– Как же так, полковник? Не поверю, что не знаешь, что вокруг творится.

– Знать-то знаю, но что я могу сделать-то? У нас на сорок человек – восемнадцать стволов, из которых всего семь «калашей», да и те «укороты». Чуть что, прячемся в бункере.

– Ну, так «чуть что» не спрятались же! Нет. Или охрану периметра организуй нормально, или носа из бункера не высовывай. Ну ладно, подскажу тебе, как и что, и «Курган»[18] с Т-95 оставлю в обмен на соляру. Мои ребята помогут установить его куда надо, пристрелять… Хотя, судя по тому, что в Асаново видели, «Курган» тебе может не пригодиться.

– А что там?

Волохов только махнул рукой.

– Понятно. «Больше в деревне никто не живет…»

– Керосина тут у тебя, полковник, завались, – глядя на кислую физиономию Селезнева, он решил сменить тему, – только мне он без надобности. – Майор сделал на карте пометку с комментарием. – А вот раз у ваших «УАЗов», «Уралов» и прочих вездеходов вся электрика погорела, то всю горючку я забираю.

Неожиданно в полковнике МЧС обнаружилась деловая жилка:

– Несколько сотен литров солярки за один «Курган»? Давай ты мне два «Кургана» и один гранатомет, а я тебе половину горючки и харчей.

– Ну ты и жук. Чувствую, скоро здесь будет филиал Черкизовского рынка. Нет. «Курган» и «Пламя» мне нужны самому. Нам еще до Москвы пробиваться. Да и харчи себе оставь, – он с сомнением посмотрел на чай неопределенного цвета и запаха. – Уж с этим у нас в дороге проблем не намечается, – Волохов подошел к окну. – А насчет солярки уговорил, оставлю тебе даже больше половины. Передумал я, как бомбу на колесах, заправщик за собой таскать. Любой дедок с берданкой нам большой «бум» устроит, – он стряхнул пепел в уцелевший горшок, черноземное содержимое которого, вперемешку с битым стеклом, хрустело под ногами.

– Кстати, и «калашами» можешь вооружить свое войско. Километра два налево по трассе, в кювете «ЗИЛ» лежит перевернутый. Там этого добра полно. Армейские, с подствольниками и причиндалы к ним. – И, уже выходя. – Да, водилу и еще одного там похорони. Нам некогда было, к тебе торопились.

Селезнев, казалось, отсутствовал в комнате. Словно с небес свалившиеся «диверсанты», так лихо скрутившие его охрану и оказавшиеся в результате какими-то там спецназовцами, своим предложением обменять оружие на топливо, сдвинули гору мутной безнадеги и безысходности, открыв бескрайние горизонты «натурального обмена» или «его величества бартера», если угодно. Теперь нарисовались цели и приоритеты. Внутри полковника словно заскрежетал механизмами виртуальный кассовый аппарат, сквозь щелчки которого еле доносился голос Волохова. Тот, не уверенный, что его последние слова дошли до полковника, напомнил о погибших на трассе «срочниках» еще раз.

– А? Что? Хорошо. Все сделаем. Похороним. Сафонов, – Селезнев высунулся в окно, – гости заправились? «Курган» установили? Тогда сажай к ним двадцать человек на броню. – И, обернувшись к майору: – Не возражаешь?

– Да нет.

«Этот далеко пойдет, – Волохов спускался по лестнице. – Если не грохнут в ближайшее время и если с «крышей» повезет, – он отметил словечки, бывшие в ходу в начале века, которых было уже давненько не слыхать. – Без «крыши» полковник вряд ли долго протянет. А что? Местность в округе вроде «чистая», без радиации, и разрушений нет. Население по округе не шарится, сидит по домам, запасы доедает, а крупных хищников такая мелочь эмчеэсовская не интересует пока. Вон, даже «зилок», набитый оружием, три недели на трассе валяется».

Выйдя из потрепанной двухэтажки эмчеэсовской конторы, он направился к своей БМПТ.

– Сотников, заводи, хорош клопов давить.

– У меня, товарищ майор, клопы только на броне катаются, я с ними строго. – Крышка люка, захлопнувшись, подвела черту под намечающейся дискуссией о тяжелом быте домашних паразитов.

– А вот еще анекдот, значит. Приходит Абрам к Моне в бункер и говорит:

– Можно я побалуюсь с твоей Сарой?

– Да можно, чего уж там. Она там, на верхнем ярусе, на нарах.

Через полчаса Абрам возвращается.

– Ну как? – спрашивает Моня.

– Да ничего. Классно! Только забрался я на нее и чувствую, холодная она какая-то.

– Да она и при жизни была холодна.

– Уха-ха-ха, у-хи-хи-хи.

– А вот еще…

– Тихо, – Топоров замер. – Да тихо вы. Там кто-то шастает.

– Тебе кажется – ты и крестись. Иди и посмотри, короче.

– Ну и пойду.

– Топай, топай. Так вот… Идет наркоман по тоннелю…

Бывший инспектор ГАИ, расстегнув кобуру, медленно пошел в то место, где минуту назад что-то шебуршалось, а двое юмористов продолжали травить анекдоты. Помотавшись по тоннелю туда-сюда, заглянув в сбойку между двумя рабочими тоннелями, Топоров вернулся назад, но тех двоих как ветром сдуло.

– Вот, блин, уроды. Я что, тут должен один за них отдуваться? Нет уж. – И он быстро зашагал в направлении «Площади Ильича», надеясь застать начальника станции еще трезвым.

Поднявшись на платформу, на которой было не продохнуть от тут и там дымящихся костров, Топоров одно за другим обошел беспорядочно разбросанные становища в надежде найти сбежавших из дозора. Так никого и не обнаружив, ввалился в кабинет к начальнику станции. Тот был мертвецки пьян.

– У-у, скотина. – Топоров, развернувшись, побрел в более-менее чистый ПТО, где жили семейные и не так воняло станционной бомжатиной.

«Да все мы теперь бомжи», – он завернулся в какое-то тряпье, принесенное с ТЦ «Рогожская застава». От голода под ложечкой уже не сосало. Было еще хуже. Его тошнило, и в кишках словно перекатывались чугунные шары.

– Завтра с утра пойду наверх, найду пожрать че нить, – зевая, сказал он сам себе вслух. Запихнув поглубже кобуру с «грачем», Топоров еще какое-то время что-то бормотал, постепенно уступая остатки контроля над сознанием надвигающейся тяжелой пелене сна, которая придавила его почище десятков метров над головой.

«На голодный желудок спать вредно» – красная точка в конце красных букв этой фразы бегущей электронной строки над дверью вагона буравила его лоб. Топоров потер ладонью чуть выше переносицы.

«На голодный желудок спать вредно» – не унималась бегущая строка. Он затравленно огляделся. Пассажиры с каменными лицами сидели-стояли, уставившись, казалось, немигающими взглядами в однообразную вереницу кабелей за окнами, не замечая немых воплей подземного Минздрава.

«На голодный желудок спать вредно» – поезд бесшумно вплывал на станцию. Еще сквозь стекла неоткрывшихся дверей Топоров увидел знакомые отблески костров и суетящиеся на их фоне фигуры местных «синяков». Двери открылись. Пахнуло гарью и кислятиной. Никто не выходил. Ему тоже не хотелось окунаться в смрад станционного бомжатника и покидать вагон с пускай какими-то не живыми, но аккуратно одетыми, цивильными попутчиками.

Поезд тронулся. Платформа, покачиваясь, исчезала позади. Меткой лазерного прицела треклятая точка жгла лоб.

«На голодный желудок спать вредно». – Топоров дергал за полу пиджака респектабельного владельца солидного кожаного портфеля.

– Э-э-э, – ноль реакции. И девушка в наушниках не желала взглянуть на бегущую строку.

Поезд снова вкатывался на «Площадь Ильича». Двери открылись, и опять никто не вышел. Тронулись, набирая скорость. За стеклом промелькнули служебные помещения.

– Да что ж он, гад, по кругу ездит, что ли? – Инспектор задохнулся от негодования.

«На голодный желудок спать вредно». – Он рванул в сторону кабины машиниста, расталкивая полуманекены:

– Щас я те покажу, что вредно, что полезно.

Дверь в кабину отворилась неожиданно легко, а он уже был готов ее штурмовать. Уцепившись за плечо, Топоров рывком развернул машиниста. Блики хилых костерков приближающейся станции отразились в стеклянных глазах толстяка, еще недавно так не желавшего расставаться со своим «Фольксвагеном».