– А что за фрукт такой, этот «Союз»? – крикнул кто-то.

– Ну-у… организация, – пожал плечами Семка. – «Союз молодых марксистов» называется. Студенты там, рабочая молодежь, безработных очень много…

– «Контра», что ль? – предположил ломовой извозчик.

– Да в том-то и дело, что нет, – смутился Семка.

– Какая еще «контра»? – накинулся на извозчика ткач. – Говорят тебе: рабочие парни.

А Венька этот – Егора Ковальчука, с «Ленинца», сын; его все знают, кондовый пролетарий.

Публика зашумела.

– Сядь! – шикнул на Семку ткач. – Не хватало еще здесь диспут развести! Не их мещанского ума это дело.

– А ведь влетит «марксистам»-то за бузу! – подвигаясь ближе к ткачу, негромко сказал ломовой извозчик.

– У каждого своя «правда», – пробормотал ткач. – Посмотрим.

После переживаний последних дней Егор Васильевич Ковальчук долго не мог заснуть. Он ворочался, часто выходил курить и забылся лишь глубоко за полночь. Сон ему снился дурацкий и мучительно-нудный: будто ходил Егор Васильевич по квартире из угла в угол и искал запропастившиеся спички. «На кой они мне, проклятые, сдались!» – пробуждаясь, сквозь дремоту спрашивал себя Ковальчук и, не найдя вразумительного ответа, вновь засыпал.

Резкий безжалостный стук в дверь прервал «сонные поиски» старого рабочего. Внутри у Егора Васильевича все как-то сжалось. Он испуганно открыл глаза и прислушался. Тревожный стук не прекращался.

– Никак, к нам? – не поворачиваясь, хрипло спросила жена.

– К нам! – встрепенулся Ковальчук и отбросил одеяло.

«Может, телеграмма какая или на заводе неприятность приключилась… – шлепая босыми ногами по полу, думал Егор Васильевич. – Да, небось, не туда зашли, ошиблись!» – поворачивая ключ в замке, успокаивал он себя.

Ковальчук широко распахнул дверь и всем нутром выдохнул:

– Что?

– ГПУ! – ответили с темной лестничной клетки.

Егор Васильевич ошарашенно попятился. «Нет, надо разобраться!.. Свет зажечь, присесть…» – мелькнуло в его голове.

– Проходите! – почти прокричал он. – Сейчас я… лампу… Не видать тут…

Егор Васильевич бросился на кухню, чутко прислушиваясь к грохоту входящих сапог. «Человек пять явилось», – поджигая фитилек «керосинки», заключил он.

Ковальчук вернулся в переднюю и высоко поднял лампу над головой: «Верно, пятеро их…»

– Гражданин Ковальчук Вениамин Егорович здесь проживает? – сухо справился один из чекистов, очевидно старший.

Егор Васильевич перестал суетиться, расправил плечи и ответил:

– Верно, есть у нас такой. Он – мой родной сын. А в чем дело? Предъявите документы!

– Предъявим, отец, предъявим, – пробормотал старший. – Зови сына, у нас – приказ…

Фитилек был мал, крошечный синий огонек выхватывал из темноты выскобленный «по уставу» подбородок и зеленые от бессонницы щеки. Ковальчук почему-то обрадовался усталой неуверенности чекиста и немного ободрился:

– Проходите, товарищи, на кухню. Там и поговорим.

Он уже повел за собой непрошеных гостей, когда дверь Венькиной спальни открылась.

– Что стряслось, батяня? – твердым голосом спросил сын.

– Вы Ковальчук Вениамин? – обернулся старший. – Собирайтесь, – он кивнул одному из подчиненных: – Сходи с ним, пригляди. Да поживее там!

– Я уже одет, – сказал Венька.

– Раз так, пойдем в кухню… Лампу-то посильней вывернуть можно? – бросил чекист Егору Васильевичу. – В этом районе что, электричества нет?

– Днем есть, а ночью я сплю, не знаю, – буркнул Ковальчук.

Он зажег две большие свечи, усадил чекистов на табуреты и привалился к дверной притолоке. Венька присесть отказался и остался стоять посреди кухни. Держался он уверенно, даже чересчур, только на отца старался не смотреть.

– Гражданин Ковальчук Вениамин Егорович, – заговорил старший, вытягивая из папки бумагу. – Имеется особое распоряжение территориальной коллегии ОГПУ СССР о вашем аресте за участие в контрреволюционной организации. Вот, сами прочтите, тут все сказано, – чекист протянул Веньке бумагу.

– Ка-ак? – обронил Егор Васильевич.

– Батяня! Возьми себя в руки. Товарищам необходимо разобраться, – невозмутимо урезонил отца Венька и принял ордер.

Он пробежал глазами по строчкам:

– Ну, я так и знал! Весь координационный совет – под арест. Иного было трудно ожидать от вашего ведомства.

В груди Егора Васильевича закипели обида и гнев.

– Что за… твою мать! – Он разразился злобным, слаженно выстроенным многословным матом.

– Тихо-тихо, гражданин! – приподнялся с табурета старший чекист. – Не забывайтесь, мы – работники ОГПУ! Тем паче – при исполнении…

– Ба-тя-ня! – разочарованно протянул Венька.

– Не тревожьтесь, разберемся, – заглядывая в лицо Егору Васильевичу, участливо заверил один из чекистов.

– Собирайте самое необходимое, – кивнул Веньке старший. – Времени даю три минуты… Минков! Ходи за ним!

Егор Васильевич вспомнил о жене и прокрался в спальню.

– Пожар, что ли? – кутаясь в капот, справилась Авдотья Захаровна.

– Ты, Дуняша, не выходи, тут сиди, – строго проговорил Ковальчук. – Потом скажу. Поняла?

Жена испуганно кивнула и села на постели.

Егор Васильевич вернулся в кухню. Там уже был по-зимнему одетый Венька с заплечным мешком.

– Прощайтесь побыстрей, без шума.

Венька крепко обнял отца и улыбнулся:

– Успокой маму. И не поминайте лихом.

– Уж разберутся, наверное… – опустив голову, пробормотал Егор Васильевич.

Двое чекистов взяли Веньку под руки и повели к выходу.

– Не провожай и не волнуйся, – оглянувшись, крикнул сын. – Я непременно вернусь!

Егор Васильевич хотел было проводить Веньку, но не смог. Его ноги вдруг подкосились, грудь пронзила острая боль, и он повалился на табурет.

Двое чекистов еще оставались в квартире. Они направились в комнату Веньки.

– Куда? – резко выкрикнул Ковальчук. – Мало вам? Куда полезли?

– Произвести обыск, – отозвался один из чекистов. – Свечи в комнате сына есть?

– На столе. Найдешь, – отмахнулся Егор Васильевич.

Он облокотился на стол и тупо уставился в половицу. «Вот она, судьба-то – шмяк по голове кувалдой… Возьмись, удумали, а! Контрреволюционер!.. Нет, надо идти в губисполком, в… Да куда там? Напраслина…Это за выступление на митинге его. Говорила Авдотья: не доведут их сходки до добра!.. А с другой-то стороны, не виноват он. Поприжать хотят, чтоб не ершились. Глядишь, – и выпустят, – голова Ковальчука словно налилась чугуном. – А ну как не выпустят? Бывало же всякое…» Он вспомнил годы гражданской, как ходили ночными рейдами по домам чекисты… Егору Васильевичу стало страшно, сильные жилистые руки мелко затряслись. Старый рабочий зажмурился и до боли в скулах сжал зубы. «И Авдотья еще не знает, – вспомнил он и сосредоточился на этой мысли. – Объяснить бы ей помягче… Хотя куда там! Беда-то какая!» Ковальчук с трудом поднялся и побрел в спальню.