не обосновался в щеке.

Мешало предательство матери, не соизволившей даже попрощаться. Хотя понимаю, как сильно она боялась смотреть мне в глаза. Но что толку в этом понимании? Ничего не вернёшь, ничего не изменишь.

Многое мешало мне тогда. А сейчас? Пелены больше нет? Не узнаю, пока не проверю.

— А вот и наш герой!

За прошедшие годы она не могла не измениться. И всё же узнавалась с первого взгляда. А ещё и тогда, и сейчас вызывала у любого наблюдателя удивлённый вопрос: почему? Почему женщина, не лишённая привлекательности, обладающая недюжинным магическим талантом избрала для себя такой странный путь по жизни?

Сухие пальцы, строго сжатые на костяном веере — игрушке, без которой в жаркие саэннские дни бывает невозможно дышать. Безупречно прямая спина и осанка наставницы дочерей богатого рода. Гладко причёсанные тёмные волосы и тёплые карие глаза. Да, не девочка. Но и не старуха, о чём довольно громко заявляет под складками мантии высокая и пока не нуждающаяся в поддержке корсета грудь.

— Доброго дня, dyesi Вилдия.

Кланяюсь. Не с удовольствием или искренним желанием. Просто не могу не поклониться. Потому что вижу: столпившиеся за спиной женщины малыши одеты чистенько и опрятно, а мордашки, оживившиеся при виде корзины со сладостями, не так голодны, как могли бы быть.