Откуда-то издалека пришла мысль: «Где я?», но показалась она какой-то странной и неуместной в этой белой комнате. Вслед за первой пришли другие мысли-ответы: «Я там, где хорошо», «Там, где всегда покой», «Там, где не бывает тревог и волнений». И вдруг, между этими ответами, невесомым, но настойчивым облачком снова всплыл вопрос, показавшийся как и все вопросы в этой комнате лишним: «Где же я?» Стены комнаты слегка изменили свой свет на более яркий. Показалось, что шестигранная комната закрутилась вокруг собственной оси и, в то же время, все чувства говорили, что она стоит недвижимо. И вот появилась ещё одна мысль-ответ, ясная, четкая и спокойная как лед: «Ты в гостях у своей смерти». Он вскочил во весь рост, и босые стопы его коснулись светящейся матовой поверхности пола, теплого и жутко холодного одновременно. Он больше не висел в воздухе, а стоял, опираясь на собственные ноги. Исчезла былая легкость, у тела появился вес, и вместе с тем дикая боль пронзила его словно удар молнии. Он сделал шаг и почувствовал, что ноги его будто опутаны свинцовыми цепями. Он не может идти… «Да, ты уже в конце пути, еще немного.» Нет, я могу! «Ты пришел, ты нашел свой покой.» Нет, я не хочу покоя!

Он рванулся изо всех сил к стене и коснулся ее рукой. И вдруг, стены рассыпались и наступил мрак. Он ничего не видел, но чувствовал терзающую боль, словно его кололи тысячами зазубренных ножей одновременно. Где-то рядом он услышал приглушенные голоса.

– Мы уже на подходе. Через пять секунд входим в тоннель смерти. Все готовы?

– Да.

– Внимание, приготовиться. Пятисекундная смерть.

– Здесь что-то есть! В тоннеле неизвестная энергия!

– Исключено.

– Я чувствую эту энергию!

– Отбой! Всем вернуться…

И, вдруг, мрак раскололся гигантской вспышкой, и он увидел на короткое мгновение большую комнату с круглым черным столом посередине. Вокруг, в высоких кожаных креслах, сидело несколько человек, положив руки на стол и закрыв глаза. Среди них был невысокий брюнет с невыразительными чертами лица. Новая вспышка ослепила Антона и выбросила в небытие…

Он открыл глаза и рывком сел на койке. Голову пронзила дикая боль и наступил обморок. Утром, когда он очнулся, у его койки стояли майор Черемыхов и Малой. От майора привычно пахло самогоном и табаком, но на его профессиональные качества это никак не влияло. В окно дул легкий теплый ветерок, приятный атрибут наступившего бабьего лета.

Черемыхов внимательно посмотрел на Антона и, ни слова не говоря, двумя пальцами оттянул ему веко, чтобы осмотреть глазное яблоко. Видимо оставшись довольным результатом осмотра, он крякнул и спросил:

– Ну, как самочувствие, боец?

Антон немного поежился от воспоминаний о ночных кошмарах, но сказал:

– Нормально в целом. Только голова немного побаливает и снится дурь всякая.

– Это в твоем состоянии даже нормальная вещь, – успокоил Черемыхов, – А если дурь снится, так с утра сразу в окно смотри – моментально забудешь. Для того вас поближе к окну и положили, чтоб головы посвежее были.

– Ну, ладно, мы тебя еще недельку подержим, – сказал майор Антону и, повернувшись в Малому, добавил, – А тебя, брат, извини, комбат послезавтра просил выписать обязательно. Придется уважить начальство, да и состояние твое вполне удовлетворительное.

Малой горестно вздохнул, но ничего не сказал. Спорить с комбатом было бессмысленно, да и себе дороже. Осмотрев Малого и еще раз подтвердив свое решение, майор Черемыхов удалился в свой кабинет пропустить утреннюю чекушку спирта.

– Вот, – подытожил Малой, – дали ему год…

– Да не грусти, сержант, – сказал Антон, – Все там будем. Скоро и меня вслед за тобой отошлют стеречь небесные просторы. Немного покантуемся, а там, глядишь, и дембель долгожданный нагрянет.

Антон повернулся на подушке и посмотрел в окно. Бабье Лето неожиданно рано входило в силу. На дворе стояла середина сентября. Щебетали птицы. Светило еще теплое солнце, посылая на стены палаты игривых солнечных зайчиков. Где-то в глубине души неудержимо хотелось домой. В ту далекую жизнь, где нет офицеров, отбоев и подъемов, а есть мама и друзья. Но была ли та жизнь, или она только привиделась в очередном сне? Антон поспешил отогнать бередящие душу теплые образы и вернуться в неприглядную реальность. Армия, пока только армия. Лямка. «Смена».

Через несколько дней Малого, как и обещал комбат, отослали обратно в часть и на какое-то время Антон остался один. Однако, его здоровье скоро пошло на поправку, поэтому скучать в одиночестве и выть на луну долго не пришлось. Не успел Антон Гризов оглянуться, как уже снова ходил в погонах с двумя золотистыми лычками, а не в синей больничной пижаме. И ноги его украшали не войлочные тапочки, а гроза всех американских солдат – черные кирзовые сапоги.

Конец лета на солнечной Кубе ничуть не отличается от ее начала. Осень не назовешь даже бархатным сезоном, скорее просто продолжение жаркого и влажного лета. Эту осень лейтенант кубинских ПВО Альваре Родригес дель Чито встретил и провел на своем боевом посту точно также, как предыдущие семь лет. В его обязанности входило слежение за воздушным пространством между Кубой и Соединенными Штатами Америки. Точка ПВО, в которую входил радиоцентр, РЛС и два ракетных комплекса средней мощности, находилась на северном побережье Кубы и была замаскирована под рыбачий поселок, живописно раскинувшийся на скалистой горе. На расстоянии двух километров от горы, на побережье, у самой воды, стоял ещё один, самый настоящий рыбачий поселок. По легенде, внушенной всем жителям этого селения с помощью полицейских палок, любому появившемуся в поселке неизвестному человеку, который заинтересуется поселением на горе, необходимо было рассказывать легенду о живущих там старых заслуженных рыбаках. Старые рыбаки в море не ходят, но прибрежное селение регулярно снабжает их рыбой и хлебом, как бы за былые заслуги перед страной. Обо всех новых людях предписывалось сразу докладывать. Легенда оказалась очень удачной и помогла выловить почти два десятка диверсантов в течение трех последних лет, неоднократно желавших в корзинах вместе с благотворительной рыбой заодно отправить на базу и несколько килограммов тротила. Сподвижники великого Фиделя Кастро хорошо охраняли свои владения.

Один раз в неделю в горы поднимался небольшой отряд, состоящий из обслуживающего старых рыбаков персонала. Персонал нес еду, ящики непонятного происхождения, и, на всякий пожарный случай, каждый человек имел на плече автомат Калашникова – мало ли какая опасность может повстречаться рыбакам на узких горных тропинках.

Альваре Родригес дель Чито не спускался в долину уже пять лет. Последний раз, ровно пять лет назад, он ездил в недельный отпуск в Гавану, где в одном из беднейших кварталов жила его семья. Для самого Альваре была предначертана дорога в сапожники. Ему была завещана лачуга и инструменты, оставшиеся от сапожника деда. Однако, Альваре решил нарушить семейную традицию и, когда президент свободной Кубы очередной раз бросил клич, пошел служить в армию. Будучи от природы смышленым парнем, он попал в радиоразведчики. Прошел курс обучения, политподготовки, и был отправлен на службу в скалистые горы, где располагалась «деревня рыбаков».

Служить в армии возмужавшему Альваре Родригесу дель Чито по началу понравилось. Он ходил в форменной одежде, регулярно получал жалованье и ежедневно клялся в верности великому отцу-Фиделю. Однако, с течением времени, служба начала ему приедаться. Он был согласен служить и дальше, но очень скучал по семье. А в отпуск полагалось ходить только раз в пять лет на одну неделю. Лейтенанту Альваре все чаще снились по ночам инструменты сапожника-деда и родная лачуга в грязном квартале Гаване. А вечерами, когда он смотрел из окна казармы на закатное море, загадочно блестевшее и таившее в себе неисчислимые секреты, ему хотелось уплыть в океан на большом корабле. Стать моряком или пиратом. В свободные от боевых дежурств часы, а иногда и на вахте, вдохновленный видом моря, лейтенант кубинских ПВО Алваре Родригес дель Чито вдруг стал писать стихи, а потом и рассказы о рыбаках и путешественниках. Рассказами его зачитывалась вся воинская часть, где его в шутку прозвали вторым Хэмингуэем. Рассказы были и в самом деле полны такой романтики и чувства, что старик Хэмингуэй мог гордиться достойным продолжателем своего дела.