Я решил сделать хоть что-нибудь, чтобы положить в карман лишнюю крону, а не вынуть ее. У меня скопилось три или четыре пакета с пустыми алюминиевыми банками, на которые я постоянно натыкался под умывальником и в кладовке. Я вытащил их на свет Божий (сразу освободилось место для новых!), отнес на ковер-самолет и отправился в ближайший центр переработки материальных отходов. «БЕРЕГИТЕ ОКРУЖАЮЩУЮ СРЕДУ И ЭНЕРГИЮ, – гласил плакат, вывешенный снаружи, – ПЕРЕРАБАТЫВАЙТЕ АЛЮМИНИЙ». Я поволок банки вверх по лестнице, одобрительно кивая. Некоторые предприятия набивают себе цену, утверждая, что благотворно влияют на окружающую среду, – и бессовестно лгут, но те, кто занимается переработкой вторсырья, к ним, конечно, не относятся.

Парень в приемном зале бросил банки на весы и сверился с маленькой табличкой, прикрепленной к стене.

– Две шестьдесят, – объявил он.

Мелочь я ссыпал в карман, а две кроны бережно уложил в бумажник.

– Спасибо, дружище.

– Заходите почаще. Надеюсь скоро увидеть вас снова. Вы облегчаете жизнь магам.

Я согласно кивнул. Работая в АЗОС, я знал об этом куда больше, чем он. Переработанный алюминий позволяет магам использовать закон подобия, чтобы извлекать металл непосредственно из руды – это гораздо дешевле и более энергетически целесообразно, чем алхимия, к которой они вынуждены прибегать, когда работают без алюминиевого образца. Не говоря уже о нелепом и дорогом механическом процессе, с помощью которого алюминий извлекают из содержащих его пород. Без магии мы, наверное, и не узнали бы, какой это замечательный и полезный металл – алюминий.

Конечно, две с половиной кроны не покроют счет из Департамента Воды и Энергии, который я обнаружил в почтовом ящике. По сравнению с прошлым месяцем он опять вырос. Департамент уведомил в пояснительной записке, что плата за пользование саламандрой повысилась еще на три процента. Жизнь дорожает не по дням, а по часам.

Денег, вырученных за жестянки, хватило бы разве что на бутерброд, да и то без хрустящего картофеля. Сразу за углом центра переработки виднелась забегаловка «Золотой шпиль». Я отправился туда и потратил все, что заработал, и еще немного. Не очень изысканно, конечно, но когда в основном питаешься в одиночку, на это не обращаешь внимания.

Рядом с «Золотым шпилем» стоял автомат для продажи газет. Им заправлял такой же маленький жадный бесенок, как и те, что ютятся в таксофонах. Я бросил в лапку мелочь и вытащил «Тайме». Попытайся я вытянуть больше одной газеты, бесенок завизжал бы, как резаный. Стыдно, конечно, прибегать к таким мерам, но что поделаешь! Такова жизнь в большом городе.

Вернувшись домой, я открыл пиво и выпил, пока читал газету. Меня заинтересовала небольшая заметка: брат Ваган обратился к кардиналу Энджел-Сити за разрешением применить косметическую магию для лечения монаха, сильно пострадавшего от пожара в монастыре.

Я помолился, чтобы кардинал разрешил операцию. Косметическая магия в наши дни творит чудеса. Если у врачей и магов есть портрет человека, сделанный незадолго до того, как его внешность пострадала, они могут использовать закон подобия и вернуть образ туда, где ему надлежит быть. Конечно, полного сходства добиться не удается, но все же пострадавший от пожара перестает быть ходячим кошмаром.

Беда в том, что кардинал Энджел-Сити – твердолобый ирландец – уж очень серьезно относится к таким понятиям, как умерщвление плоти и Божья воля. Он рассмотрел просьбу брата Вагана, но «нельзя ручаться за последствия подобного вмешательства». Он имеет основания полагать, что Господь захотел, чтобы монах был изувечен, и кто мы, чтобы спорить с Ним?

Такая позиция мне никогда не нравилась. На мой взгляд, если бы Господь хотел, чтобы жертвы пожара навеки оставались изуродованными, он не позволил бы появиться косметической магии. Но я всего-навсего чиновник АЗОС, а не теолог (и уж тем более не католический теолог). Что я могу знать о воле Божией?

О представлении со святым Георгием и Змием в мельчайших подробностях рассказывалось в рубрике развлечений (интересно, что об этом думает кардинал?). Я не слишком приглядывался к красотке, выступавшей близ голливудского шоссе, и не могу сказать, сваливалась ли с нее мини-туника в рекламных целях. И не собирался вновь посетить назойливое светомагическое шоу, чтобы проверить это. Так что рекламный трюк «с клубничкой» стоил этой компании потери по меньшей мере одного платежеспособного клиента.

Когда на следующее утро я отправился на работу, вдоль Конфедерального здания маршировало еще больше пикетчиков, протестующих против чесночной травли средиземноморских вампиров. Я покачал головой, возносясь в лифтовой шахте на свой этаж. Некоторые не в состоянии перетерпеть временные неудобства ради долговременной пользы.

Добравшись до стола, я набросился на бумаги, как одержимый. Если бы здесь появился священник, он, наверное, решил бы, что из меня в пору изгонять бесов. Но я энергично пробивался сквозь залежи, чтобы выкроить время и вплотную заняться расследованием дела о Девонширской свалке. После обеда я собирался отправиться в «Шоколадную ласку».

Благими намерениями вымощена дорога… сами знаете куда.

Только мне удалось добиться того, что сквозь море пергаментов проглянула столешница, как завопил телефон. В отличие от многих моих знакомых меня редко посещают предчувствия. Но на сей раз я почуял беду. В последнее время телефон нечасто радовал меня приятными известиями.

– Дэвид Фишер, Агентство Защиты Окружающей Среды.

– Мистер Фишер, это Сьюзен Кузнецова из Управления Физического и Духовного Здравоохранения Княжества…

– Да? – Никогда о ней не слышал.

– Мистер Фишер, я звоню из чатсуортской мемориальной больницы. Я собиралась известить Сан-Фердинандскую общину святого Фомы, как обычно в подобных случаях, но из-за трагедии, которая недавно произошла там, это оказалось невозможным. Когда я позвонила в монастырь святого Фомы Восточной части Энджел-Сити, мне посоветовали обратиться к вам.

– По какому поводу? – В ту минуту я совершенно не думал о Девонширской свалке. Но не успела ответить моя собеседница, как я мгновенно сопоставил то, где она работает, откуда звонит, вероятную причину, по которой ей понадобился монастырь святого Фомы, и то, почему ее скорее всего отослали ко мне. – Только не говорите мне, мисс Кузнецова…

– Боюсь, это так, мистер Фишер. У нас в больнице только что родился ребенок с апсихией.

Я плохо разбираюсь в младенцах – сказывается отсутствие опыта. Дайте нам с Джуди еще несколько лет, и, надеюсь, мы с этим разберемся. Ах да, ведь у моего брата в Портленде двухгодовалая дочь, а еще у меня в тех краях несколько малолетних двоюродных братишек и сестренок. Тем не менее все подгузники, которые я поменял, можно сосчитать на пальцах одной руки.

Поэтому бедный маленький Хесус Кордеро[11] (горькая ирония, заключавшаяся в этом имени, ошеломила меня), на мой взгляд, не слишком отличался от любого новорожденного младенца. Он лежал в своей колыбельке, беспорядочно суча ручками и ножками, словно не мог понять, что это такое и что с ними делать. Единственное, что сразу бросалось в глаза, так это черные-пречерные волосы, украшавшие его головку.

Его мать сидела на краю кровати рядом с колыбелькой. Ей было лет девятнадцать-двадцать, не больше. Ее можно было бы даже назвать хорошенькой, не будь она столь измучена родами. На ее плече лежала рука мужа. Он был примерно ее возраста и одет, как поденщик. Они переговаривались по-испански. Интересно, они законным путем попали в Конфедерацию? Но еще больше меня заинтересовал вопрос, насколько ясно они осознают, что случилось с их маленьким Хесусом.

В палате была и Сьюзен Кузнецова – женщина средних лет, изящная, как шкаф, – сразу видно, не из тех, кто занимается всякими глупостями, – и священник отец Флэнэган – пухлый, рыжий коротышка. Он тоже бегло говорил по-испански. В наши времена в Энджел-Сити без испанского не проживешь.