Она озарила меня улыбкой и продолжала двигаться; прыжки увеличивались и увеличивались. Она походила на самую красивую горную козочку, когда-либо виденную мной. Я же был в паршивом настроении и хотел вырубить музыку (Мак-Лаулин и Майлз вместе, тоже немного подпрыгивающие), но я никогда не мог прервать Шеру во время танца. Она постепенно передвигалась в намеченную точку, бросала тело в воздух; казалось, замирала там на столько времени, сколько ей было нужно; затем так же резко опускалась вниз. При падении она иногда катилась, иногда приземлялась на руки, но всегда энергия падения переходила в некое новое движение, а не поглощалась. Это требовало полной отдачи сил, и к тому времени, когда она закончила, я достаточно остыл, чтобы почти философски отнестись к нашему совместному профессиональному краху.

Она завершила танец, сгруппировавшись всем телом, со склоненной головой -изысканно усмиренная в своей попытке преодолеть гравитацию. Я не мог не зааплодировать. Нелепо, конечно, но я ничего не мог поделать с собой.

– Спасибо, Чарли.

– Будь я проклят. Вес – это действительно действие. Я было подумал, ты сошла с ума, когда услышал название.

– Это и правда одно из самых сильных действий в танце – самое сильное, я полагаю; и ты можешь заставить его перейти в любое движение, делать все, что угодно.

– Почти все.

– То есть?

– «ВизьюЭнт» вернула наш контракт.

– Ох.

Глаза ее не выразили ничего, но я знал, что именно она должна была подумать.

– Ладно, кто следующий в списке?

– Никого.

– О, – теперь я увидел реакцию. – О..

– Нам нужно было помнить. Великие артисты никогда не удостаивались почестей при жизни. Нам нужно помереть на месте – тогда все будет в порядке.

По-своему я пытался крепиться – ради нее. Она знала это и попыталась крепиться ради меня.

– Может быть, нам следует заняться страховкой смерти артистов, – сказала она. -Мы платим клиенту премию за право управления его имуществом и гарантируем, что он обязательно умрет.

– Да, так трудно пролететь. А если он станет знаменитостью при жизни, он может выкупить страховку.

– Жуть. Давай оставим эту тему, пока я не умерла со смеху.

– Ага.

Долгое время она молчала. Мысли мои крутились с бешеной скоростью, но, похоже, что-то в машинке испортилось – крутились они на месте. В конце концов она встала, выключила стерео, из которого доносился шорох закончившейся ленты. Послышался громкий щелчок.

– Норри приобрела участок на острове принца Эдуарда, – сказала она, стараясь избежать моего взгляда. – Там есть дом.

Я пытался отвлечь ее, использовав прием из старой шутки о ребенке, убиравшем в цирке слоновник, отец которого предлагал забрать его и устроить на приличную работу.

– Что? Бросить шоу-бизнес?

– К черту шоу-бизнес, – спокойно сказала она. – Если я поеду на остров сейчас, может быть, вовремя расчистят и вскопают землю, чтобы посадить сад. – Выражение ее лица переменилось. – А как ты?

– Я? Со мной все будет в порядке. Меня приглашали обратно в ТДТ.

– Это было полгода назад.

– Они приглашали опять, на прошлой неделе

– А ты ответил «нет». Идиот.

– Может быть, и так. Может быть.

– Вся эта проклятая затея была пустой тратой времени. Всего этого времени. Всех этих сил. Всей этой работы. С таким же успехом я могла бы заниматься фермой на острове – сейчас земля бы уже хорошо родила. До чего же все было напрасно, черт возьми, Чарли.

– Нет, я так не думаю, Шера. Конечно, банально говорить, что «ничего не проходит даром», но.. ну, это как танец, который ты только что танцевала Может быть, гравитацию победить невозможно -но попытка совершить это, прекрасна.

– Да, я знаю. Вспомни «Лайт бригейд». Вспомни «Аламо». Они пытались.

– Она горько рассмеялась.

– Да. И Иисус из Назарета тоже пытался. Ты делала это ради заработка или потому что это нужно было сделать? Даже если больше ничего у нас нет, у нас записано несколько сотен тысяч метров самых прекрасных танцев, коммерческая ценность которых равна нулю, а истинная не поддается исчислению; и, по-моему, это не напрасная трата. Теперь все позади, и нам обоим нужно начинать что-то другое, но это не было потерей. – Я обнаружил, что кричу, и замолчал.

Она сжала губы. Но через некоторое время попыталась улыбнуться.

– Ты прав, Чарли. Это было не напрасно. Я стала танцевать лучше, чем когда-либо.

– Еще бы, черт возьми! Ты преобразовала хореографию.

Она уныло улыбнулась.

– Да уж. Даже Норри думает, что это тупик.

– Это не тупик. Поэзия не ограничивается хайку и сонетами. Танцоры не должны быть роботами, выполняющими телами заученные движения.

– Они должны, если хотят зарабатывать на жизнь.

– Давай попытаемся через несколько лет. Может быть, тогда они будут готовы.

– Конечно. Подожди, я принесу нам чего-нибудь выпить.

Я спал с ней той ночью, в первый и последний раз. Утром я разломал декорации в гостиной, пока она упаковывала вещи. Я обещал писать. Обещал приехать и навестить, когда смогу. Я отнес ее сумки вниз, к машине, и затолкал внутрь. Поцеловал ее и помахал рукой на прощание. Пошел поискать чего-нибудь выпить, а в четыре часа утра на следующий день какой– то козел решил, что я выгляжу достаточно пьяным, и я разбил ему челюсть, нос и сломал два ребра, а потом упал рядом и заплакал. В понедельник утром я показался в студии со шляпой в руке, во рту у меня было, как в пепельнице автовокзала; я пополз на мою старую работу. Норри не задавала никаких вопросов. Что касается повышения цен на еду, то я прекратил есть что бы то ни было, кроме бурбона, и через полгода меня вышвырнули с работы. Так оно все и шло достаточно долго.

Я никогда не писал ей. После слов «Дорогая Шера…» я застревал.

Наконец я дошел до того состояния, когда продают видеоаппаратуру, чтобы надраться, но где-то внутри у меня щелкнуло реле, и я взял себя в руки. Аппаратура – это было все, что у меня осталось от жизни. Поэтому вместо ломбарда я пошел в местное отделение «Анонимные алкоголики» и протрезвел. Вскоре моя душа онемела и я перестал вздрагивать от боли, когда просыпался. Сотни раз я хотел стереть записи Шеры, которые все еще держал у себя – у нее были свои собственные копии, – но так и не смог. Время от времени я задумывался, что делает она, но не в силах был это выяснять. Если Норри и знала что-либо, она мне ничего не рассказывала. Она даже попыталась в третий раз восстановить меня на работе, но это уже было безнадежно. Репутация – ужасная штука после того, как вы ее потеряли. Мне повезло, что я нашел работу на образовательной телестанции в Нью– Брунсвике. Длинными были эти два года.

Видеотелефоны появились к 1995 году, я приобрел один и подключил его, не поставив в известность и не получив разрешения телефонной компании, которую ненавижу по-прежнему больше всего на? свете. Однажды вечером,

– дело было в июне, – маленькая лампочка, которую я поставил вместо проклятого звонка, начала медленно разгораться и гаснуть. Я включил звук на прием, включил также экран – на случай, если собеседник тоже имеет видеотелефон.

– Алло?

У нее действительно тоже был видеотелефон. Когда появилось лицо Шеры, мне в желудок рухнул ледяной куб страха, потому что я только было перестал видеть ее лицо повсюду, когда бросил пить – а в последнее время я подумывал, не стать ли снова на эту дорожку. Когда я моргнул, а она все еще оставалась там, мне стало самую малость легче, и я попытался заговорить.

Ничего не получилось.

– Привет, Чарли. Давно мы не виделись.

Со второй попытки удалось.

– Кажется, это было вчера. Вчерашний день какого-то другого человека.

– Да, правда. Чтобы найти тебя, я потратила несколько дней. Норри в Париже, а больше никто не знает, куда ты девался.

– Н-да. Как фермерство?

– Я… оставила эту затею, Чарли. Там приходится творить даже больше, чем в танцах, но это не одно и то же.

– Тогда чем же ты занимаешься?