Пинкертон прочно обосновался в камере, назвавшись вымышленным именем и придумав в оправдание какую-то ерунду. Неизвестно, что бы с ним было, но ему удалось через часового передать записку на волю, и начальство его быстренько освободило.

Капитана арестовали, но он год просидел в тюрьме, не дав никаких показаний, – и в конце концов был найден с перерезанным горлом. Считается, что его в целях сохранения тайны изничтожили «коварные южане», но возможны и другие варианты, как раз с северным участием…

Розу Гринхау разъяренный Пинкертон все же отправил за решетку – но она никаких показаний не давала, а улик, как я уже говорил, не имелось. Провалилась и попытка следить за гостями особняка. Пинкертон оставил в засаде агентов, чтобы следили, кто туда войдет, – но отчего-то ни одна живая душа, подозреваемая в шпионаже, в дом так и не заявилась. Секрет был прост: вскоре оказалось, что восьмилетняя дочь Розы залезла на дерево поодаль и оттуда кричала всем знакомым, кого успевала заметить издали: «Мама арестована!» Вот такими старомодными приемчиками пользовались в разведке в те почти былинные времена…

По некоторым данным, Роза и из камеры ухитрялась посылать донесения в Ричмонд… В конце концов, не в силах уличить, ее в числе других южан обменяли на северных военнопленных.

Встреченная в Ричмонде с триумфом, Мятежная Роза вскоре отправилась в Европу с какой-то секретной миссией, о которой до сих пор ничего неизвестно. Там она побывала даже на приеме у королевы Виктории, выпустила книгу имевших бешеный успех мемуаров (зная Розу, можно смело предполагать, что и задание в Европе она с блеском выполнила).

Погибла Гринхау случайно и нелепо – корабль, на котором она возвращалась, потерпел крушение у южных берегов. Хоронили ее с воинскими почестями…

Не менее знаменита другая южная разведчица, Белл Бойд – в отличие от зрелой Розы Гринхау встретившая Гражданскую войну семнадцатилетней. Ох, не зря ее потом прозвали Повстанческой Жанной Д’Арк…

Ее родной городок в штате Виргиния очень быстро захватили северяне. В дом Бойдов, выломав дверь, ворвались сержант с солдатами. Потом солдаты объясняли, что они, мол, всего-навсего хотели водрузить над домом федеральный флаг – но возможно, на уме было и что похуже (см. соответствующий эпизод из «Унесенных ветром»). В общем, юная Белл схватила пистолет и шарахнула в сержанта так удачно, что он почти сразу же отдал концы. Северные командиры, рассмотрев дело и учитывая возраст подсудимой, списали все на «несчастный случай» (может, замыслы сержанта и в самом деле простирались гораздо дальше возни с флагом?).

Вскоре Белл стала работать на разведку южан. В ее доме поселились федеральные офицеры, часто бывал там и хорошо информированный корреспондент «Нью-Йорк Таймс». Вся эта публика обсуждала серьезные дела, не понижая голоса, к тому же, распустив хвосты по-павлиньи, кружила вокруг очаровательной юной южанки – а та, ухватывая обрывки ценных сведений, старательно передавала все в южные штабы…

Однажды она совершила самый настоящий подвиг. Ей стало известно, что северяне, объединив силы трех генералов, хотят неожиданно обрушиться на войска Джексона Каменной Стены. Нужно было сообщить об этом немедленно – но все помощники Белл не рискнули переходить линию фронта.

Тогда она пошла сама: средь бела дня, в нарядном платье, в белоснежном чепчике и крахмальном воротничке двинулась к позициям южан прямо по полю, на котором кипело сражение. Каким-то чудом уцелела под ружейным и пушечным огнем – и оказалась среди своих, в Луизианской бригаде. Джексон Каменная Стена немедленно двинул свои силы к нужному месту и разбил северян… Белл благодарил лично тогдашний главнокомандующий Джонстон.

Вернувшись через фронт, она продолжала заниматься тем же. И так уж ей не повезло, что однажды Белл передала очередное донесение «южному курьеру», оказавшемуся северной подставой. Девушку моментально арестовали и отправили в Вашингтон, где тюремщики, по сохранившимся воспоминаниям, от нее держались подальше: узница была арестанткой не из покладистых…

Как впоследствии и Розу Гринхоу, Белл Бойд обменяли на арестованного на Юге агента северян. В Ричмонде ее встретил почетный караул, а вечером под окнами Белл городской оркестр играл серенаду.

Финал этой истории кажется заимствованным из авантюрного романа – но так все и было на самом деле. Оказавшись по каким-то делам в Англии, красавица встретилась с офицером военно-морского федерального флота – и меж представителями двух враждующих сторон моментально проскочила электрическая искра, да какая… Офицер по фамилии Хардинг плюнул на войну и подал в отставку, Белл покинула свою службу, и они там же, в Лондоне, обвенчались. Вот уж поистине: «Любовь, любовь, ты правишь миром…»

Миссис Хардинг прожила еще долго, прочитала множество лекций о своем разведывательном прошлом – с большим успехом у публики и немалым гонораром. Р. Роуэн, историк разведки (и сам бывший разведчик), не без укоризны отмечает в своей книге, что Белл «отнюдь не стыдилась своей славы „шпионки мятежников“ (135).

Мистер Роуэн служил в разведке США, а его предки участвовали в Гражданской, соответственно, на стороне северян – так что перед нами точка зрения классического федерала. А почему, собственно, Белл Бойд должна была стыдиться своих немалых заслуг перед родиной?

Черт побери, каких только приключений не случалось в те лихие времена! Однажды четыре сыщика-федерала преследовали южного разведчика Уолтера Боуи – но он ускользнул от погони, переодевшись и загримировавшись… негритянкой-прачкой, тащившей на голове корзину с бельем. Мало того, когда его чуть позже задержал северный патруль, Боуи притворялся так талантливо, что северяне и в самом деле приняли его за натуральную негритянку. Великим артистом мог бы стать – вот только после поражения Юга подался в бандиты и был убит при очередном ограблении…

Случались и трагические истории. Один из самых блестящих разведчиков Конфедерации, Шоу, известный северянам как «капитан Колмен» (разведчики, как известно, одной фамилией не ограничиваются), однажды попал в плен к северным контрразведчикам в составе целой группы. Северяне лишь у одного из них, Сэмюэля Дэвиса, обнаружили компрометирующие документы – у остальных не нашлось при себе ни малейших улик.

Дэвиса тут же принялись прессовать, требуя сведений о нынешнем местоположении клятого капитана Колмена. Дэвис прекрасно Колмена знал, и во время допроса они стояли рядом. Как вам сцена?

Как Дэвису ни угрожали, своего шефа он не выдал – и был тут же повешен. Остальных, в том числе и Колмена сочли неопасной мелкотой и вскоре обменяли у южан на своих пленных…

Когда впоследствии северный генерал Додж (во время войны сменивший Пинкертона на посту начальника секретной службы) узнал эту историю, он был настолько потрясен, что первым сделал немаленький взнос в фонд сооружения памятника Сэмюэлю Дэвису. Пожалуй, следует поверить Черчиллю, писавшему, что эту войну вели джентльмены (жаль только, что рядом с подлинными джентльменами, как мы увидим позже, обреталось немало отъявленной сволочи…)

Для другого Сэмюэля Дэвиса, тоже разведчика южан, провал закончился более благополучно. Двадцатичетырехлетний лейтенант, парень отчаянный (родственник самого президента Конфедерации Джефферсона Дэвиса), отправился с некоей секретной миссией в Огайо, на северную территорию. Перекрасив волосы, запасся поддельным британским паспортом на вымышленную фамилию… и в поезде нос к носу столкнулся с двумя федеральными солдатами, моментально его опознавшими: их совсем недавно обменяли из южного плена, и в лагере, где они сидели, Дэвис был дежурным офицером…

Оказавшись в общей камере нью-йоркской тюрьмы, битком набитой арестантами, Дэвис присутствия духа не потерял. Он отпорол подкладку сюртука, достал имевшиеся при нем депеши и планы, вычерченные на шелке, пробрался к печурке, у которой грелись заключенные, и ухитрился все это сжечь.

Военный трибунал (в котором участвовало несколько северных инвалидов войны) приговорил его к смерти. В последнем слове перед ними Дэвис сказал: «В нашем мире я ничего не боюсь. Меня не страшит смерть. Я молод и хотел бы еще пожить, но я считаю недостойным любого, кто ищет жалости у своих врагов. У некоторых из вас имеются раны и шрамы. Я их тоже могу показать. Вы служите своей стране как можно лучше. Я тоже. Перед Богом у меня чистая совесть, и когда верховный руководитель вашего народа подаст команду, я покажу вам, как надо умирать, будь то на виселице или под пулями ваших солдат» (156).