- Они... повели эту женщину к лесу, - начал объяснять мужчина, - там стали стрелять, но пуля ее только ранила. Вот я ее там и подобрал. Дайте, братишки, табачку, закурить хочется! Пойдемте, я вам все-все покажу.

Тем временем на пепелище собрались все партизаны. Они пошли за мужчиной в кожаной куртке. Шменкель шел с трудом, боясь увидеть новые ужасы. Но тут он решил, что ему обязательно нужно увидеть все собственными глазами, чтобы впредь в его сердце не оставалось места жалости к преступникам.

Расстрелянные лежали на опушке леса. Здесь были женщины, мужчины, подростки. Человек триста, не меньше.

Мужчина в кожаной куртке стоял неподвижно и молча смотрел на убитых. Глаза его зажглись ненавистью. Повернувшись к партизанам, он выкрикнул:

- Братья, убивайте фашистов, убивайте! Обещайте, что вы будете убивать их! Всех их нужно уничтожить до последнего! До последнего!

Шменкель чувствовал, как в партизанах кипела ненависть. Не хотелось верить, что эти ужасы - дело рук людей, которые, как и все, ходят по земле, пьют, едят, пишут письма домой. Фрицу казалось невозможным, что когда-нибудь он снова попадет в Германию, будет ходить по улицам. Будет светить солнце, а люди будут смеяться, забыв обо всех этих ужасах. Ему казалось просто невозможным, что когда-нибудь, идя по улице, он сможет заглянуть в освещенные окна домов, где увидит за столом главу семейства, занятого починкой игрушечного паровозика. Фрицу наверняка захочется спросить мужчину, где он был весной сорок второго года, когда под Духовщиной фашисты заживо сжигали детей и стариков, расстреливали мужчин и женщин...

Шменкель посмотрел на сгоревшую дотла деревеньку. Над пепелищем вились голуби. Они тщетно искали свои гнезда.

На обратном пути Шменкель шел рядом с Рыбаковым.

- А ты еще говорил об установлении в Германии рабоче-крестьянской власти. Для кого? Для тех, кто это сделал?

- Для этих нет, - отрезал Рыбаков. - Для других - да. Ты сам как-то говорил мне: если ты отречешься от родины, значит, откажешься от самого себя. Нельзя видеть только одни отрицательные стороны.

- Эти негодяи и после войны захотят владеть всеми богатствами, вмешался в разговор Тихомиров. - Люди подобного сорта - антиобщественные элементы. Они способны нарушить любые моральные и духовные принципы, но их не следует смешивать с другими, порядочными людьми, товарищ Шменкель.

- А вина? - спросил Шменкель.

- Вина?.. - повторил комиссар. - За преступления будут расплачиваться те, кто их совершал. А возмещать убытки немецкий народ будет иными средствами, путем вступления нации на путь, свободный от заблуждений и ошибок. С нацистским правительством, с пушечными королями и такими, как вот этот эсэсовец, которого мы только что расстреляли, мы рассчитаемся особо.

* * *

Майский день был ясным и солнечным. Дул свежий весенний ветер. Виктор Спирин вел передовой отряд партизан в лагерь. Вдруг он остановился и сказал:

- Если бы все эти ужасы мы не видели собственными глазами, просто не поверили бы. Ночь они провели в лесу, неподалеку от сожженной гитлеровцами деревни. Многие партизаны не смогли заснуть в ту ночь. У всех пропал аппетит. Однако обстановка заставляла сделать привал. В близлежащие села были посланы небольшие разведывательные группы. После возвращения их командиры долго совещались, обсуждая обстановку.

Вскоре после полуночи Тихомиров собрал бойцов и объявил им приказ. Отряд имени Буденного, пользуясь темнотой, должен был подготовить взрыв крупного склада боеприпасов. Тем самым партизаны хотели доказать врагу, что кровавый террор гитлеровцев по отношению к мирному населению не останется безнаказанным. Партизаны же из отрядов имени Суворова и "Смерть фашизму" должны были похоронить расстрелянных гитлеровцами крестьян.

Похороны начали на рассвете. А когда солнце стало клониться к закату, из соседних деревень пришли сотни жителей поклониться праху убитых. Один из членов подпольного райкома принес Красное знамя, которое держали приспущенным над братской могилой.

После похорон оба партизанских отряда разъединились. Верзин повел своих людей в северном направлении. Командиры договорились поддерживать друг с другом постоянную связь и совместно организовать в районе Духовщины на островке среди болот партизанский лагерь.

Вскоре после этого головной дозор отряда "Смерть фашизму" вышел на цель. Разведчик Николай Казаков, который прекрасно знал эти места, буквально каждую тропинку, вел за собой Спирина, Коровина, Рыбакова и Шменкеля. Когда командир отделения сказал, что впереди видит дорогу, Казаков не сразу ответил ему - он все еще находился под впечатлением недавних похорон.

Группа скрытно вышла на поросший кустарником холм. Шменкель разглядывал местность в бинокль. Перед ним простирались поля с островками леса. Дорога змеей вилась вокруг высотки. Видимо, давно не было дождя: воздух на горизонте струился.

Шменкель толкнул Спирина:

- Легковой автомобиль!

Спирин кивнул и взял бинокль:

- По-видимому, штабная машина. Днем они разъезжают без сопровождения, считая, что на открытой местности с ними ничего не случится. Жаль пропускать ее!

- А почему мы должны ее пропускать? - Рыбаков подмигнул. - Откроем огонь из-за кустов, и все тут.

- Глупо. Мы просто-напросто остановим ее.

Шменкель снова взял бинокль и стал смотреть.

- В машине наверняка едут офицеры. Возможно, даже с важными штабными документами.

Фриц быстро надел себе на голову немецкую каску, по всем правилам застегнул шинель и взял в руки автомат.

- Теперь я похож на часового. Нужно только огневое прикрытие.

Спирин подумал немного и приказал бойцам:

- Занять укрытие по обе стороны от дороги! В случае оказания сопротивления немедленно открыть огонь.

Под прикрытием кустов партизаны сбежали с высотки к дороге.

- Ваня, дашь нам знак! - крикнул Шменкелю Спирин.

Как ни в чем не бывало Шменкель стал прохаживаться вдоль дороги, прислушиваясь к приближающемуся шуму мотора. Машина была метрах в ста за поворотом. Шменкель закурил. Прошло минуты две. Когда машина показалась, Фриц бросил окурок и, выйдя на середину дороги, поднял руку. Завизжали тормоза, машина остановилась в нескольких метрах от Шменкеля.

Рядом с водителем сидел солдат. На заднем сиденье расположились толстый майор и еще какой-то офицер.

- Эй ты, тебе что, жить надоело? Почему стоишь повреди дороги?

В голосе майора звучали нотки недовольства.

- Никак нет, господин майор!

- Что ты вообще делаешь в этом захолустье?

Майор подался вперед и с удивлением посмотрел на Шменкеля. Вдруг лицо майора побледнело, и он схватился за кобуру. Шменкель сорвал с плеча автомат. В этот момент в кустах возле дороги что-то блеснуло - и майор упал на сиденье.

В тот же миг водитель дал газ, мотор взвыл, и машина рванулась вперед. Шменкель отскочил в сторону, но все же успел дать очередь по колесам. Машину сразу же занесло в кювет.

- Руки вверх!

Первым с поднятыми руками из машины вылез лейтенант. Лицо его было мертвенно бледным, а губы сжаты. По лбу водителя текла струйка крови, вверх он поднял только одну руку, так как во вторую, видимо, был ранен. Солдат, сидевший на переднем сиденье рядом с водителем, остался невредимым. Он на чем свет ругал водителя:

- Ты что, очумел - ехать, когда по машине стреляют?! Нас всех могли перестрелять! Я не зря сегодня подумал, что эта поездка может для нас плохо кончиться, и вот тебе, пожалуйста, мы попали к партизанам!

Водитель, унтер-офицер по званию, плюнул в сердцах и ругнулся. Но это не произвело на солдата никакого впечатления. Зато когда из кювета появились Коровин и Рыбаков с автоматами в руках, он заговорил:

- Господа, ради бога, не смотрите на нас такими страшными глазами. Разрешите представиться: Ганс Кубат из Брюнна.

Рыбаков, ткнув дулом автомата ему в живот, закричал на ломаном немецком языке: