Она мотнула головой и спрыгнула с лианы. Опустившись до пояса в облака, направилась в сторону желейной горы – лианы оказались теперь на высоте плеч. Воздух пожелтел, хотя до светящегося тумана оставалось еще пару десятков шагов. Моряки тоже слезли и медленно пошли по сторонам от хозяйки. Мимо лица что-то пролетело, Арлея отпрянула, машинально взмахнув рукой, словно муху ловила. Остановившись, внимательно посмотрела перед собой, перевела взгляд на Лига, вновь глянула вперед.

В воздухе перед ней возникло нечто вроде расплющенного червяка: почти плоское тело без головы и хвоста, полупрозрачное, внутри усеянное бледно-зелеными пятнышками. Извиваясь, оно не то проплыло, не то пролетело наискось и пропало из виду – но неподалеку Арлея заприметила еще одно существо, а потом еще одно, другой формы, напоминавшее скорее жука.

– Ваш’милость, мы прям туда так и войдем? – спросил боцман.

Девушка и сама уже некоторое время размышляла над этим. Она остановилась, положив руку на лиану, которая теперь находилась ниже, на высоте пояса. Все трое поглядели вверх: закутанная в одеяло желтого света гора-моллюск высилась над ними.

Стало хорошо видно, что чужое пространство полно жизни. Там даже деревья росли. Свалившись на Аквалон, моллюск не сломал их, но как бы впустил, вобрал в себя, хотя высоты растений было недостаточно, чтобы, подобно центральному дереву, в кроне которого находился сейчас Тео Смолик, выступить над желейным веществом. Еще там виднелись темные силуэты и светящиеся сгустки, висящие на разной высоте, какие-то трубы и коконы, будто сотканные из ваты.

– Как добраться до капитана? – спросила Арлея. – Дикарки его туда затащили. А нам что делать? По-моему, эти... эти существа, медузоиды с кальмарами, не очень-то злобные. Просто войдем внутрь, до дерева доберемся, поднимемся, залезем по нему как-нибудь... Вот там уже придется с людьми разбираться, с серапихами то есть, которые вокруг Тео расселись. Но как-нибудь справимся, у нас ведь оружие. Заберем капитана, спустимся и уйдем. Никто нам ничего не сделает, правильно? – Она поглядела на спутников. Боцман с виду оставался спокоен, а вот у юнги лицо было серым. – Эрл! – повысила голос девушка. – Слышишь? Слышишь, что я говорю?

Он повернул к ней голову, при этом не отрывая глаз от плоского прозрачного тела, быстро плывущего мимо в потоке желтого света.

– Ваша милость... – пробормотал юнга, с ненавистью глядя на загадочное существо.

– Эрл, не вздумай бросаться там на них! Я понимаю, тебе не нравится, но... Короче, иди за мной, за нами с Лигом, и никого не трогай. Понял? Ты понял?

– Ага, – промямлил он наконец.

Кивнув, Арлея развернулась к прозрачной горе. До того места, где световой туман густел, оставалось совсем недалеко. Взявшись за рукояти пистолетов, она вздохнула и сделала шаг. Но второй сделать не успела.

Пещеру озаряли большие, размером с человеческую голову, прозрачно-зеленые наросты, кругами растущие на своде. Под ними стояли хижины из веток и камней, лежали тела мертвых рабов и надсмотрщиков.

Уги-Уги присел под хижиной, осторожно выглядывая из-за угла, затем вскочил и перебежал к возвышению из глыб, уложенных неподалеку от каменного строения, в котором, насколько помнил монарх, обитал Лан Алоа.

На круглом алтаре был распят надсмотрщик-метис: запястья и ступни пробиты железными штырями, концы которых глубоко вошли в мягкий камень. Уги-Уги окинул мертвеца быстрым взглядом, посмотрел назад, на разрушенные ворота, через которые проник в пещеру, и тяжело полез на алтарь. Темно-синие телеса заколыхались, беглец мучительно скривился, вытянувшись на цыпочках, но не смог дотянуться до свисающего со свода большого округлого кисляка. Глянув под ноги, монарх упер ступню в грудь мертвеца, приподнялся, вторую ногу поставил на живот. С трудом балансируя, вскинул пухлую ручку и кулаком ударил по кисляку, с которого сочился зеленый свет, сбил его на пол. Соскочив, монарх упал на колени и принялся пожирать кисляк. Тот был большим, сочным и пищал на зубах, а по вкусу напоминал мякоть парусного моллюска, политую добытым из тростника сахарным сиропом.

Чтобы утолить голод, Уги-Уги понадобился бы десяток таких моллюсков, да еще и полная тарелка вяленых этикеней, но, по крайней мере, у него перестала кружиться голова и прошла жажда. Когда он уже дожевывал последние кусочки, то и дело икая и пуская изо рта тусклые пузырьки света, со стороны ворот в пещеру проник шум. Сплюнув, Уги-Уги попятился на корточках, напоминая кожаный куль эфироплана, у которого выросли короткие, заплывшие жиром ноги и руки. Привстав с пистолетом на изготовку, монарх увидел, как в пещеру вбегают рабы во главе с тем самым лигроидом, который первым запрыгнул на паунога. Монарх не сразу узнал предводителя бунтовщиков – на макушке того каким-то образом удерживался скальп из длинных, маслянисто-черных волос Лан Алоа.

Рабов осталось едва ли полтора десятка, остальные погибли в схватке. Лигроид что-то выкрикнул, беглецы рассыпались в разные стороны, наклонились и сразу выпрямились. Одновременно в пещеру вбежало множество безкуни, и тут же со всех сторон в них полетели камни. Раздался стук, несколько желтоглазых упали. Краснокожий закричал вновь, рабы помчались в сторону алтаря и притаившегося за ним монарха.

Тот не медлил. Пол этой пещеры был слегка наклонным, в нижней ее части виднелся полутемный зев, скорее всего, начало очередного коридора, который вливался в сеть туннелей, окружавших провал. Там запросто можно было потеряться и погибнуть, но выбора не было, и монарх побежал прочь от рабов.

Прислушиваясь к мягким тихим шагам, он притаился в полутьме, нарушаемой лишь свечением сморщенного кисляка. Лабиринт мягкого камня здесь заканчивался, дальше лежали громадные пласты желе с протянувшимися между ними и сквозь них изогнутыми трубами, полостями и повисшими над зеленоватой бездной укромными пещерками. Там, в бесконечных глубинах, шла тихая потаенная жизнь, но здесь, на границе мягкокаменных и желейных массивов, было пусто и тихо. Уги-Уги сидел в глубокой нише, притаившись, будто огромная жаба, мягкое жирное чудовище, готовое в любой миг выпростать длинный липкий язык и слизнуть пролетающую муху, зазевавшегося кузнечика или жука.

Он вслушивался в шаги и готовился прыгнуть на того, кто шел мимо.

Человек приблизился – и толстяк тяжело выпал из ниши, расставив руки, в одной из которых был пистолет. Нахака вскрикнула, когда хозяин подмял ее под себя. Ноги девушки подкосились, и она очутилась под громоздким телом, которое навалилось сверху, вдавило ее в пол.

– Ты? – выдохнул Уги-Уги, садясь. – Хотела сбежать от нас?!

Он ударил ее, лежащую на спине, по левой щеке – раз, второй, потом тыльной стороной ладони хлестнул по правой скуле, затем, сжав руку в кулак, обрушил его на лицо. Голова Нахаки моталась из стороны в сторону, глаза были закрыты, она не издавала ни звука. С разбитых губ текла кровь, и наконец монарх понял, что наложница потеряла сознание – скорее всего, сразу же, как только упала на пол.

Он сел и огляделся. Посмотрел на неподвижно лежащую девушку. Струящийся снизу, из желейных глубин, свет обтекал тело, тонкие лучики пробивались сквозь спутанные волосы, окружая голову ореолом мерцания. Уги-Уги шумно вздохнул, встал на колени и, склонившись над Нахакой, впился губами в ее окровавленный рот.

Позже, когда она пришла в себя, сверху донесся звук шагов: толпа людей спешила оттуда, и беглецам пришлось спускаться, чтобы избежать новой встречи с рабами и безкуни. Уги-Уги волочил Нахаку за собой, изредка награждая ее пинками, ударами или щипками, а она молчала, лишь постанывала иногда. Уже долгое время монархом владело угрюмое злое недоумение, он не мог понять, как это возможно, чтобы в один миг все настолько изменилось: еще совсем недавно он был властителем архипелага и лишь Рон Суладарский мог приказать ему что-либо – как вдруг из хозяина мира превратился в жалкого беглеца, испуганного и голодного, трясущегося над своей жизнью... Разве такое может быть с ним, Уги-Уги? Да нет же, дело просто в том, что он нализался гношиля, слишком много втер его в свои распухшие от длительного употребления наркотика десны и теперь спит, видя один из тех ярких страшных снов, которые часто посещают человека, употребившего мозг серапиона. Он не в пещерах под прииском, но в своей постели, это не явь – грёза! Монарх шел по мягкому стеклу, полз по трубам, толкая наложницу перед собой, пересекал пещеры, продолжая недоумевать, не веря в происходящее, отказываясь верить. Нахака со страхом косилась на хозяина, который – обычно разговорчивый, лукавый, подло-жестокий, всегда готовый сыграть с ней, другими девушками или слугами какую-нибудь неприятную, болезненную шутку – стал теперь на редкость молчаливым, лишь иногда будто взрыкивал, ворочая головой, думая при этом о чем-то своем.