Разрушить.

Всё.

Навсегда...

Разноцветные дорожки становятся ручейками, не покидающими пределов начертанного рисунка, но текущими быстрее, чем вода. Оттенки сливаются в единое целое, постепенно наполняющееся светом, и струйки вдруг... взлетают.

Сначала внутренний контур, потом остальные. Капли воска, цепляясь друг за друга и образуя причудливую, не перестающую колыхаться на несуществующем ветру сеть, ползут по воздуху так же легко, как и по тверди камня. Только ползут вверх, а не вниз, словно наделены собственной волей и силами.

Три слоя жидкого воскового кружева, закрывая обзор, поднимаются с пола на высоту человеческого роста, натягиваются, как струны, чтобы на самом последнем пределе напряжения обречённо разорвать объятия и... Опасть коротким дождём на фигуру, невесть откуда возникшую в центре вылепленного мной узора.

И словно дождавшись удобного момента, остатки сил позорно сбежали, при мне задержалось лишь рассеянное удивление.

Получилось.

Но что именно?

— Какого фрэлла?!

Он раздражённо стряхивает разноцветные капли с одежды, с волос, с лица, но воск оказывается ловчее и повсюду застывает раньше, чем встречается с нетерпеливыми ладонями.

Вот всё и завершено. Окончательно и бесповоротно. У Маллета Нивьери оставалась единственная попытка уйти с грохотом и треском, но она бесславно провалена. Демон? Не смешите меня! Не слишком высокий, не слишком крепкий, рядом с кузенами вообще покажется чахлым и хрупким. Впрочем, мне было бы наплевать на то, что вижу собственными глазами, если бы... Но он ведь просто человек!

Ни ветвистых рогов, ни горящей пламенем чешуи, ни угрожающего хлещущего по шипастым бокам хвоста, ни когтистых лап — всё самое обыкновенное. Человеческое. В праздничной толпе можно найти персон куда более похожих на пришлецов с Полей Отчаяния, чем эта. Замшевая куртка, залоснившаяся на локтях, сапоги, что называется, видавшие виды, а на штанах, могу поклясться, совсем недавно и не особенно умело зашитая прореха. Да ещё не слишком объёмистая сумка бывалого вида на длинном ремне, свисающем с левого плеча. Или мне достался изрядно поиздержавшийся демон, или...

Снова не повезло.

Да что же это такое?! И добро не научился творить, сколько ни пробовал, и зло оказалось мне неподвластно. В кои-то веки решился, отбросил в сторону сомнения и угрызения, набрался смелости уничтожить своих обидчиков. И что? Потерпел поражение, даже не объявив войну. Нет, мне нечего больше делать среди живых. Не-че-го.

Забавно. Когда всё по-настоящему заканчивается, приходит такое странное чувство... Никогда прежде его не испытывал. Наверное, оно называется «ясность» или как-то похоже. По крайней мере, это слово больше других подходит для описания творящегося сейчас со мной внутри и снаружи.

Зрение будто обострилось до невероятности: кажется, что при желании могу рассмотреть мельчайшую трещинку на потолочной балке в другом конце чердака. И краски, краски какие яркие! Почему я раньше не замечал всего этого? Красноватое дерево паркетных досок подёрнуто паутиной истёршегося лака, светлой и удивительно пушистой на вид. Складки покрывала, сползшего с кровати, собрали в себя все оттенки синевы, хотя ткань давно должна была выцвести. Всего лишь причудливо падает свет? Может быть. Но ощущение не становится менее волшебным.

Страницы книг, раскрывшихся при падении от моих пинков, колышутся беззвучными волнами, когда сквозняк лижет их своим узким язычком, и при каждом движении строчки букв словно меняют свой порядок, желая привлечь моё внимание, желая поведать... Благодарю, но лучше оставьте свои тайны при себе. Не стоит тратиться на того, кто уже мёртв. Почти мёртв.

Хотя... И как я мог упустить из вида такую важную вещь?! Рассчитывал принять смерть от руки, или чего другого, имеющегося у демона, а теперь выходит, придётся всё делать самому. Даже погибнуть с честью не получилось. Впрочем, если я и жил без этой самой чести...

Выдыхаю ругательство. Не слишком заковыристое, зато грязное и смачное. Видимо, оно звучит с каким-то особенным чувством, потому что призванное мной существо перестаёт отряхиваться и оборачивается.

— Под хвостом тянутый?

Переспрашивает слегка удивлённо, но судя по ноткам в голосе, вопрос вызвало вовсе не содержание моей тирады, а то, что она вообще прозвучала. Словно пришлец заметил моё присутствие на чердаке только сейчас и... Насторожился? Испугался? Приготовился к обороне и атаке одновременно? Ничуть не бывало. В этих глазах нет ни страха, ни решимости, ни азарта. Вообще ничего нет.

Тёмно-зелёное зеркало, мутное, без единой искорки. Я могу рассмотреть в нём своё собственное лицо, но больше — ничего. Разве у людей бывает такой взгляд? Не остановившийся или застывший, а отсутствующий в прямом смысле слова. Не глаза, бронзовые накладки щита, позеленевшие от времени. Понятно только одно, зато с необыкновенной ясностью: ЭТУ защиту не пробить ни одним оружием мира.

Кто же он такой? Всё-таки, демон? Не-е-е-ет. Обитатели Полей Отчаяния, призванные в наш мир, не стали бы принимать столь... жалкий облик. Правда, недаром говорят, что внешность обманчива, и если вспомнить примеры из моей жизни... А сколько их было?

Первый, разумеется, Тень. Наёмный убийца, умелый и опасный, на поверку оказался сущим идиотом и испортил мне всё, что только смог.

Второй? Господин старший распорядитель. Пока он прикидывался могущественным и таинственным владыкой судеб, я старался осторожничать и вести себя тихо. А ведь если бы заранее знал, что дядюшка Трэммин — всего лишь злобный и погрязший в ненависти человечишка, всё могло получиться иначе. Следовало сразу вывести его на чистую воду, раззадорить, подставить перед тем же Надзорным советом... Но меня обманула искусно сделанная маска.

А третий? Третий — это я сам. С виду статный и сильный, но на деле... Бесполезная тряпка. Даже пол мной и то не подтереть.

Так может быть, невзрачное на первый взгляд существо, замершее посреди восковых разводов, окажется... Нет. Зачем я снова лгу самому себе? Внешность ничего не говорит о внутреннем содержании, это верно. Но за пределы и возможности тела выйти невозможно. Как говорится, что есть, то есть. Не более.

— Можно задать вопрос?

Э-э-э... Он ко мне обращается?

— Ну... да. Какой?

Пришлец медленно обводит взглядом чердак, заметно задерживаясь на изучении разноцветного узора под своими ногами, качает тёмноволосой головой и задумчиво произносит:

— Собственно, я его уже задал, но, по всей видимости, для вас он оказался непонятным... Что ж, повторю иначе. Почему я здесь очутился?

Я бы и сам хотел это знать. Честно. Потому что мне нужен был кто угодно, но не парень примерно моего возраста или чуть старше, напрочь лишённый каких-либо примечательных черт. Хотя, разговаривает на редкость вежливо. Я бы на его месте рвал и метал, если бы меня вдруг вытащили... Но откуда?!

Если я не достучался до врат, ведущих на Поля Отчаяния, на какую тропинку свернул и в какое из мгновений? А самое главное, где завершил свой путь?

— Видите ли...

Мысли бы путались, если бы вообще нашлись сейчас в моей голове. Значит, лучше сказать правду, уж для неё слова найдутся!

— Мне просто было нужно. Очень.

Густые брови настороженно сдвигаются.

Я неправильно подобрал слова? Конечно. Ещё бы начал с описания душевных терзаний...

Снова всё порчу. Нет, хватит! Последние минуты жизни следует провести так, чтобы не было стыдно. Ни одному из присутствующих.

— Был нужен.

— Я?

Вот теперь он удивился очень даже по-человечески, и бронзовые щиты заметно дрогнули, но всё же удержались на месте.

— Нет.

— Тогда почему я здесь?

— Наверное, что-то не получилось. Или получилось не так. Не знаю.

— Не получилось? — Он поправил ремень сумки, норовящей съехать с плеча, и скрестил руки на груди. — А что именно вы делали? Вернее, хотели сделать?