Факелы, которые держали в руках неизвестные люди, одетые на манер здешней голытьбы и вооруженные по преимуществу топорами, не давали света той части двора, где у основания господского дома ютились флигеля прислуги.

А самое важное сейчас происходило именно во флигелях, потому что именно туда смерть пришла первой. Эгин и слышал, и чувствовал это.

Люди с факелами (а их было около двадцати – довольно много по здешним меркам) не торопились приближаться.

Они ждали, пока загадочный кто-то (или что-то) выполнит всю черную работу за них. На горцев эти люди похожи не были. На горожан – тоже.

«Итого два варианта: либо Круст что-то не поделил со своими людьми и теперь они пришли мстить жадному господину, либо Круст снова что-то не поделил со своим соседом Багидом, хозяином Серого Холма. И теперь люди Багида пришли пустить красного тритона по всему крустову поместью», – заключил Эгин.

За спиной Эгина Круст срывающимся голосом отдавал приказания своим телохранителям. Никак не унималась раненная Эгином супруга управляющего. В гостином зале по-прежнему царил хаос – уменьшенное зеркальное отражение той леденящей кровь невнятицы, которая творилась сейчас в темноте двора.

Все происходило очень быстро. Эгин почему-то подумал, что на губах Лормы еще, должно быть, жив его, Эгина, солоноватый вкус.

За порядок и спокойствие в уезде Медовый Берег в первую очередь отвечал он, тайный советник Йен окс Тамма и аррум Опоры Вещей.

Все, что успело уложиться в последние две минуты, превосходило пределы мыслимого. Для него, Эгина, начиналась тяжелая работа.

«Ну что же – пора работать. И ломать из себя гражданского тайного советника теперь уже совершенно бессмысленно…»

– Именем Князя и Истины! – заревел Эгин. – Немедленно прекратить! Это говорю я – Эгин, аррум Опоры Вещей!!!

В подтверждение своего ора Эгин достал Внешнюю Секиру и выставил в окно.

Сорок Отметин Огня на его жетоне блеснули в сумраке крошечными, но очень яркими голубыми искорками.

К собственному немалому удивлению, он был услышан.

Четыре стрелы выпорхнули из темноты. Выпорхнули совершенно неожиданно – Эгин не мог и помыслить, что кто-то здесь осмелится стрелять в аррума. Он не суметь отвести их.

Одна стрела звякнула о жетон и отскочила прочь.

Другая, о Шилол, надорвала ему правое ухо и скользнула дальше, за спину.

Третья и четвертая попали бы ему прямо в сердце, не повстречайся они с заговоренной сталью очень тонкого и подогнанного точно по его мерке легкого нагрудника. Такие носят только аррумы и пар-арценцы. Такие простой стрелой не возьмешь. Лучшие доспехи есть лишь у гнорра.

Эгин мгновенно присел, оглянулся за спину, увидел, что пастухи, обнажая свои кургузые мечи, опрометью покидают зал. Круст Гутулан осел на пол со стрелой под затылком. («Она ведь предназначалась для меня», – с отстраненным хладнокровием насмерть перепуганного человека подумал Эгин.) А Лорма с расширенными от ужаса глазами смотрит на него и не понимает, не понимает, не понимает ровным счетом ничего!

Супруга управляющего сплюнула на затихшего Сорго, который неподвижно валялся на столе, словно отыгравшая механическая кукла, перехватила свой нож в левую руку и пошла прочь из зала вслед за пастухами.

И только сам управляющий не ушел. Он присел на колени у головы упавшего Круста, наклонился и что-то зашептал тому в ухо. Заклинания? Проклятия? Эгину было все равно.

Все. Разговоры закончены. После четырех стрел, выпущенных в него из темноты, аррум Свода Равновесия имеет право испепелить весь Медовый Берег. Если сможет, конечно. По этому вопросу Эгина начали одолевать серьезные сомнения.

Эгин поцеловал свой клинок прямо в ползущее по нему иссиня-черное облако («Ого! Такого раньше не случалось».) и выпрыгнул в окно. Там было совсем невысоко – локтей пятнадцать – да и внизу его ожидала не земля, а мягкая, крытая соломой крыша хозяйственного флигеля.

Эгин ожидал, что его ноги соприкоснутся с крышей флигеля через три четверти удара сердца.

Этого, однако, не произошло, ибо в тот момент, когда его подошвы были в каких-то считанных пальцах от соломы, флигель неожиданно ухнул вниз, словно тонущий корабль – в пучины морские. Поэтому лететь пришлось целых два удара сердца, и Эгин успел испугаться. «Это что же такое, милостивые гиазиры, – то у них башни взрываются, то дома под землю проваливаются!»

Но потом пугаться стало некогда.

С легкостью пробив плотные вязанки соломы, сломав жерди перекрытий, Эгин упал на что-то сравнительно мягкое. Когда его тело, следуя инерции падения, опустилось на корточки, а левая рука для подстраховки уперлась в это самое «мягкое» и, как оказалось, липкое, Эгин понял, что стоит на окровавленном человеческом теле. Он замер, выставив перед собой меч.

Сверху, через пробитую крышу, доносились крики. Преимущественно ругань крустовых пастухов. Одного, кажется, задели стрелой. Другой торжествующе вопил – наверное, сам задел кого-то своим метательным ножом.

Здесь, внизу, было темно и тихо. Только с угрожающим шорохом в противоположном углу осыпалась земля. Эгин шевельнул ноздрями.

Да, чуть сырая глинистая земля, кровь, кислятина – ужинали здесь чем-то не очень вкусным – и едва уловимый запах паленого. Что палили? Неизвестно. И – совершенно незнакомый тошнотворный запах, исходящий, кажется, от пола. И – никакого живого запаха. Сплошь мертвечина. Отличный домик.

Рассиживать внутри флигеля, выставив меч и принюхиваясь к темноте, Эгин не собирался. До потолка было недалеко. Он осторожно поднялся в полный рост. Если вытянуть вверх руку, то ее ладонь выглянет на поверхность. Итак, если вернуть меч ножнам, вновь присесть, подобраться, вспомнить несложные слова Легкости, а потом старательно подпрыгнуть…

Опираясь на распрямленные руки, Эгин отжался на них над крышей, высовываясь из дыры по пояс. Еще одно усилие, и его ноги покинут дыру…

Безликая, но смертельная опасность стремительно высвободилась из-под земляной осыпи и вцепилась в ногу аррума своими хищными ледяными пальцами. Одновременно с этим безжалостные зубы впились ему в правое бедро.

Паникующий Эгин что было сил отпустил в темноту пинка и, к своему удовольствию, скоро обнаружил, что попал в податливую плоть. Ответом ему послужил гневный рык. Чьи-то зубы плотно сжались на его ноге.

Оставалось одно – до времени не противиться. Эгин поддался мерзавцу, который стремился втянуть его обратно вниз. Спустя мгновение он уже кубарем летел в темноту, одновременно подтягивая свободную ногу повыше, а левой рукой нащупывая рукоять засапожного кинжала.

«Любая безмозглая тварь на месте невидимого кровожадного дядьки поступила бы так же», – удовлетворенно подумал Эгин, распрямляясь.

Удача была на его стороне. Кинжал, всаженный по самую рукоять в смердящую паленым плоть врага, торжествовал победу своего хозяина над незадачливым людоедом.

Когда неведомый враг сдернул его вниз, он, как и рассчитывал Эгин, насел на него сверху (и показался арруму тяжелым, как земля-мать). Но вот уж на что никак Эгин не рассчитывал – так это на нечеловеческой, неистовой силы удар, который молниеносно обрушился на его грудь. Сегодняшней ночью и стрелы, и клинки явно жаждали добраться до самого его сердца. Но нагрудник спас его и на этот раз. А вслед за тем кинжал решил краткий поединок в пользу Эгина.

«Так, хорошо. Счет открыт убиением кого-то, кого разглядывать будем поутру вместе с Есмаром и Логой. А пока что надо наводить порядок в Кедровой Усадьбе», – решил Эгин, на ощупь находя кинжал и вырывая его из цепких объятий чужой плоти. Судя по всему, убитый был все-таки человеком. Одноруким, что ли?

Эгин пошарил в темноте еще. И, к своему ужасу, обнаружил, что вместо левой руки убитое им существо имеет многосуставчатую конечность, закованную в роговой панцирь. Кажется, именно этим оно собиралось пробить его грудь.

«Очень хорошо…» – озадаченно подумал Эгин. А еще лучше было то, что ни во время нападения, ни до него он, аррум Опоры Вещей, не почувствовал присутствия рядом с собой живого существа! Либо он из рук вон плохой аррум, либо тварь не жила. Может ли двигаться неживое существо? Вопрос философский, прямо из анналов героической эпохи.