– Ты голодная, малышка? – услыхала рабыня голос Владыки.
– Д-да, господин, – с трудом выдавила она из себя.
– Так кушай, не стесняйся, – с доброй улыбкой сказал ей Хранитель. – Выпей вот вина, по-моему, вкусное…
Он сунул девушке в руку бокал и она, не верящими, перепуганными глазами смотря на него, сделала глоток. Рабыне казалось невозможным происходящее, все было каким-то странным сном – сам Владыка угощал ее вином. Она поставила бокал на кровать и дрожащими руками взяла с вазы кусок пирога. Йаарх удивленно смотрел на девушку, схватившую кусок обеими руками и жадно поедающей его, затравленно оглядываясь по сторонам, как будто кто-то мог забрать у нее еду. Доев, девушка вновь потянулась к вазе, но глянула на него, вздрогнула и робко спросила:
– А можно еще?..
– Да кушай сколько хочешь, маленькая, – улыбнулся он ей, ничего не понимая.
Нилхат съела все, что было в вазе. Все время, пока она ела, Йаарх удивленно смотрел на нее – девушка была какой-то перепуганной и явно очень голодной. «Ее что, голодом морили?», – удивленно спрашивал он у себя. Увидев, что она закончила, он вновь подал ей вино, затем поставил опустевшие вазу и бокалы на пол и опять улыбнулся ей. Нилхат несмело улыбнулась ему в ответ. Она все еще не могла поверить, но как же хорошо было чувствовать себя сытой. Рабыня видела, что Владыка еще что-то хотел от нее, и была готова сделать все, что он прикажет. А Йаарху все сильнее и сильнее хотелось одного – ощутить своими губами и языком тот нежный и прекрасный цветок, который скрывался под платьем девушки, между ее стройными красивыми ножками. Он протянул руку и погладил ее по внутренней стороне бедра, затем взял большую подушку, положил ее рядом с собой и ласково сказал ей:
– А теперь, моя хорошая, задери свое платьице и садись сюда, на эту подушку. И ножки расставь…
Нилхат с ужасом уставилась на него – зачем же он так, уж лучше бы с самого начала был жестоким, чем вот так. Ее глаза наполнились слезами, тело заколотилось в предчувствии страшной боли, и она поискала взглядом нож. Вот же он, на столике лежит… Уже предчувствуя, как этот нож сейчас будет резать ее тело, несчастная девушка все же не осмелилась ослушаться приказа Владыки и переползла на подушку. Йаарх с недоумением смотрел, как после его слов она мертвенно побледнела, из глаз хлынули слезы, взгляд заметался и вдруг остановился на ноже, лежащем на столике. Он пожал плечами, не понимая, что это с ней. Нилхат, не спуская глаз с ножа, медленно переползла на подушку и села на ней, вся дрожа и крепко сжав ноги.
– Ну что же ты, милая, давай, – попытался подбодрить ее Йаарх.
– Умоляю вас, Владыка, не надо мне больше ничего резать! – вдруг взмолилась девчонка. – Ведь я же рабыня для удовольствий, у меня же уже все, что нужно, отрезано! Не надо больше… Прошу вас…
И она захлебнулась хриплым воющим плачем, раскачиваясь из стороны в сторону.
– Что отрезано?.. – спросил все еще ничего не понимающий Хранитель.
– Эт-то… – сквозь плач пролепетала девушка и прямо перед его лицом расставила свои красивые ноги.
Йаарх глянул и отшатнулся. Вместо ожидаемой им симпатичной девичьей щелки на него смотрел отвратительный, багрово-синий шрам, прямо из которого торчал кончик позеленевшей медной трубки. «Плоскогрудая…», – набатом загремело в его враз отяжелевшей голове и он, пораженный жутковатой догадкой, протянул руку к вороту ее легкого платья и резким движением рванул его на себя. Да… К сожалению он был прав – вместо маленьких грудей у девушки были два не менее страшных шрама.
– Кто это сделал? – глухо спросил Хранитель, вновь приходя в состояние холодной ярости.
– Как кто? – удивилась Нилхат. – Работорговец, конечно…
– Зачем?
Она продолжала с немым удивлением смотреть на мужчину, зачем-то спрашивающего у нее элементарные вещи, затем пожала плечами и с полным недоумением в голосе ответила:
– Но ведь я – рабыня для удовольствий…
Хранитель потряс головой – они с девушкой не понимали друг друга.
– Там, откуда я родом, нет рабынь для удовольствий и вообще рабства, – попытался пояснить он. – Я не знаю, что это такое.
– А! – просияла девушка, поняв, видимо, для себя что-то. – Вы, Владыка, думали, что у меня там еще все есть и хотели отрезать все сами?
Йаарх чуть не подпрыгнул от подобного предположения.
– Да ты с ума сошла! – выкрикнул он. – Да у нас, человека, сотворившего подобное с девушкой, казнят! Или засадят в тюрьму до смерти, что, по-моему, ничуть не лучше, если не хуже.
На него смотрели широко раскрытые синие глаза, по курносому личику расползалось недоумение.
– Так что же вы хотели сделать, господин мой?.. – тихонько спросила она.
– Я хотел отблагодарить тебя, – несколько смутился Йаарх, – сделать тебе в ответ то же, что ты сделала для меня…
С девушки уже можно было ваять статую живого воплощения недоумения.
– А закон? – прошептала она.
– Какой закон?
– Основной… Если кто-нибудь, неважно при каких обстоятельствах, добровольно или нет, дотронется губами до полового органа другого человека или не человека, то дотронувшийся должен быть искалечен – ему должны быть удалены половые органы наиболее жестоким из всех возможных способов. И удалены тем, к кому он дотронулся, или кем-нибудь по его поручению. Вот!
Девушка явно откуда-то цитировала. Хранитель тупо смотрел в угол, переваривая услышанное. Теперь многое, уже виденное им в этом мире становилось на свои места. Теперь он понимал причину многих вещей, на которые раньше смотрел, как на случайности. Гнев его продолжал разрастаться.
«Почему ты меня об этом не предупредил?», – холодно спросил он у Меча.
«Я просто не знал об этом законе, – ответил тот. – В наши времена подобное было лишь в обычаях нескольких мелких племен на Фаллингаре»
«А в доме той… любительницы „композиций“?..», – недоверчиво спросил Хранитель.
«Я начинал догадываться…»
«Но почему же ты мне хоть о догадке не сказал?!», – чуть ли не закричал Йаарх, ощущая, как в его голове взрывается пузырь гнева.
«Мне необходимо было проверить эту догадку, – спокойно ответил ему Меч. – Ведь перебить ее охранников твои хралы смогли бы без особого труда…»